Филипп Бассин - Проблема «бессознательного»
Каким же образом и почему произошло такое упрощение? Ответ на этот вопрос вряд ли будет приемлем для тех, кто рассматривает фрейдизм как подлинную основу общей теории «бессознательного», как это делает, например, Bernhard [113]. Однако к этому ответу неизбежно приводит вдумчивый анализ психоаналитической концепции хотя бы того типа, который был предприят Wells. Указывая на специфические особенности психоаналитической доктрины, Wells отмечает: «Freud не дал детальной разработки применения своей "науки о бессознательных психических процессах" к области психологии» [261, стр. 473]. Не подлежит сомнению, что, подчеркивая это в высшей степени характерное обстоятельство, Wells абсолютно прав. Freud на основе своей концепции «бессознательного» пытался разрешить лишь одну (казавшуюся ему, как клиницисту, центральной) сторону психической жизни — судьбу неудовлетворенного стремления, неотреагированного аффекта. Проблема же «бессознательного» в ее более общем виде — как проблема большой психологической теории приспособительного поведения — Freud никогда по существу даже не ставилась. Именно потому и ускользнула от фрейдизма вся внутренняя сложность и противоречивость этой проблемы, а идея «вытеснения» показалась автору и сторонникам этого учения вполне достаточной, чтобы отразить характер отношений между «сознанием» и «бессознательным» в том специфическом плане, который их единственно интересовал.
Представление о том, что психоаналитическая концепция — это отнюдь не общая психологическая теория «бессознательного», можно встретить, впрочем, в работах не только критиков фрейдизма. К такому же пониманию приходят иногда и некоторые убежденные сторонники фрейдизма. В этом отношении представляют интерес высказывания, прозвучавшие на организованном Нью-Йоркской Академией наук в 1958 г. симпозиуме, специально посвященном обсуждению методологических проблем психоанализа, в частности в докладе открывшего этот симпозиум Beliak [111]. Этим видным теоретиком фрейдизма был произведен анализ понятия «бессознательного» и уточнено, в каком плане это понятие имеет значение для психоаналитической теории, а в каком остается безразличным. Высказывания Beliak весьма показательны в отношении того, что именно подразумевает психоанализ под «бессознательным».
Beliak указывает, что в разных случаях под «бессознательным» понимают существенно разные вещи, благодаря чему это понятие выступает в качественно разнородных аспектах. Один из подобных аспектов Beliak предлагает назвать «физиологическим», другой —«структурным». Физиологический аспект «бессознательного» — это банальное представление о неосознаваемости вегетативных функций организма. К этому аспекту психоаналитическая теория не имеет, по Beliak, никакого отношения, так как большинство этих функций не отражается в сознании ни непосредственно, ни на основе символизации (по мнению теоретиков психосоматического направления, вегетативные процессы могут только сами выполнять функцию символического представительства «вытесненного» из сознания[59]). «Структурный» аспект бессознательного это, по Beliak, неосознаваемость автоматизированных действий и той скрытой нервной активности, на которую опирается формирование любых содержаний сознания, активности, которая создает эти содержания, но остается, выполняя эту задачу, «невидимой».
Многие ограничения возможностей психоанализа связаны, по Beliak, именно с тем, что к этому «структурному» аспекту бессознательного психоаналитическая техника проникнуть не позволяет. «Я никогда не слышал, — несколько иронически замечает Beliak, — чтобы психоаналитик вскрыл, например, исчезнувшие воспоминания о процессе овладения ходьбой в раннем детстве». Поэтому «структурный» аспект бессознательного также не является, по Beliak, объектом психоаналитической теории. В чем же тогда ее предмет? Beliak отчетливо отвечает на этот вопрос. Существует, говорит он, еще один, третий аспект бессознательного — аспект «динамический»: неосознаваемость того, что по своему психологическому содержанию неприемлемо для сознания, но что может пробиться в сознание на обходных путях символизации. Именно этот аспект и есть единственный и специфический предмет психоаналитической теории.
По поводу этих ясных определений (не отвергнутых другими участниками симпозиума) можно сказать следующее. Во-первых, они не оставляют сомнений, что по мнению даже убежденных сторонников современного фрейдизма, это учение отнюдь не является общей теорией «бессознательного». К освещению ряда важных сторон проблемы «бессознательного» фрейдизм, как это признается Beliak, вообще отношения не имеет. Во-вторых, из этих дефиниций вытекает, что «неприемлемость» определенных содержаний для сознания — это, действительно, главная характеристика той особой формы «бессознательного», которую психоаналитическая теория объявляет основным предметом своего изучения. Оба эти вывода хорошо согласуются с приведенным выше мнением Wells и с тенденцией психоанализа исчерпывать представление об отношениях между сознанием и «бессознательным» идеями антагонизма и «вытеснения».
Можно, конечно, сказать, что если психоаналитическая концепция не претендует на роль общей теории «бессознательного», то за ней остается право избрать подход к проблеме неосознаваемых процессов, который она предпочитает, и так его углублять, как она это считает нужным. В дискуссии с фрейдизмом важно, однако, показать, что психоаналитическая концепция проявила непоследовательность уже при самом выборе пути, по которому она пошла. Эта непоследовательность сразу же закрыла для нее возможность правильно, разносторонне, а не односторонне[60] осветить проблему взаимоотношений между сознанием и «бессознательным», которая при всех условиях оставалась для нее центральной. Мы хотели бы несколько задержаться на этом моменте, представляющем интерес не только для изучающих историю развития идей Freud.
В психоаналитической литературе часто можно встретить такое объяснение причин, побудивших Freud создать основы его концепции. Freud подходил, говорят нам, к проблемам невротических симптомов, сновидений, оговорок с позиций строгого детерминизма. Проводя каузальный анализ, он стремился создать логический «мост», уничтожающий видимость причинного разрыва между аффектом и клиническим симптомом, между переживаниями во время сна и во время бодрствования, между намерениями и ошибочными действиями. Таким «мостом» и явилось его учение о «бессознательном», устраняющее эту видимость разрыва и позволяющее понять все события психической жизни как причинным образом неразрывно между собой связанные.
В таком подходе (неважно, предшествовал ли он в действительности созданию психоанализа или формулируется защитниками этого учения post factum) есть один безусловно важный момент: представление о неосознаваемых формах мозговой деятельности, как о факторе, который причинно связан с мозговыми процессами, лежащими в основе активности сознания, и скрытыми способами этим процессам способствует. Действительно, как показывает анализ структуры самых различных видов поведения (мы об этом уже говорили), если бы не существовали формы высшей нервной деятельности, неосознаваемым образом предваряющие и подготовляющие активность сознания, то последняя была бы во многих случаях не только непонятна, но и вообще невозможна. Однако, если это так, то разве не очевидно, что «структурный» аспект «бессознательного», от рассмотрения которого психоаналитическая теория принципиально отказывается, также имеет самое непосредственное отношение к той же проблеме «моста», т.е. к проблеме непрерывной причинной цепи между аффектом или намерением, с одной стороны, и поведением — с другой? Разве неосознаваемые формы высшей нервной деятельности, включаясь в самые разнообразные виды осознаваемого реагирования как его закономерные компоненты, не предотвращают возникновение «разрывов» в подобной цепи, которые неминуемо возникли бы, если бы эти формы почему-либо выпали? А если мы с этим согласимся, то разве не очевидно, что исключив из проблемы «бессознательного» ее «структурный» аспект, фрейдизм вступил в противоречие с тем, что по аргументации его же убежденных сторонников вообще вынудило его всю эту проблему поставить?
