Некрофилия: психолого-криминологические и танатологические проблемы - Юрий Миранович Антонян

Есть основание считать, что Корженков убил свою мать потому, что, начиная с детских лет, она была и оставалась источником его тяжких психотравмируюших переживаний. Холодные отношения с ней означают отсутствие эмоционального тепла между ними, причем его генератором должна была быть именно мать. Но она «не слушала детские слезы», нанеся тем самым ребенку незаживающие душевные раны. Они не компенсировались счастливыми событиями в жизни: его брак оказался неудачным, друзей у него не было, он был в постоянном одиночестве, продолжая жить с матерью, к которой испытывал лишь враждебные чувства. Все эти обстоятельства объясняют, почему убийца нанес матери удары в грудь и отрезал одну из грудей. Он тем самым не лишал ее признаков пола, как могло показаться на первый взгляд, а на символическом уровне уничтожал то, что выступало концентрированным источником его детских страданий — материнскую грудь, то есть то, что в младенчестве главным образом было призвано поддерживать его жизнь и являлось символом материнства. Символичность подчеркивается и тем, что была отрезана одна грудь, а не обе. Как можно видеть, потерпевшая была уничтожена как мать не только на физическом, но и на символическом уровне, что для убийцы было не менее важно.

Однако Корженков стремился не только к уничтожению тяжких невспоминаемых переживаний детства, но и к психологическому возвращению в еще более отдаленное время — в эмбриональное состояние. По этой причине, то есть желая возвратиться в утробу матери, он вскрыл у нее живот, но поскольку возвращение туда исключалось, он пытался то, что было частью утробы, вложить в себя путем поедания. На таком символическом уровне и состоялся его возврат в эмбриональное состояние. То, что внутренности не были собственно материнским лоном, не имеет в данном случае значения, поскольку незнакомый с анатомией человек, да еще психически больной, вполне мог счесть за лоно все то, что находится в животе. Людоедство для него не случайно — достаточно вспомнить его бред по поводу того, что голоса приглашали его на съезд сатанистов, чтобы съесть убитого человека. Из этого следует также, что и убийство было для Корженкова вполне приемлемым способом разрешения сложных проблем. Можно предположить, что антропофагия унаследована им по механизмам коллективного бессознательного, причем действие этого механизма облегчалось наличием такого заболевания, как шизофрения, которое «освобождает» от многих социальных пут.

По поводу вырванного глаза. Это действие также можно объяснить лишь на символическом уровне. Его уничтожение было вызвано не боязнью, что в глазе будет запечатлено его изображение и таким путем будет установлен убийца, — тогда бы он вырвал оба глаза, и к тому же он сам намеревался отнести тело матери в милицию. Но он вырвал лишь один глаз, и это подчеркивает символичность его поступка: глаз как постоянно следящее за ним холодное око, контролирующее, доминирующее, направляющее, даже когда сын был уже взрослым.

Возможные выводы по поводу каннибализма:

• к каннибализму могут прибегать не только некрофильские личности, но и те, которые попали в экстремальную ситуацию, а также из ритуальных, символических побуждений;

• людоедами в основном становятся некрофильские убийцы, однако некрофилия сама по себе автоматически отнюдь не приводит к людоедству;

• в целом каннибализм имеет глубокие корни в предыстории человечества и поддерживается мифологическими, символическими и ритуальными механизмами;

• каннибалы, как правило, являются отчужденными личностями.

Глава II

Объяснение некрофилии

1. Страна Безмолвия и тщетные моления о бессмертии

Как уже отмечалось, некрофилия может быть определена как тяготение человека к смерти. Она может быть у последнего бродяги, и у «великого» диктатора, на основании такого тяготения они могут лишить других или себя жизни. По сравнению с просто стремлением к мертвому, разлагающемуся, неживому (если это не нарушает уголовный закон) такая некрофилия представляет собой исключительно опасное явление.

Необъятные возможности для проявления некрофилии предоставляет война, особенно если иметь в виду не только сами военные действия, но и отношение к военнопленным и мирному населению воюющих стран. То же самое можно сказать о революциях и бунтах, но они в этом плане более ограничены. Однако, как уже упоминалось, агрессию во время войн, революций и бунтов ни в коем случае нельзя уравнивать с некрофилией, а тем более ею объяснять эти явления.

Таким образом, влечение к смерти вообще может быть и инстинктивным, и вполне осознанным. Некрофилия бывает у человека и никогда — у животных, хотя их тоже ждет смерть. Не отрицая того, что есть инстинкт смерти, способный породить некрофилию, видится возможным предложить другое понятие — движение к смерти. Это движение в некоторых случаях даже охраняет жизнь, когда, например, жертвуют собой ради другого, а может и порождать новую жизнь, когда, например, рыба идет на нерест и вслед за этим сразу умирает. Между тем, человек делает все, чтобы воспрепятствовать движению к смерти.

Саму жизнь можно представить как движение к смерти, в этом их неразрывное единство. Жизнь не существует без смерти, а смерть — без жизни. Некрофилия является инстинктом смерти, в то же время показывает движение к ней. Можно предположить, что движение к смерти появляется у тех, кто не смог адаптироваться к жизни, вообще рожден не для нее, кому жизнь не нужна в принципе, что особенно заметно у серийных убийц и некрофильских самоубийц.

То, что некрофил убивает, для него может не означать ничего дурного, он как бы находится по ту сторону главного нравственного запрета — не убивай, хотя он об этом знает — и только. Данный запрет для него совсем не значим. Хотя другие моральные правила он вполне способен усвоить и руководствоваться ими.

Отношение к смерти среди других факторов может формироваться религией.

Некрофилия, в сущности, это одно из отношений к смерти. Поэтому есть все основания обратиться к мифологии, в которой тема смерти относится к числу центральных. Изучение этой проблематики в мифологии позволит выявить динамику представлений об умирании, загробном существовании, смерти в целом. Во многих мифологиях, особенно религиозных, потусторонняя жизнь воспевалась как единственно прекрасная (христианство), что не могло не способствовать некрофилии,