Иван Блох - История проституции
Античный взгляд на проституцию, как мы уже неоднократно указывали, теснейшим образом связан с несвободным положением женщины и с мизогинией. От Солона до Августина мы видим мыслителей и поэтов, философов и теологов, людей чистого и благородного образа мыслей, защищавших необходимость проституции; мы находим в числе этих защитников таких людей, как Катон и Цицерон, и видим, что даже стоики оправдывают проституцию и сутенерство (Sext. Етриг. Ш, 24, 201). Олигархи, абсолютные государи и политические деятели покровительствовали еще кроме того проституции, веря, что она служит безобидным клапаном для мужских страстей и что таким образом можно отвлечь мужчин от политической деятельности – рецепт, который и теперь еще применяется в некоторых государствах.
Напротив, благородных и просвещенных людей, которые бы sans phrase высказывались против всякого рода проституции, в древности было очень мало. В то время, как старейшие греческие стоики были даже, как мы видели, горячими защитниками необходимости проституции, возникшее в Риме течение стоической философии, под влиянием знаменитого Панеция придерживалось противоположной точки зрение и отвергало проституцию, как нечто абсолютно безнравственное., прежде всего, мы должны здесь указать на Музония. Но поистине глубокое и достойное удивление понимание связи между унижением женщины и проституцией, понимание недостаточности всякого государственного урегулирование и всякой терпимости к профессиональному разврату, а также гибельного влияние легализирование разврата на общественную жизнь, мы находим у Дио Хризостома из Прузы, ритора первого христианского века. Он первый убежденный аболиционист. В достопамятных словах изложил он свои доказательства ничтожества и не выдерживающего ни малейшей критики античного воззрение на проституцию со всеми ее практическими последствиями (публичные дома, регламентация).
«O содержателях проституток и проституции», говорит он, «нельзя говорить, как об индифферентных вещах. Напротив, нужно вполне определенно и решительно объявить, что никто, ни богатый, ни бедный, не имеет права заниматься этой профессией. Нет! Разрешать или регулировать законодательным путем такую профессию не должен ни один властитель, ни один законодатель – ни в городах, в управлении которыми, прежде всего, имеется в виду добродетель, ни в городах второго, третьего или четвертого разряда, словом, ни в одном городе, если только кто-нибудь имеет там власть воспрепятствовать тому… Очень: важно позаботиться о том, чтобы на преступное злоупотребление телом презренных людей и рабов не смотрели спокойно и равнодушно;, прежде всего, по той общей причине, что божественный Творец создал всякое человеческое существо достойным уважение и равноправия, в том смысле, что каждое из них носит в себе признаки, указывающие, что оно по справедливости достойно уважения, и имеет способность понимать, что нравственно и что безнравственно; затем еще также во внимание к тому, что разросшейся, благодаря снисхождению, наглости трудно положить предел, который она не осмелилась бы перейти под влиянием страха. Путем же привычного практикования, по-видимому, незначительных и. дозволенных вещей, наглость превращается в неподдающуюся больше обузданию силу и власть и впредь ничто не остается не затронутым ею., прежде всего, следовательно, нужно иметь в виду тот пункт, что открыто ведущийся во всем мире, безмерно постыдный и не встречающий препятствие разврат с презренными существами служит не последней причиной тайного и скрываемого греха с женщинами и мальчиками из уважаемых семейств; на такие вещи нахально и слишком легко решаются, если стыд публично попирается ногами, а вовсе это не охраняет и не удерживает людей от таких поступков, как думают некоторые. Здесь уместно было бы сказать, быть может, даже слишком простое слово, а именно: «О, вы, мудрые законодатели и начальники, вы, допустившие такие вещи с самого начала, как если бы вы нашли чудодейственное средство размножение для ваших городов. Смотрите же, чтобы эти открытые и никогда не запирающиеся дома не раскрыли бы вам также дверей запертых жилищ и их внутренних покоев, и не сделались бы причиной того, что люди, которые теперь открыто предаются своему разврату там, на улице, с небольшими затратами, не проникли бы за большие деньги и богатые подарки и к свободнорожденным и знатным женщинам, не довольствуясь больше тем, что легко купить и что разрешено, а стремясь, несмотря на опасности и большие расходы, к запрещенному… Не будет ли здесь часто происходить, как в древних сагах– если не считать гнева отцов – когда люди подражают прославленным любовным похождениям богов, когда золото обильным дождем льется через крыши, и притом с легкостью, так как дома не были сделаны ни из металла, ни из камня, и когда серебро сыплется в изобилии не только девушкам, но и матерям, кормилицам и дворецким, а прекрасные подарки в большом количестве проходят частью тайно через крышу, частью же открыто на самое ложе?»
Неотразимая логика этих рассуждений об этической и социальной опасности регламентации и государственной легализации проституции, вытекающих из наблюдений над самой жизнью, тем более должна удивлять нас, что в таком систематическом изложении они представляют нечто единственное в своем роде из всего, что нам сохранилось из древних времен., прежде всего, замечательно здесь признание, что государственное урегулирование проституции не только не защищает честных женщин от посягательств мужчин, но что оно, напротив, постепенно унижает и понижает нравственный уровень и этих женщин; что открытая проституция отнюдь не препятствует существованию тайной, а напротив, чрезвычайно способствует ее развитию и благоприятствует даже проникновению ее в знатные, лучшие круги общества. Дио Хризостом первый высказал это вполне ясно и тем самым заслуживает неувядаемой славы.
Так как большинство законодателей и мыслителей древности не поняли ядра полового вопроса, именно значение половой жизни для индивидуальности и для индивидуального развитие обоих полов, а их внимание направлено было главным образом на потомство, при полном неуважении к женщине, то вопрос, который мы называем теперь «половым», имел для древних в высшей степени одностороннее значение, именно только для мужчин. Таким образом проституция должна была сделаться необходимой составной частью античной половой морали; она считалась неизбежной и над ней не ломали больше головы. Все, что сделано в древности для половой реформы в теории и на практике, заключено в тесные пределы тех взглядов на половые отношения, которые вытекают из односторонней патриархальной точки зрения. Тем не менее в заключение не мешает сделать краткий обзор тех идей и той точки зрения, которые создала древняя эпоха в отношении к половым реформам, а также указать на известные практические меры в этой области. То были плодотворные семена, которые не могли развиться при господстве строгого принципа двойственной морали, но не утерявшая, однако, своего значение даже и в наше время, когда борьба против двойственной половой морали в полном ходу. Многое древний мир уже предчувствовал и. предрешал, что осуществилось в новой и прочной форме лишь в более или менее близком для него будущем.
Как мы уже упоминали, центральный пункт полового вопроса составлял в древности вопрос о потомстве, о так называемом теперь евгенизме, т. е. о рождении красивых и здоровых детей. Брак всецело был построен на этом фундаменте, а потому его индивидуальный, нравственный характер, безусловно, подчинялся правовой норме его. В некоторых греческих государствах старались даже покровительствовать рождению на свет детей путем законодательных мер против холостяков, на что указывает, между прочим, и Платон в своем «Пире». Всего строже проводились эти меры в Спарте и на Крите, где государство вообще без стеснений вмешивалось в половые отношение отдельных лиц и всецело подчиняло их требованиям произведение на свет хорошего потомства. Так, спартанский законодатель Ликург считал необходимым, чтобы у достойных мужчин существовала общность детей и общность произведение их на свет. «Пожилому мужчине, имевшему молодую жену, разрешалось привести к своей жене бодрого, молодого мужчину, который ему нравился и которого он считал дельным, и считать затем рожденного из его благородного семени ребенка своим. С другой стороны честный мужчина имел право, если он ценил жену другого за ее плодовитость и добродетель, просить разрешение у мужа иметь сношение с его женой и родить на свет хороших детей, которые были бы в братском родстве с другими хорошими детьми. Дело в том, что Ликург, во-первых, придерживался того мнении, что дети составляют собственность не отцов, а государства, и в виду этого он желал, чтобы они рождались не от всех без различия, а только от лучших граждан. Затем он нашел также среди предписаний других законодателей по этому вопросу много трусливого и нецелесообразного: сук и кобыл случают только с лучшими псами и жеребцами и стараются добыть на то разрешение владельцев деньгами и хорошими словами; женщин же, напротив, охраняют в запертых помещениях и предлагают им, чтобы они рожали детей от своих мужей, как бы те ни были глупы, стары и хворы. Как будто плохие дети не составляют, прежде всего, мучение для тех, кому они принадлежат и кто их воспитывает, а хорошие дети, напротив, не составляют радости и счастья своих родителей». Среди специальных законов, изданных Ликургом в интересах рождение здоровых и красивых детей, существуют, между прочим, и законы относительно времени вступление в брак для молодых людей и молодых девушек, причем принималась во внимание физическая и духовная зрелость их; затем запрещалось также давать приданое (даже богатым девушкам), чтобы на них женились только ради их «личных преимуществ, и, наконец, изданы были предписания относительно времени и частоты половых сношений». Аналогичные постановление существовали и на Крите (Страбон X, 482; Аристотель Политика, И, 10). Позднейшие дискуссии о половой реформе, начавшиеся в исходе пятого столетия, также вращаются почти исключительно, вокруг вопроса о создании расы, хотя такой мыслитель, как Демокрит, уже в то время высказался против этой точки зрения, имеющей в виду лишь потомство, и совершенно не по-гречески, чересчур даже подчеркнул благополучие и интересы индивидуума.
