Теодор Штекман - Естественное время
2. Эксперименты автора над собой
Экспериментировать над собой я начал много лет назад. Деревенским парнем тринадцати лет я поступил во второй класс гимназии, через несколько месяцев был переведен в третий, а спустя полгода – в четвертый, и до восьмого класса оставался лучшим учеником, занимаясь ночи напролет и невольно подрывая собственное здоровье. К 18 годам запас телесных и духовных сил был исчерпан, наступило состояние полного физического и нервного истощения. Положение казалось безнадежным. Мне, посвятившему себя под влиянием отца науке, вскоре стало ясно, что надо мной дамокловым мечом нависла опасность: либо я получу аттестат зрелости позже других, либо не получу его вовсе.
Лучше не жить, думалось мне, чем остаться без аттестата. Обращение к медицине оказалось бесполезным, и оставалось только одно – пытаться справиться с проблемой самостоятельно. Чтобы успокоить возбужденные нервы и восстановить расшатанное здоровье, я решил спать как можно дольше, пропуская все больше занятий в школе. Но чем дольше я спал, тем менее работоспособным, бодрым и сильным, менее здоровым и жизнелюбивым становился. У меня часто возникали мучительные приливы крови к голове, мешавшие ясно думать, кололо в груди, руки и ноги были постоянно потными, а пищеварение расстроилось настолько, что никакие лекарства и диеты уже не могли привести его в норму. Это плачевное состояние явилось очевидной расплатой за пагубное одностороннее развитие духа[11]. Что толку говорить восторженно на уроках об искусном воспитании в единении с природой, чем так славились древние греки, и тут же на практике делать в точности наоборот?
Однако нужда всему научит, и у меня возникла идея сократить чрезмерную продолжительность сна, идущую явно только во вред. И чем смелее я это делал, чем раньше засыпал, тем заметнее улучшалось мое состояние. Но кардинального улучшения, которое позволило бы мне соответствовать гимназическим требованиям (не столь уж и завышенным), так и не наступало.
Тут, к счастью, мне пришла в голову мысль: а что если время сна, как и всё в космосе, тоже строго определено естественными законами природы, подчинение которым оказывает живительное, а следовательно, и лечебное воздействие. Это «идеальное время для сна», мою последнюю надежду, мне и нужно было теперь найти. В ходе длительного эксперимента, неукоснительно проводимого даже зимой в неотапливаемой ночью комнате, я постепенно сдвигал время сна ближе к полуночи, вставал, чаще просыпаясь сам, в 5, 4, 3, в час ночи, ровно в полночь или в промежутках между этими полными часами и давал объективную оценку действию того или иного времени сна.
Однажды вечером, испробовав уже и более раннее время отхода ко сну, я заснул перед 19 часами и проспал до 23–20. Проснувшись самостоятельно и поднявшись с кровати, я вдруг ощутил то, чего давно и с таким мучительным нетерпением ожидал, что воодушевило и подвигло меня к дальнейшим исследованиям. Жизнь буквально в одночасье вернулась в измученное тело: заметно улучшилось пищеварение, перевозбужденные нервы успокоились, голова прояснилась, я вновь ощутил присутствие духа, ко мне вернулась надежда. Я ощутил полное воссоединение с космосом и вдруг понял, что выиграл нечеловеческую, трудную битву. И хотя в период учебы мне по разным причинам не всегда удавалось точно соблюдать новый распорядок дня, мое состояние благодаря предполуночному сну улучшилось, причем настолько, что я смог вовремя сдать экзамены на аттестат зрелости.
Будучи студентом и живя в теснейшей связи с природой, я стал предприимчивым и полным сил человеком – абсолютной противоположностью тому слабому и робкому юноше, каким был еще совсем недавно. Свой первый семестр – это было время пробуждающейся весны – я провел в небольшом университетском городке, весьма подходящем для учебы. К тому же – и это было для меня особенно важно – здесь я мог продолжить свое лечение, чтобы поскорее поставить себя на ноги. У одного часовщика для меня нашлась маленькая, дешевая, довольно тихая комнатка с окнами, выходящими во двор. Часовщика занимало время, которое отсчитывали его часы, меня же – время, которое отсчитывала природа. Я довольно быстро приучил себя, если позволяла погода, уже в час ночи выходить на прогулку. Местный ночной сторож, с которым у меня иногда завязывались беседы, удивлялся тому, что я во втором часу ночи был совершенно трезв, тогда как другие студенты, возвращаясь в это же время из пивных, шли по домам, шумя и качаясь из стороны в сторону. Скоро ночные сторожа, да и иные люди, стали считать меня чудаком. Как только на небе загоралась утренняя заря, я отправлялся за город, чтобы пройтись босиком навстречу солнцу. Каждое утро было для меня «богослужением» в многокрасочном, пронизанном жизнью и живительной энергией храме Природы, под влиянием которой мои тело, душа и дух быстро обретали прежнее здоровье.
После этого райского летнего семестра я вернулся в свою маленькую родную деревню совсем другим, обновленным человеком, вызвав у многих удивление своим видом. Дома во время длительных каникул, регулярно прерывавших мое обучение весной и поздним летом, я усердно работал на ферме родителей, занимавшихся, помимо прочего, еще и сельским хозяйством. Трудясь в саду, в поле и на риге[12], я скоро стал энергичным, выносливым молодым человеком, уверенным в собственных силах и чувствующим себя вполне здоровым.
Именно тогда я пришел к твердому убеждению, что для достижения наивысших результатов в работе, требующей больших физических усилий, мне был необходим сон с 19 до 23 часов 20 минут с последующим незамедлительным вставанием. Стоило только отклониться от этого времени, как мои силы и работоспособность уменьшались пропорционально величине такого отклонения. То же происходило и с моими духовными силами.
Тот первый опыт оказался для меня очень важным, поскольку отчетливо поставил передо мной, первым испытуемым, проблему времени естественного сна и вдохнул в меня уверенность, что она будет непременно решена во благо моего физического здоровья. Одновременно он обозначил метод планомерного смещения времени сна на более ранние часы, которое при этом естественным образом сокращалось и охватывало период с 19 до 23–20. Ни о каком самовнушении тут не было и речи, поскольку мне этот период до его открытия был неизвестен. Когда исследователь хочет решить реальную проблему и пользуется достоверным методом, то результат – положительный или отрицательный – не заставит себя ждать. Первый удачный эксперимент задает тон всему исследованию. Мой первый опыт был положительным, и посему, продолжая исследования вплоть до достижения окончательного, объективного результата, я решил экспериментировать именно с этим временем – с 19 до 23–20. Будь первый опыт отрицательным, исследования следовало бы прекратить, не придя ни к какому выводу.
Вскоре после достижения «зрелости» я, подгоняемый небывалым юношеским восторгом, попытался пробудить интерес к моим экспериментам и раздобыть деньги на их проведение. Мне захотелось также изучать медицину, но на это у меня не было средств. Сердца и кассы оставались для меня наглухо закрытыми. К кому бы я со своей идеей ни приходил, меня высмеивали, считая ее бредовой, а то и вовсе избегали, показывая пренебрежение. Но мне ведь нужно было как-то зарабатывать на жизнь, и чтобы не лишиться возможности прочно встать на ноги, я решил на благо себе и своей идее на время как бы забыть о ней, ибо никто не захочет взять на службу человека, одержимого подобными убеждениями. Но она, подпитываемая воспоминаниями о той творческой удаче, которую я испытал, продолжала во мне жить, хотя никаких надежд на ее реализацию у меня не было.
Будучи молодым служащим, я взял в долг изрядную сумму, а затем, уволившись, вновь поступил в университет, чтобы продолжить исследования. Единственным положительным результатом, которого я добился после долгих стараний, были газетные публикации коротких заметок о моих экспериментах. Отрицательным же последствием моей авантюры стало то, что я остался без места и погряз в долгах. По человеческим меркам на судьбе этой идеи и исследований отныне можно было окончательно поставить крест. Проходили десятилетия, грозящие гибелью мне и вместе со мной моей идее, и лишь в 1925 г. у меня появилась возможность на свой страх и риск продолжить нить экспериментов, прядя ее осторожно и незаметно, поначалу втайне от всех.
3. Эксперименты и опыт других людей
Найти добровольцев, которые бы хотели и были способны провести на себе опыт с естественным сном, доведя его до однозначного, будь то позитивного или негативного, результата, оказалось неимоверно сложно. Иногда приходилось привлекать к экспериментам безработных, которые удивлялись и несказанно радовались возможности заработать на сне деньги. Ничего подобного с ними еще не случалось. Денежные вознаграждения, как я убедился, на объективности их заключений никак не отражались. На поиски и работу с первыми шестью испытуемыми ушло 4 года. Лишь получив обнадеживающие данные, не противоречащие моим опытам над собой, я открыто сообщил о них в специальной брошюре и отважился выступить с докладом перед преподавателями и студентами ряда высших учебных заведений. Мне даже удалось рассказать о них по кёльнскому радио. Число желающих участвовать в эксперименте, несмотря на препятствия и помехи, чинимые мне повсюду, и вопреки негативным суждениям критиков и зубоскалов неуклонно росло и к июню 1934 г. достигло в общей сложности 25 человек. Вскоре появились результаты, которые меня окрылили. Сколько людей участвуют в опытах сегодня, я судить не берусь. Обнаружился ряд достойных внимания и доверия лиц, которые до меня ненамеренно, инстинктивно пришли почти к тем же выводам и уже в течение нескольких лет успешно практиковали естественный сон. Еще за несколько лет до этого о моих исследованиях стало известно благодаря лондонскому «Рейтеру», а в начале 1935 г. в немецкую прессу попало сообщение, что некий университетский профессор в США пропагандирует теорию, будто сон с 19 до 24 часов не просто достаточен для человека, но даже предпочтительнее сна в другое время суток. Также говорилось, что этот профессор и бургомистр одного небольшого городка призвали жителей подвергнуться в течение 14 дней такому опыту – ложиться спать в 19 часов и приступать к работе в час ночи. Что же в итоге из этого слишком короткого эксперимента вышло, узнать мне, к сожалению, не довелось. Любое исследование удается по большому счету лишь тогда, когда все испытуемые о нем хорошо проинформированы и сами хотят выявить истину. Если массовый эксперимент не подготовить как следует, то он, скорее всего, кончится полной неудачей. Начиная с 1930 г. я принялся методично пропагандировать в США свое учение о естественном времени сна, так что все достигнутое американцами в этом вопросе имеет, так сказать, немецкое происхождение.
