Игорь Гриньков - Хроники судебного медика — 2

Кроме этого, очаги мелких кровоизлияний в подвешивающих аппаратах внутренних органов свидетельствуют о резком сотрясении организма.

Следующий этап: резкое забрасывание головы потерпевшей назад приводит к образованию «хлыстообразного» перелома шейного отдела позвоночника с разрывом спинного мозга на этом уровне. В качестве дополнительных косвенных подтверждений может служить преобладающее количество ссадин именно на правой боковой поверхности тела трупа Оксаны.

Что касается Магомеда, то удар передней поверхностью груди о рулевое колесо с одной стороны несколько деформировал его (рулевое колесо) в нижней части (здесь траектория движения тоже совпадает), с другой — явился причиной ушиба грудной клетки.

Кермен Алексеевна заметно оживилась.

— Значит, мы можем уверенно говорить о том, что за рулем сидел Алиев, а Оксана — на переднем пассажирском сиденье?

— В принципе, да. Этого вполне достаточно, если не больше. Но у нас есть еще один козырь, и он бы нам здорово пригодился в случае отсутствия свидетелей или при упорной позиции подозреваемого. В уголовном деле имеется заключение биологической экспертизы — исследование волос, где в «Выводах» четко сказано, что объекты, изъятые с лобового стекла автомашины ВАЗ-21093 (с внутренней стороны «паутинообразного» растрескивания), являются волосами с головы человека и по своим макро- и микроморфологическим признакам сходны с образцами волос с головы З. Оксаны и могли произойти от нее. Причем принадлежность к ним волос Алиева исключается.

Сумма доказательств по данной экспертизе, на мой взгляд, оказалась более чем достаточной, чтобы полно и категорично ответить на вопросы следствия. В некоторых случаях этих доказательств бывает больше, в некоторых — меньше, но всегда можно (или почти всегда) обнаружить совокупность признаков, с помощью которых месторасположение водителя и пассажира удается выявить. Просто набор доказательств может быть различен как количественно, так и по другим оценочным критериям.

Дальнейшая судьба дела нас с Кермен Алексеевной уже не интересовала. Пусть суд определяет меру ответственности человека, совершившего ДТП со смертельным исходом. Кема корпела над составлением формулировок выводов, куда я вносил необходимые корректировки. Это тоже заняло немало времени, ведь у судебных медиков, как и у представителей других врачебных специальностей, львиная доля рабочего дня уходит на составление документов (то бишь, писанину), нежели на само исследование.

Изрядно проголодавшись после трудов праведных, я отправил Кермен Алексеевну на кухню, где она попыталась соорудить из магазинных полуфабрикатов какую-нибудь еду, а сам закурил и, пуская синевато-сизые кольца дыма, стал меланхолически мурлыкать под нос сильно русифицированный мною же текст джоновской песни “I’m So Tired” («Я так устал»):

Царь Петр, боярам бороды побрив,

Издал указ — курить везде табак.

Привычку крайне вредную внедрив,

Он показал, что был большой дурак!

За окном уже густо синели ранние зимние сумерки, когда мы уселись в крохотной кухне перекусить. Разговоры за столом шли опять же на экспертные или околоэкспертные темы. Кема жаловалась на то, что во время судебных заседаний на нее «наезжают» то прокуроры, то адвокаты, то судьи.

Участие эксперта в судебном заседании — это особый аспект нашей работы. И, к сожалению, этому тоже нигде не учат. А от того, как эксперт будет отвечать на поставленные вопросы, в некоторых случаях зависит и судьба самой экспертизы, а в итоге — и уголовного дела.

Первым моим ярким впечатлением от судебного заседания была картина, когда во время перерыва прокурор и адвокат, буквально «рвавшие друг у друга глотки» 10 минут назад, мирно курили на крылечке суда, спокойно разговаривали друг с другом, расспрашивали о домочадцах. Это и есть профессионализм: мухи — отдельно, котлеты — отдельно. Личные отношения не должны переноситься на профессиональную сферу.

Умение вести полемику со сторонами защиты и обвинения основывается не только на медицинской эрудиции эксперта и его умении четко, сжато и доступно (красноречие не обязательно, но никогда не помешает) донести мысль, не совсем ясную участникам процесса. Не менее важно преодоление того волнения, которое всегда возникает у человека при необходимости выступить перед достаточно большой аудиторией. А в ином зале судебного заседания скапливается немало народу, причем, определенная часть «публики» не всегда лояльна тому, что говорит эксперт, поскольку (эта часть) представляет родственников, друзей и знакомых другой стороны — не в чью пользу свидетельствует эксперт. Страсти бывают нешуточные.

Единого рецепта тут нет и быть не может. Я знаю экспертов с приличным стажем, для которых посещение суда — Геенна Огненная. Они до сих пор не преодолели в себе комплекс робости перед публичным выступлением, да еще «под перекрестным огнем» адвоката и прокурора, а иногда — судьи, оправдывая свое внутренне нежелание идти в судебное заседание массой причин; загруженностью текущей работой, недомоганием и проч. Один из наших патриархов любит изрекать:

— Бояться надо адвокатов!

Вообще-то, бояться никого не надо, а уж адвокатов тем более. Но это в тех случаях, когда экспертиза сделана «без сучка и задоринки» и ты внутренне готов ответить на любой самый каверзный ответ. А для этого к любому, казалось бы, самому заурядному процессу, надо серьезно готовиться. Большинство адвокатов (не беру сюда 20-ку действительно высококвалифицированных защитников) — суть стряпчие, ходатаи по делам, хотя у многих из них явно завышенные амбиции и запросы на гонорары; не по чину берут. С ними и в полемику вступать неинтересно. Есть среди этой двадцатки (она, конечно, довольно условна) действительно серьезные оппоненты, которые консультируются у врачей-клиницистов, не ленятся полистать нашу специальную литературу и приходят в зал судебных заседаний во всеоружии. С таким противником даже интересно «сразиться на ристалище».

Тема адвокатов особая. Раньше я знал их всех персонально; естественно, я говорю только о тех, кто в основном работал в городе по уголовным делам (цивилисты не в счет), с ними чаще приходилось встречаться. Теперь же представителей защиты развелось столько, что не только фамилий, но и физиономий всех запомнить невозможно.

Хорошие адвокаты по уровню юридической подготовки стоят примерно на равных, но их основной инструмент — защитная речь в суде — сугубо индивидуален. Стиль их выступлений и эмоциональная окраска речи всегда оригинальны, их не спутаешь друг с другом. Разве можно не отличить вальяжную, «старорежимную», убедительную манеру покойных Юрия Константиновича Енковского и Николая Кузьмича Харитоненко, обладавших выраженной харизмой, от напористого, активного, где-то агрессивного стиля Тамары Ходжигоровны Эльдеевой и Анны Николаевны Бюрчиевой, с чисто мужскими логическими умозаключениями. Кстати, Анна Николаевна с недавних пор стала работать в Московской адвокатской палате Генри Резника. Это ли не лучшее подтверждение тому, что наиболее способные наши защитники по уровню профессиональной подготовки не уступают своим столичным коллегам. Или, к примеру, спокойный, рассудительный анализ правовых коллизий у Магомеда Талибовича Сулейманова или Юрия Донатовича Бадмаева (у последнего солидный судейский багаж за плечами — не последний козырь в адвокатской колоде). Или экзальтированные, иногда почти провокационные выступления Сергея Андреевича Бургустинова. Экстравагантен, неординарен, непредсказуем, ничего не скажешь, явно не из компании европеизированного, лощеного Генри Резника; настоящий геморрой для судей и прокуроров. Но и востребован, вниманием клиентов не обделен. Некоторые считают это клоунадой, рассчитанной на простаков, и хотя мне ближе традиционность, но его стиль также имеет право на существование. Каждый из перечисленных защитников хорош по-своему, но все они есть или были личностями и мастерами своего дела. Адвокаты же средней руки безлики. Иной из них, вроде, и излагает все правильно, и на соответствующие статьи законодательства ссылается безошибочно, но речь его бесцветна, маловыразительна и вяла, как движения сонной осенней мухи на оконном стекле. Вряд ли такое выступление произведет особое впечатление на суд, даже если с аргументацией все будет обстоять в порядке.

Некоторые из представителей защиты работают строго в рамках правового поля; в качестве примера я могу назвать Магомеда Талибовича Сулейманова (и не одного его), который за 25 лет не только не пытался как-то повлиять на выгодный для него результат экспертизы, но даже никогда не поинтересовался, готова ли она. Другие балансируют на грани «фола» или пользуются связями с ведомствами, откуда пришли в адвокатуру: милиция, прокуратура, суд. Есть и те, кто, льстиво заглядывая в глаза эксперту, всячески склоняет его в пользу «своей версии». Балованный, ушлый, однако, народ, эти адвокаты. Об остальных говорить не берусь, греха не оберешься!