Диспансер: Страсти и покаяния главного врача - Айзенштарк Эмиль Абрамович
На работу кочегар приезжал в новеньких «Жигулях»: рубли он забивал хорошие. И, как сельский человек, этого не скрывал, даже немножко бахвалился. Самостоятельный был мужик. А сам тучный, округлый, чуть спящий, основательный и неспешный. Отношения у нас были уважительные, то есть он меня уважал как специалиста, а я уважал его.
Особенно хорошо, по его словам, строить вдове. Она и накормит, и приголубит, и деньгами не обидит. Хороший сезон, ежели у вдовы. Какой-то он был и гладкий кот, и трудолюбивый, и добрый, но и сам себе на уме.
Собственно, этот субботник я и затеял в расчете на него: начнем ковыряться с кирпичами, он, конечно, не выдержит, полезет — тут мы его и используем. Замесили раствор, начал я кирпичи класть впервые в жизни. Ерунда получилась. Раствор проливается или комкается в дурацкие лепешки, а кирпичи скользят, расползаются, как живые. Расчет мой не оправдался: Тимоша не подошел, даже не оглянулся. Очевидно, я в роли каменщика оскорблял его эстетические чувства. В этом состоянии схватил кочегар метлу и где-то в глубине двора начал что-то подметать. Пришлось его подозвать специально: «Видишь, Тимофей, у меня ничего не получается, квалификации не хватает, надо бы помочь…».
Он глянул на меня чуть застенчиво, даже руками развел: «А Вы знаете, сколько стоит такая работа, сколько я за это беру?». Здесь был определенный смысл и важный подтекст.
Остальные — мы — делаем работу пустяшную, неквалифицированную: гребем мусор, подметаем, белим, чистим, замываем. Такая работа действительно стоит недорого. Другое дело — кирпичная кладка, три стены, целая комнатка за рабочий день. Это же на века! Сколько же она стоит? Положим, не в деньгах дело. Просто мы вкладываем свой труд, и Тимоша вкладывает. Только он оценивает не по количеству вложенного труда, а по его результатам. Такая у них политэкономия на шабашке.
Тима осторожно глянул по сторонам. Его правду хуторские санитарочки и сестрички хорошо поняли. Они всю жизнь цыплят по осени считают. К тому же человек из народа, свой, деревенский, что-то начальнику доказывает, ученому, стало быть. И дураку ясно — кого держаться!
А мне надо стены поставить, да по-доброму, иначе они завалятся! И уступить неловко, авторитет потеряю. Я говорю:
— Тимофей, ты неправильно рассуждаешь. Я тебе докажу.
— А ну докажите, — он говорит, — но без вызова, а деликатно и с любопытством. Другие тоже придвинулись — интересно же.
Я спрашиваю:
— У тебя огромные деньги на шабашке?
— Ну.
— А здесь, рядом с твоими рублями, копейки идут?
— Это правда.
— А все же ты у нас работаешь, какой-то интерес у тебя есть?
Тимоша чуть руками повел.
— Я тебе скажу, какой интерес. Ты пенсию зарабатываешь. И потом — лицо имеешь. Юридическое и общественное. У нас в котельной ты — рабочий класс. А без нас ты — шабашник, тунеядец со всеми вытекающими… В общем, не зря ты ходишь к нам.
Тимоша слушает основательно, задумчиво — переваривает. Ум у него первичный, незатемненный.
— Посмотри на нас, Тимоша, — говорю я. — Мы тоже ходим сюда по интересу: у кого наука, у кого мнение, а зарплата у всех. И эту зарплату мы получаем за медицину. Заметь — за МЕДИЦИНУ. А кроме медицины что мы еще делаем? Металлолом собираем, пищевые отходы сдаем, стенгазеты пишем, гражданская оборона, техника безопасности, учет и отчетность, анонимки и жалобы, санэпидстанция — шестнадцать ее профилей, товарищеский суд, культмассовый сектор, конференции, собрания, комиссии, разборы, планерки, благоустройство, сельское хозяйство, протоколы, профосмотры, психопаты…
Тима, Тима, да я ж так до утра могу — раствор засохнет. И, между прочим, ты в этих делах не участник. Пришел — протопил — ушел. А ведь чтоб контора наша стояла, всю — кроме медицины — работу нужно исполнить. Мы выполняем, мы делаем и устаем от этого. А ты всегда в стороне. Выходит, ты у нас на спине сидишь. Годами. И вот один раз тебя просят — отдай долги! На все годы — за один день! И ты отказываешься?
— Упаси Бог, — сказал Тима. — Я мигом. Только не помогайте!
Он кинулся к раствору, чего-то подмешал, растер, замесил и начал кладку. Его руки пошли весело и легко, а кирпичи сами ложились в ровную линию. От легкого давления сверху раствор выходил каким-то идеальным всплеском и застывал точно по краю стены. Ни напряжения, ни усталости. Работал Мастер.
Субботник закончился, а Тима не уходил, теперь он разохотился. Через несколько часов все три стенки были встроены в торец главного корпуса. От свежей кирпичной кладки шел розовый туман, который заходил в душу. Я посмотрел на это чудо растерянно, и жизнь заулыбалась в нашем дворе.
Итак, еще одна ассоциация — строительные дела: ремонты, сантехники, сходы, сгоны, раствор, алебастр, доска половая, электрики, олифа, краски, ремстройконтора, форма 2 (закрыть форму два), подрядчик, исполнитель, спецификация (так называется список материалов, которые я — подрядчик — должен загодя припасти для исполнителя). А я, подрядчик, — главный врач, и у меня ничего такого нет, и нужно словчить и достать. К директору завода, в отдел снабжения, на базу, по телефону и лично, через жену, через сестру, используя авторитет хирурга (сильный козырь!) знакомства, анекдоты, шутки, улыбки, полбанки — широко, весело, в одно дыхание, в одно касание — пошли все блохи в ход!
Строительство — это целый пласт жизни, совершенно отдельный, очень тяжелый, даже тяжкий, изнурительный, мучительный, но не окостеневший, а с привкусом жизни, с ее запахами и страстями…
У руководителя — множество разных пластов, и если положить их друг на друга, получится хороший «наполеон».
Бумажный пласт — шелестит сухими смертяшками. Суховеи. Саднит, тошнит и воротит.
Хирургический пласт — это музыка Бетховена, гармония жизни и сама жизнь на твоих ладонях. И от тебя к больному идет ток, и от больного на тебя — ответ. И сердце твое, и коронары твои — в этой игре. И самая короткая у тебя, хирурга, средняя продолжительность жизни…
Собрания — пустопорожний пласт.
Комиссии — зубодробящий пласт.
Анонимки — могильный пласт.
И несть им числа: финансовый пласт, дисциплинарный, психологический, дипломатический, правовой, научный. Исполнительская дисциплина, ложные страхи, оправданные страхи, игра на понижение, игра на повышение, НОТ… Конца не видно. Переверну-ка я, пожалуй, восьмерку — вот так: ∞, это бесконечность. А пласты идут по горизонтали, по вертикали, по диагонали, в разных плоскостях. О каждом пласте целую книгу можно написать. Но вернемся к строительству и ремонту.
С этого я начал много лет назад. Мне показали здания, где надлежало развернуть онкологический диспансер. Говорят, здесь жил знаменитый генерал, герой первой Отечественной. Победив Наполеона, генерал вернулся в свой город и построил для себя основательный двухэтажный дом. Господа жили на втором этаже, а на первом — челядь. Я прикинул, что операционно-перевязочный блок и чистые хирургические палаты следует развернуть на втором этаже, а хозяйственные и административные отсеки, и гнойную патологию — на первом. Во дворе генерал построил себе молельню, похожую на бастион. Сам Бог велел поставить сюда аппараты лучевой терапии: радиация будет надежно экранирована могучими церковными стенами. Греха тоже не будет, ибо спасение страждущих! К молельне примыкает кирпичное строение позднейшей кладки — стены уже не те, но для рентген диагностики годится. Еще есть флигель во дворе — довольно ветхий, полудеревянный, его надо преобразовать в поликлинику.
Все эти помещения исполняли различные функции, в них жили разные люди, и запахи здесь были разные. В главном корпусе размещалось студенческое общежитие. Горячая, пьяная кровь кипела в артериях будущих ветеринаров. Зимой окна в общежитии были распахнуты на улицу. Шел пар. Надрывалась гармоника. Студенты угощали водочкой студенток, а потом они вместе разыгрывали сценки из «Декамерона». Пахло здесь потом, чем-то еще и перегаром. Впрочем, запахи долго не задерживались — окна почти не закрывались. В бывшей молельне обитала колония преподавателей. Коммунальная квартира… кухня… Пахло керосином, пережаренным салом и пылью. Запахи были устойчивы и тяжелы. Окна здесь открывались по случаю. Во флигеле, во дворе, проживали две бабушки. Комнатки у них гладенькие и светлые, как пасхальные яички. Воздух был чистый, хоть и с привкусом какого-то благовония. Старушки лечились липовым медом и отваром из липы.
