Минас Багдыков - Лики прошлого
Жизнь мозга и сердца и необходимая для них совокупная, чудно скоординированная жизнь всех органов тела нужны только для формирования духа и прекращаются, когда его формирование закончено или вполне определилось его направление».
Архиепископ Лука указывает нам на то, что дает человеку жизнь на земле: «Жизнь всех органов тела нужна только для формирования духа и прекращается, когда его формирование закончено или вполне определилось его направление».
Но даровать, а не рукодействовать безрассудно. Хирург должен быть постоянно уверен в том, что его действия идут от плода его разума и чистой совести, высокого уровня нравственности. Верша суд над бедой, возникшей в организме, он творит добро во славу жизни.
Беда, когда этим видом деятельности занимается человек нравственно убогий, который руководствуется двумя понятиями — я знаю и смогу это сделать. Выполняя, даже талантливо, оперативное вмешательство, он все же может совершить ошибку, так как руководствуется только одним — сделать операцию. Оперируя человека с большим количеством сопутствующих заболеваний, предлагая пациенту обширное травматическое пособие, объем травмы которой порой не способен вынести подорванный организм в целом, такой хирург может поставить больного перед угрозой смерти.
Формирование хирурга — процесс многоэтапный, многолетний, при этом должна существовать общая схема подготовки и, разумеется, только индивидуальный подход к каждому специалисту в отдельности. Здесь необходимо учитывать все характерологические особенности индивидуума и то, что дано ему природой.
У одних — это выраженная способность осмысления глубинных процессов, происходящих в организме человека, четкость и быстрота представления ими развития патологического процесса на высоком профессиональном уровне, у других — умение быстро и четко сформулировать правильный диагноз; третьи владеют яркой способностью охватывать и выполнять сложные приемы оперативной техники, отличающиеся не только скоростью выполнения манипуляций, но и тонкостью движений, способностью ощущения тканей, и только немногие обладают совокупностью всех этих качеств вместе. В народе о таковых говорят, что это хирург от Бога. В сороковые годы у нас на Дону таким хирургом был Аствацатуров Леон Соломонович.
Мыслитель XVIII века Шамфор писал, что признание ценнее известности, уважение ценнее репутации, даже ценнее славы.
Увидеть все эти задатки в молодом хирурге, найти путь для их совершенствования, сделать его полезным для людей — не это ли великий дар педагога, гражданина, человека и нравственная обязанность каждого опытного врача. Великое благо, когда, на жизненном пути молодого специалиста встречается такая личность.
В моей врачебной судьбе это был Николай Тарасович Назаров. Зрелый хирург, прошедший не одну войну, для которого практически не было секретов в военно-полевой, а также и гражданской хирургии.
Он был главным хирургом города Новочеркасска, заведовал хирургическим отделением больницы, которую построили на деньги, собранные казачеством Дона. В прошлом она считалась одной из современнейших на Юге России и в ней по тем временам было предусмотрено все, даже емкость для хранения питьевой воды.
Заведующий хирургическим отделением пользовался особым вниманием, уважением и авторитетом не только у себя в городе. К нему приезжали на консультацию люди из различных городов Ростовской области. О нем шла молва и слава, как о вдумчивом, умном, рассудительном человеке и враче.
Он был выше среднего роста, плотного телосложения, всегда опрятно одетый, неторопливый и скупой в движениях, задумчивый, мало улыбающийся, с красивой седеющей головой. Голос, вернее тембр, чуть с хрипотцой. Создавалось впечатление, что он не способен кричать, раздражаться.
С особым вниманием относился он к молодым хирургам, давая им возможность осмотреться и найти себя, осмыслить, что хорошо, а что плохо.
Молодые начинающие хирурги напоминали своим поведением детей, которых не допускали в дела взрослых, а они как бы носились в беззаботном вихре, не ведая, что жизнь предстоит им нелегкая, полная тревог и испытаний.
Под стать Николаю Тарасовичу был им сформирован и основной штат хирургического отделения. Это были многоопытные, грамотные, образованные врачи, блестяще оперирующие, верные его помощники. Они-то и привлекали нас своим примером и образцовой работой к такому же труду.
Николай Тарасович деликатно приглашал молодых врачей к себе, смеясь, предлагал не бегать по квартирам, а оставаться жить у него в кабинете, пользоваться его личной библиотекой и бесплатной больничной кухней.
Все это постепенно притягивало молодого специалиста к непосредственным заботам хирургического отделения, его вызывали ночью дежурные врачи на консилиум, операции и, таким образом, он набирался опыта и приобретал хирургические навыки.
Спустя год после такой практики молодой врач из несмышленыша превращался в человека, переживающего за жизнь своего пациента, умеющего «проходить» весь послеоперационный этап вместе с коллегами, больным и родственниками.
Отвлекая от этого повседневного и изнурительного труда, Николай Тарасович приглашал пройтись с ним по вечернему городу, при этом много и интересно рассказывал о его истории, архитектуре, людях. Чувствовал себя неотъемлемой частью того места, где работал и жил, был достойным гражданином, в чем мне пришлось убеждаться не раз в последующем.
После таких вечерних прогулок приглашал к себе домой на вечерний ужин или же обед, а по воскресеньям и на завтрак. Он старался обогреть нас теплом домашнего очага, уюта и показать жизнь хирурга как бы изнутри. Все это сближало и создавало в сознании молодого человека доминанту того, что есть вторая составляющая жизни — личная, которую следует создавать и вести за нее ответственность так же, как и за жизнь больного.
На работе это был строгий, требовательный заведующий — старший по должности врач. Он был поклонником школы российских хирургов. Все брал на себя: от постановки диагноза до укладки больного на операционном столе, обезболивания, разреза, самой операции, вплоть до наложения последнего шва на кожу. После того, как больного привозили в палату, он непременно со своими ассистентами подходил к нему, убеждался, что все в порядке, вселял уверенность пациента в успех. После этого все немедленно шли в ординаторскую писать под его диктовку ход операции, при этом он писал в операционном журнале не торопясь, читаемым почерком, с рисунками по ходу операции и только первый ассистент в истории болезни имел право записывать ход операции, второму ассистенту надо было еще заслужить это право, но присутствовать при этом он был обязан.
Операционных сестер подбирал очень тщательно, воспитывал — в результате они были истинными хранительницами хирургических порядков. В операционной всегда царил культ операционной сестры, но зато хирург чувствовал себя совершенно уверенно и спокойно во время операции, думая о том, как ему выйти из создавшейся ситуации, а какими инструментами — это была уже задача операционной сестры, она знала даже, какой именно инструмент для этой цели вложить в руку хирурга, и что при этом ему будет угодно и по душе.
От взгляда операционных сестер не ускользало ничего из того, что происходило в операционном зале. Мы, молодые хирурги, прекрасно осознавали, что работали с операционной сестрой высокой культуры и блестяще образованным человеком. Она была строга, требовательна, предупредительна и высоко порядочна.
Все эти качества невольно обращали на себя внимание, дисциплинировали молодых врачей, дежуривших с ней в ночное время.
Однажды она поведала мне, что ей довелось во время войны быть личной операционной сестрой Войно-Ясенецкого. В то время, когда она мне все это рассказывала, знали мы о нем лишь то, что он был лауреатом Сталинской премии за изданную им монографию по гнойной хирургии. Но о том, что он уже тогда имел высокий церковный сан, перед операцией осенял крестом операционный стол и бойцов, ложившихся на него, конечно, даже представления не имели.
Она была ему преданным и верным человеком и, по-видимому, он относился к ней доверительно. Она, кроме всего, была дочерью его приятеля, настоятеля Новочеркасского войскового храма.
Спустя два года, нам, начинающим хирургам, показалось, что мы настолько выросли в практической хирургии, что Николай Тарасович нас сдерживает. Стали высказывать свое недовольство. Еженедельные сдачи ему теоретических зачетов продолжались, но однажды он нас вызвал и предложил на выбор выполнить каждому ту операцию, о которой тот мечтает, с условием, что теоретическую часть мы ему обязательно сдадим…
В назначенный день и час мы с блеском это сделали и ждали приговора. Еще одним условием нашего учителя было то, что больной должен быть нашим родственником или же близким нам человеком.
