Антон Кемпинский - Психология шизофрении
Непонятность
Обращает внимание также и то, что мы старательно ищем мотивацию эмоционально-чувственных состояний, как чужих, так и собственных, вопреки тому, что опыт показывает, насколько обманчивы эти этиологические изыскания. Нас беспокоит чья-то доброжелательность либо враждебность, причин которой мы не понимаем; мы спрашиваем другого человека, почему он невесел, сами страшимся найти причины наших настроений или эмоционально-чувственных установок, которые часто бывают необъяснимыми. Нас радует возможность объяснения эмоционального состояния, как собственного, так других людей.
Могло бы показаться, что нигде законы причинности не управляют столь строго, как в эмоционально-чувственной сфере, и этот настойчивый поиск причины там, где нередко отыскать ее бывает трудно, также вытекает из строгих законов эмоциональной интеракции с окружением. Непредвиденное здесь переносится хуже по сравнению с теми типами интеракции, при которых эмоциональные реакции не играют большой роли. Нас не озадачивает то, что погода бывает прекрасная, а бывает пасмурно и дождливо, но нам не дает покоя мысль, что мы не понимаем, почему кто-то печален, весел, подавлен, враждебен или чересчур любезен. Мы не переносим нашу психологическую несостоятельность, хотя и хорошо отдаем себе отчет в том, что определение причин эмоционально-чувственных состояний часто бывает невозможным.
Несмотря на столь большое разнообразие эмоциональных реакций, при всем их индивидуальном своеобразии существуют их определенные общие социально обусловленные характеристики. В определенных эпохах или культурных кругах некоторые реакции допускаются и даже поощряются, другие, напротив, отвергаются. Человек, оказавшись в другом культурном круге, может шокировать окружающих своей эмоциональной экспрессией. Истерическая личность раздражает театральностью своих эмоциональных реакций и чрезмерной их амплитудой. Они действуют на окружение, как слишком яркое пятно, не гармонирующее с целостным образом. Однако эмоциональные реакции истерической личности не выходят за границы предвидимого, благодаря чему их без труда можно понять. За видимостью необычности кроется обычное. Аналогичным образом может шокировать окружающих человек, попавший из культурного круга, в котором приняты грубые формы проявления чувств, в такой круг, в котором они осуждаются. В обоих, однако, случаях, необычность эмоциональной экспрессии, обусловленная либо типом личности, либо культурными различиями, представляет собой лишь видимость необычности. За ней кроются понятные каждому эмоциональные состояния.
Необычность шизофренических эмоционально-чувственных реакций основывается на их непонятности, т. е. невозможности размещения их в нормальной структуре эмоционально-чувственной интеракции с окружением. Здесь речь идет не о невозможности понимания самого элементарного состояния; нередко бывает легче его «прочитать» у больного шизофренией, нежели у обыкновенного человека, ибо у шизофреников оно сильнее выражено, и, кроме того, они, как правило, отличаются крайне слабой способностью маскировать свои переживания. Чувства страха, ненависти, любви, радости, печали, которые отражаются на лице больного при отсутствии какого-либо понятного для нас повода, или, наоборот, отсутствие какой-либо эмоциональной реакции, когда следовало бы ее ожидать, обусловливают то, что больной оказывается выключенным из нормальной эмоционально-чувственной интеракции, становится странным либо чудаковатым. Понятие «странный» мы употребляем тогда, когда реакция больного нас поражает, а когда нам удается к ней привыкнуть и вместо изумления она вызывает смех либо жалость, говорим о «чудаковатости».
Необычность эмоционального колорита при шизофрении основывается не на невозможности «считывания» эмоционального состояния больного, а на невозможности интерпретации этого состояния. Мы видим, что больной счастлив, печален, выражает гнев, апатичен, переживает страх, но не можем отыскать никакого объяснения его эмоциональному состоянию. Наше причинно-следственное мышление абсолютно бессильно. Пользуясь терминологией Ясперса(78), можно утверждать, что психические реакции больного не вмещаются в границы «понимающей психологии» («verstehende Psychologie»), в которой «психические явления» связываются между собой причинно-следственными связями, и тем самым становятся понятными для нас, но относятся к «объясняющей психологии» («erklarende Psychologie»), в которой они оказываются непонятными вследствие невозможности выявления их причинно-следственных связей и для их объяснения приходится заниматься поиском внепсихических причин, например биологических.
Если мы видим человека, который сжался от страха или трясется от безудержного смеха, и не можем понять причин таких необычных эмоциональных реакций, мы склонны приписывать их каким-то внепсихологическим причинам, например интоксикации, либо, как в старые времена, одержимости духами и т. п. Подобный способ мышления свидетельствует о том, насколько мы привыкаем к детерминированности нашей эмоционально-чувственной жизни, которая на самом деле оказывается не столь определенной. Необъяснимое для нас эмоциональное состояние является чем-то, вызывающим беспокойство, поскольку оно нарушает нормальную структуру эмоционально-чувственной интеракции с окружением.
Парадоксальность такого подхода заключается в том, что в сфере чувственной — следствия к поискам подобных объяснений стремятся с наибольшей силой.
Неадекватность
К характеристике необычности шизофренического эмоционально-чувственного колорита относится не только непонятность. При контакте с больным шизофренией поражает несоответствие его эмоциональных реакций актуальной ситуации. Он испытывает страх, смеется, плачет, раздражается либо сохраняет абсолютно бесстрастное выражение лица вне зависимости от обстоятельств. Мы говорим о неадекватности его эмоциональных реакций. Это можно уподобить тому, как если бы художник написал картину, перепутав цвета: небо изобразил зеленым цветом, траву — голубым.
Эта неадекватность эмоциональных реакций затрудняет контакт с больным, ибо мы никогда не знаем, какова будет его эмоциональная реакция в следующую минуту. Шизофреническая неадекватность эмоциональных реакций указывает на существенную особенность наших эмоционально-чувственных связей с окружением, а именно на их согласование с актуальной ситуацией. Эту особенность мы внутренне часто отрицаем, ощущая собственную недостаточную согласованность с настроением окружения. Нередко приходится принуждать себя улыбаться, быть серьезным, доброжелательным и т. д., надевать маску, чтобы отвечать на эмоциональный вызов окружения.
В этом содержится положительный момент, состоящий в том, что мы нередко втягиваемся в дальнейшую эмоциональную интеракцию с окружением. Первоначальное впечатление искусственности постепенно исчезает, и мы проникаемся атмосферой окружения, навязывая одновременно ему свою собственную. Окружение, правда, довольно строго добивается нашего приспособления к своему эмоциональному колориту («Почему это вы сегодня такой невеселый?»). С другой стороны, однако, оно проявляет определенную терпимость к несовпадению установок и настроений. Без этого рассогласования не могла бы состояться интеракция; среда требует лишь понимания его причин. Понимание и согласованность являются, таким образом, двумя особенностями эмоционально-чувственной интеракции с окружением.
Основная эмоционально-чувственная ориентация
Преувеличение влияния внешней среды на формы эмоциональных проявлений, что противоречит их необычайному разнообразию и непредсказуемости, может быть более понятным, если эмоционально-чувственную жизнь объяснить как самую раннюю форму ориентации в окружающем мире. Эта ориентация требует моментального принятия определенной установки сближения (установка «к») либо отдаления (установка «от»). Чтобы принять одну из этих установок, необходимо столь же быстро определить установку окружения также в категориях «к» и «от». Этот взаимообмен установок — сближения либо отдаления — осуществляется автоматически, без участия нашей воли. Невозможно навязать себе рефлекс симпатии или антипатии; самое большее, что возможно, — это маскировать свои чувства, что является вторичным процессом, налагаемым на первичную, рефлекторную реакцию, процессом, доступным обнаружению внимательным наблюдателем.
Обычно люди не обращают внимания на эту автоматическую эмоциональную интеракцию с окружением; лишь когда кем-то нарушается ее привычный характер, когда на чьем-то лице выражается полное отсутствие, явная маскировка, эмоциональное состояние, не соответствующее актуальной ситуации и т, п., тогда мы моментально реагируем на «необычность» данного человека и начинаем поиски ее причины. «Неадекватные» эмоциональные реакции, не гармонирующие с колоритом интеракции, подвергаются этиологическому анализу. Объяснение чьего-либо или даже собственного «неадекватного» эмоционального состояния действует успокаивающе. Неадекватность, а затем и необъяснимость — два сигнала, возникших вследствие нарушения интеракции с окружением. Когда появляются оба сигнала, возникает чувство необычности, и данный человек воспринимается как странный, чудаковатый, иной. Удивление, вызванное необычностью эмоциональных состояний, требует объяснения их этиологии, и в случае успеха структура эмоционально-чувственной интеракции остается ненарушенной.
