Эрнст Кречмер - Об истерии

Следовательно, то, что мы нашли у истерика, как какое – то инородное тело, этот демон и двойник целевой воли, в мире животных и у маленького ребенка нахо­дим мы, как волю вообще, как нормальный для этой ступени развития и более или менее единственный способ хотеть. Гипобулический волевой тип, это онто­генетически и филогенитически низшая ступень целевой воли, и именно как низшую ступень, назы­ваем мы ее гипобулической.

В кататоническом симптомокомплексе гипобулический тип содержится в самых резких своих проявлениях. Конечно, я не хочу этим сказать: кататонический нега­тивизм идентичен истерическому или детскому, или жи­вотному негативизму. Я говорю лишь: кататонический синдром не является продуктивным новым созданием болезни шизофрении; он не возникает наподобие при­чудливого разращения опухоли, появляющегося на участке тела, где раньше ничего не было и где органически ничего быть не должно. Кататония не создает гипобу­лический симптомокомплекс заново, а лишь извлекает его на поверхность. Взяв нечто такое, что у высших существ служит важной нормальной составной частью в строении психофизического выразительного аппарата, она вырывает его из его нормального сцепления, она изолирует его, смещает его в его нормальных связях, и, благодаря этому, заставляет его функционировать черезчур властно и нецелесообразно тиранническим образом. Она делает этим на свой лад нечто подобное тому, что делают описанные формы истерии. И то об­стоятельство, что столь различные типы заболеваний, как военный невроз и эндогенная кататония, строятся на том же гипобулическом радикале, показывает что, гипобулика является не только важной переходной ступенью в истории развития высших живых существ, ступенью в дальнейшем исчезающей и попросту заме­щаемой целевой волей. Оно указывает на то, что ги­побулика – это остающийся орган, который бывает вы­ражен более или менее сильно, но сохраняется и в душевной жизни взрослого.

И не только, как рудиментарный атавизм, как мерт­вый привесок. Напротив того, мы видим, что и у здо­рового взрослого гипобулика, как существенная составная часть, образует вместе с целевой функ­цией, взаимно дополняя друг друга, общую волю. Но здесь она не диссоциирована, как при истерии и кататонии, не бросается в глаза, как крупная самостоятель­ная часть в общем деле; но она спаяна с целевой волей в прочную функциональную единицу. Как раз те люди, которых мы называем характерами с силой воли, каче­ством этим обязаны своей хорошо сохранившейся гипобулике. Управляющий толпой государственный муж или полководец нуждаются часто в способности тетанизировать свою волю; на определенной цели, которая ее раздражает, воля как бы защелкивается настолько, что она уже ничего не видит по сторонам; обстоятельства вынуждают его судорожно сжаться, и тогда он не слы­шит уже никаких мотивов. Где воля тетанизирована, там суждение отказывается служить, поле зрения сужи­вается, и самые близкие цели уже не находят отклика. А перебрасывание с одной цели на другую у натур с сильной волей происходит под давлением обстоятелств не в постепенных переводах, закругленных мотивами, но в формуле того толчкообразного внезапного опроки­дывания всей машины, с которым мы познакомились на истерической гипобулике.

Наоборот, вполне объективные ровные натуры, полные целесообразности, в любую минуту доступные любому разумному и справедливому соображению, – часто не обладают сильной волей: они не вожди. Они легко теряются, подобно Гамлету, в тщательно ими наблюдаемой противоречивой игре собственных мотивов, и разру­шают таким образом постоянно всякое действие в са­мом начале. А те мощные гипобулики, у которых воля тетанизирована, бегут всегда на опасность, не видя ни­чего в слепом упрямом стремлении, даже если цель их стала бессмысленной. Они могут ввергнуть в несчастье и государство, и народ, в силу того же самого механизма, как, напр., истерик, судорожно уцепившийся за ренту, уже не замечает, как из его рук уплывает господство над собственным телом, а, под конец, его социальное и моральное существование.

Переход к области анормальной образуют, однако, те гипобулические состояния, когда натуры с недоста­точной силой воли, находясь в ответственных положе­ниях, теряют способность к целевому управлению и на­чинают метаться между упрямым упорством и отчаянной неустойчивостью; или те сцены паники, когда, вслед­ствие одного подземного толчка[27], сотни тысяч жителей большого города переводятся внезапно на животную ступень воли и начинают куда – то рваться, оказывать слепое повиновение или застывать в камень.

Итак, мы убедились в следующем. Гипобулика сама по себе у взрослого человека не есть что – либо хорошее или плохое, что – либо рудиментарное или болезненное, но это существенная нормальная составная часть воли. Она связана обычно с целевой волей в неделимую функ­циональную единицу и содержится в общей воле implicite, без самостоятельных очертаний. Она не раствори­лась, она лишь связана – это и есть существенное в положении у взрослого. И таким только образом делается возможным то обстоятельство, что тотчас же после тяжелого травматизирующего переживания гипобулика появляется на миг перед нами, как самостоятель­ный синдром со всей ее чистой филогенетической атавистикой; а при истерии и кататонии она выступает, как двойник рядом с целевой волей, как почти вполне авто­номная инстанция, освобожденная из прочной цепи психомоторной выразительной сферы. Гипобулика у взрослого, следовательно, – это связанная, но способная к самостоятельному отделению состав­ная часть выразительной сферы. И подвергнуться диссоциации она может, как в силу эндогенных процес­сов, так и вследствие жизненных травм.

Мы не можем входить здесь в более детальное сравнение гипобулических волевых феноменов истерика с такими же шизофренического кататоника; точно также не созрел еще для окончательного суждения и интересный вопрос, в каком отношении, психологическом, фило­генетическом и анатомическом, эти гипобулические син­дромы стоят к стриарным симптомокомплексам, т. е. к тем явлениям, со стороны воли и двигательной сферы, которые появляются в связи с повреждением полосатого тела в мозгу.

Во всяком случае, мы видим уже так, без всякой связи, здесь волю, там рефлекс, здесь телесное, там психическое; но понимаем, что вся центробежная по­ловина животных проявлений жизни связана под видом выразительной сферы с тесной непрерыв­ностью сверху и донизу. Мы видим, что гипобулика, как промежуточное звено, необходимое для понимания целого, ведет от целевой воли вниз к низшему рефлексу[28], может быть в известном соотношении с кататоническими и стриарными синдромами. Отдельные звенья цепи работают у здо­рового взрослого человека настолько согласованно, что оказывается невозможным извлечь их порознь, и только болезненные процессы позволяют нам распознать филоге­нетическое построение.

Важно лишь помнить о следующем. Всегда, когда отказывается служить высшая инстанция в выразитель­ной сфере, не останавливается целиком весь аппарат, но руководство берет на себя по свойственным ей при­митивным законам следующая по порядку инстанция. Так, когда пострадал пирамидный путь, начинают обна­руживаться в подчиненной спинальной рефлекторной дуге ранние детские рефлексы (Babinsky), и весь низший двигательный аппарат перестраивается для сепаратной собственной жизни по весьма упрощенным механизиро­ванным законам движения. Он уже не знает тогда упорядоченных сложных двигательных актов, но выпол­няет лишь обе простейшие мускульные функции; сокра­щение (спазм) и механическое ритмическое чередование между контрактурой и расслаблением (клонус).

А что произойдет, если у человека, вследствие вне­запного душевного потрясения или из-за хронического аффективного конфликта, целевая сфера сделается недостаточной. Тогда руководство переходит к гипобулике, выплывают формы реакций, свой­ственные раннему детству, психомоторный выразитель­ный аппарат устанавливается на ближайшую из более глубоких дуг действия; за элементарными раздражениями следуют элементарные волевые реакции по очень упро­щенным схематизированным психомоторным законам. Гипобулика начинает свою самостоятельную собствен­ную жизнь, складывающуюся не из сложных, мотивами обусловленных сочетаний, но только из простейших примитивных формул: волевой судороги, с одной стороны, с другой, из почти клонически ритмичной антагонисти­ческой игры между судорогой и расслаблением, между негативизмом и автоматизмом на приказ. И здесь на­верху так же, как там внизу, на отделенной спинномозговой дуге, нечто толкообразное, упрямое, неподдающееся учету во временном и динамическом течении, и такое же отсутствие соответствия между раздражением и реакцией.