Иван Блох - История проституции
«Обычай «Chauwai» процветает там теперь, как и раньше. Число их отнюдь не сведено до 300, как говорит Абу. Существа эти действительно представляют нечто ужасающее. Часто это рослые, даже уже не молодые парни; они носят женское платье, красятся и белятся и исполняют эротические танцы, которые могут возбуждать, если их исполняют женщины, но здесь они внушают только отвращение. Мне рассказывали об одном жреце этого порока, патриархе сводничества, который царит в кофейнях предместья Александрии, расположенных по абассийской дороге. За деньги он соблазняет и сводит детей даже из лучших фамилий, и вообще способен в своей сфере на невероятные вещи».
Блейбтрей[417] видел «трех красивых мальчиков в длинных сюртуках, украшенных разноцветными лентами, которые танцевали под пронзительную музыку. Двое из них изображали женщин, а третий бешено бросался из стороны в сторону, попеременно обращаясь то к одному, то к другому из двух остальных».
Карстен Нибур[418] сообщает: «В некоторых греческих винницах Галаты, которые часто посещаются развратными турками, я видел танцующих мальчиков, особенным образом одетых. Христиане, поощряющие магометан к такого рода удовольствиям и к вытекающему отсюда пороку, предлагая им своих невинных единоверцев, несомненно заслуживают, чтобы их считали даже ниже цыган».
Хореографическая мужская проституция еще и теперь существует в турецких городах, где в праздничные дни можно видеть даже на улицах мальчиков, одетых в роскошные женские одежды, в фальшивых волосах; они поют, пляшут и завлекают мужчин. Еще и теперь такие мальчики с бледными, худыми лицами, в широких, вышитых золотом шароварах, готовы к услугам посетителей кофеен низшего разряда города Галаты.[419]
Быть может, даже более чем в классической древности и на магометанском Востоке, тесная связь между проституцией и артистической любовью сказывается в Китае и Японии. В особенности в Японии проституция и по это время, главным образом, подчеркивает эстетическую сторону и до такой степени переполнена артистическими элементами, как ни в какой другой стране. «Воспитание для профессии гетеры», т. е. возможно законченное эстетическое развитие всего человека, в смысле внешней манеры держать себя и художественной деятельности, нигде не стало в такой степени правдой жизни, как здесь. С этим равно согласны и старые, и новые наблюдатели. Этим объясняется также, почему общение с проститутками составляет там жизненную необходимость для мужчин. Оно переносит их на время в более свободную атмосферу и дает возможность забыть гнет будничной обстановки. Уже старый Кемпфер[420] сообщает, что публичные дома посещаются в Японии не многим менее чем храмы.
Во времена Кемпфера (конец XVII столетия) бордельный квартал заключал в себе самые красивые дома города Нагасаки. Все они служили местом жительства исключительно для проституток, которые почти все отличались красотой. «Девушки покупаются еще в детстве за приличную сумму на известное число лет (приблизительно от 10 до 20) и живут на иждивении богатого хозяина дома, по 7-30 человек взрослых и детей в одном доме. Они все имеют очень удобные комнаты и ежедневно обучаются танцам, игрена разных музыкальных инструментах, писанию писем и другим, подобающим их полу и способствующим развитию сладострастия искусствам. Младшие из них являются служанками и в то же время ученицами старших и более опытных. По мере того, как они приобретают известную ловкость и обходительность в обращении, как на них увеличивается спрос, и они приносят больший доход своему хозяину, их повышают рангом, вводят в лучший круг клиентов, и цена их возрастает, но деньги получает только сам хозяин».[421]
Иошивара в Токио была в то время «местом свидания модного света.[422] Мечтой всех лучших мужчин было испытать любовь «Taуu», самой знатной представительницы этих проституток.[423] У каждой такой «Taуu» было несколько «kamuros», девочек, которых она обучала всем искусствам проституции, «150 правилам приличия», косметике, «элегантной и влюбленной мимике», искусству очаровывать мужчин.[424] С этой бордельной частью города издавна тесно связаны «Hokan» и «гейши», певцы, танцоры, музыканты и танцовщицы.[425] Гейши нередко сами не принадлежат к проституткам, но тем не менее поддерживают тесную связь с кварталом куртизанок. Вся его обстановка со всей пестрой роскошью цветов так художественна, оставляет такое эстетическое впечатление, что восхищение некоторых европейских авторов этой красивой внешней стороной японской проституции понятно, хотя при взгляде на закулисную сторону многое можно было бы увидеть в другом, более мрачном свете. Эта оговорка необходима к словам Брунхубера,[426] что Иошивара не оскорбляет, а, наоборот, обогащает область эстетики. Внешняя форма проявления японской проституции действительно так далека от европейской, как небо от земли. В доказательство мы приведем описание Брунхубера, относящееся к 1907 г.:
«Через ворота, обвитые зеленым рисом, украшенные разноцветными флагами всех национальностей – тонкий намек – мы вступаем на широкий бульвар, открытый только для пешеходов. Посреди его разбиты клумбы цветущих, ароматных кустов, на верхушках которых качаются всех цветов лампочки. Здесь открывается восхитительная, далекая перспектива. По обеим сторонам – ярко освещенные магазины и чайные, мимо которых тянется многолюдная толпа пестро одетых людей. Взор останавливается на бесконечно тянущихся цветущих рощах, густо краснеющие цепи которых прерываются местами светящимися белыми световыми дугами. Это преддверие к храму любви. Нигде в мире расточительная, легкомысленная богиня чувственного наслаждения не воздвигла себе более роскошного и более чувственного храма, чем в Иошиваре.
Достаточно одного взгляда, чтобы картина этого экзотически-прекрасного мира никогда не исчезла из наших воспоминаний. Но стремление описать словами этот неизмеримый, ослепительный блеск, этот отливающий всеми красками покров опьяняющего наслаждения жизнью – напрасный труд!
Свет, краски и красота соединяются в один непобедимый гимн. Темные лежат по сторонам боковые улицы, отходящие от большой, главной дороги. С утонченностью театрального декоратора здесь избегали всякого бокового света, рефлекс которого мог бы мешать глазу. Взор прикован исключительно к пестро светящимся картинам, приветствующим вас с высокорасположенного партера домов.
Картины эти оправлены в роскошные рамы. Бесподобная с темной позолотой резьба по дереву, производящая такое великолепное впечатление в восточноазиатских храмах, служит здесь в большинстве случаев декоративным фоном. Большие зеркала в центре и боковые кулисы служат рефлекторами для громадного количества света, притекающего из скрытых источников.
В этом дрожащем потоке света и красок сидят, отделенные от публики узкими решетками из палочек, самые красивые японские женщины. Волосы их уложены в прелестные прически, лицо, согласно обычаю страны, сильно накрашено и напудрено, и они одеты в лучшие произведения японской шелковой индустрии. Кимоно из материи темного, насыщенного цвета, вокруг стройной талии – «оби», пикантно оттеняющий по цвету кимоно. Поразительно красивые картины следуют одна за другой. Рельефные украшения и обстановка меняются от одного дома к другому. В одном месте – пестрая, красочная обстановка в наиболее современном молодом стиле, с девушками в платьях из материй в больших цветах. В другом – мебель из японского черного дерева, мебельная материя и ковры темного цвета, и на них нежно выделяется мягкий гелиотроповый цвет кимоно. Затем опять на ярком золотом фоне – блестящий черный цвет одежды, точно темная рама, оттеняющая бледное, нежное личико djoros.
По 10-20-30 сидят девушки в своих золотых клетках без движения, одна подле другой длинными рядами на полу, покрытом коврами. Внимательно осматривают они острым взглядом шумящий кругом живой поток, не расставаясь в то же время с зеркальцем, пудреницей и румянами. Крошечная трубочка – после обязательных трех потягиваний – непрерывно опоражнивается.
Молча сидят эти прекрасные изображения пагоды. Изредка только обмениваются они словом между собой, еще реже – с внешним миром. Ничто не оскорбляет взгляда непристойностью, ничто не шокирует изумленного иностранца, которого часто приветствуют ласковым кивком головы или дружеским жестом узкой руки. Женская честь не пятнается здесь в пошлой, безобразной форме. От этой современной женщины веет на нас дыханием того эллинского, античного воззрения на любовь и чувственные наслаждения, которое видело благородство полового инстинкта не в шаткой благопристойности, т. е. не в вопросе звания, а в сочетанном с красотой достоинстве личности. Здесь этот идеал осуществлен».[427]
