Иван Блох - История проституции
Еще более чем половое лицемерие и pruderie развитию проституции способствовала мизогиния, женоненавистничество. Она представляет главным образом продукт греческой культуры и находится в связи с полным исключением женщин из общественной жизни, которое может быть доказано уже во время Гомера, и с очень рано уже распространенным взглядом, что природа женщины сама по себе есть зло. Наиболее старым литературным памятником женоненавистничества является знаменитое стихотворение Симонида из Аморюеа (7-й век до Р. X.) о женщинах (в 118 ямбах), в котором он сравнивает их с различными животными и приписывают женщинам все слабости и пороки этих животных. На повороте 7-го и 6-го века до Р. X. автор комедий Сузарион произнес часто повторяемое с тех пор слово: «жениться и не жениться равное зло», и объявил женщин единственно только Злом. В классическую эпоху наиболее значительным литературным памятником презрение к женщине является «Ипполит» Еврипида, в особенности большая речь главного героя, имя которого носит драма (стих 616 и далее),… В речи этой, между прочим, сказано:
О, Зевс! Зачем ты создавал жену?И это зло с его фальшивым блескомЛучам небес позволил обливать?Иль для того, чтоб род людской продолжитьТы обойтись без женщины не мог?Иль из своих за медь и злато храмовИль серебро не мог бы сыновейТы продавать, чего который стоит, Освободив жилища нам от жен?Что жены зло, мне доказать не трудно.Родной отец, за дочерью, ееВзлелеявши, чужому человекуПриданое дает – освободи Его от дочки только.Приспешниц – вон от жен подальше надо.Вы сторожить поставьте теремаЗверей, когда хотите, да не этихПособниц, зверь укусит, да не скажет,А то хозяйка козни мастерит,А нянюшка их по свету разносит.
В «Ионе» Еврипида мы узнаем из уст Креусы, что женщины «мужчинам ненавистны. Злая доля!» (Перев. И. Ф. Анненского, т. I, стр. 468).
Что такое презрение к женщине отлично уживалось с грубой чувственностью и страстью к гетерам, показывает приведенное Иеронимом в его «Исторических Памятниках» мнение Софокла о женоненавистничестве Еврипида. Когда кто-то назвал Еврипида ненавистником женщин, Софокл сказал: «Да, но он мизогин только в своих комедиях, в постели же он филогин». (Атен. XIII, 557е). Как пренебрежительно относился к женщинам Перикл, мы уже указывали выше (стр. 390).
Начавшееся во время Евриппда движение в пользу эмансипации женщин, на которое он намекает в своей «Медее» (1018 и дал.) и которое служило, как мы уже видели выше, предметом остроумных насмешек, в особенности з некоторых комедиях Аристофана – было лишь временным явлением. Оно дало, однако, повод Платону развить в «Государстве» (455d и далее), свою теорию о природном равенстве способностей обоих полов и выступить там в защиту эмансипации, в то время как в «Timajos» (стр. 42 и 90) он решительно утверждал, что женщина гораздо более несовершенное существо, чем мужчина. Уже Ксенофонт в своем «Oeconomicus» (с. 7, 22 и далее) боролся с взглядами Платона в пользу эмансипации. Но еще с большей решительностью выступил против них Аристотель. По его мнению, женщина является по сравнению с мужчиной, безусловно, менее совершенным существом (Poetik., с. 15), и притом она отличается от мужчины не только количественно, но и качественно. Он противопоставляет женщину мужчине как простую материю, несовершенную действительность; мужчина же представляет форму или совершенную действительность (De generat. anim. I. 2; Metuphis. I, 6), Но материе есть причина всякого несовершенства и вреда (Phys. I, 9; de generat. anim. IV, 4), форма же представляет двигательную и целесообразную силу. Женское начало не представляет, по Аристотелю, ничего своеобразного по сравнению с мужским – оно есть только неудачное и изуродованное мужское начало (De generat. anim. II, 3; IV, 1). Собственно существенное, истинно сущее есть мужчина. В женщине же, в крайнем случае, имеется разве возможность к этому сущему, но возможность эта никогда не превращается в действительность, Глубокая сама по себе мысль об отношении между материей и формой, господствующая над всей аристотелевской философией, сейчас же превращается в чисто схоластическую категорию, как только перенести ее на отношение полов. В своей книге «Пол и характер», Бейнингер, как известно, снова воспринял эти взгляды Аристотеля и старался найти новые схоластические доказательства в пользу того, что женщина представляет «не сущее», а мужчина собственно «сущее» начало. Можно, однако, не вдаваться в подробности идей этого современного женоненавистника-схоластика, и не принимать также близко к сердцу «психологическое слабоумие женщины» Мебиуса, если сослаться на четвертый диалог Дожордано Бруно в его знаменитом сочинении «von der Ursache, dem Prinzip und dem Einen», в котором он превосходно пародирует старое учение Аристотеля о ничтожестве женщины, в классической форме опровергает его и доказывает, что все дело здесь сводится к словам и понятиям, не имеющим основ-в действительности. Но это женоненавистничество именно благодаря своей схоластической форме оказало громадное воздействие, в особенности в христианском учении, на воззрение средних веков, и последствие этого влияние замечаются еще и в новейшее время. По сравнению с ним, выпады средней и новой комедии против женского пола, – например, из собранных у Атенея (XIII, 558 f-559 f) комедий против брака – имеют более безобидный сатирический характер. Менандер написал, правда, комедию «Враг женщин»; (Атен. XV, 691 с), но содержание ее не известно.
В эллинизированном римском государстве воззрение эти продолжали оказывать свое действие, хотя истинному римлянину такое неуважение к женщине первоначально было чуждо. Однако, под могущественным влиянием греческой литературы и философии, мизогиния, как всепожирающий яд, и здесь постепенно пропитала общественную жизнь и заразила, в конце концов, и новое христианское учение. Кто желает правильно оценить эти половые взаимоотношения, тот должен собственно перевернуть известное выражение Ницше, что христианство напоило Эрота ядом: напротив, христианство на свою погибель само восприняло в себя греческий взгляд на любовь и женщину и до сих пор еще не освободилось от него. Наша половая этика и теперь еще болеет эллинизмом, или, вернее, этой стороной эллинизма. Открыть биологическую и этическую ценность полового элемента, как основание индивидуальной и социальной жизни, для сознание культурных людей, чтобы дать тем самым возможность построение нового свободного и серьезного взгляда на половую жизнь-составляет еще задачу будущей половой этики.
Античный взгляд на проституцию, как мы уже неоднократно указывали, теснейшим образом связан с несвободным положением женщины и с мизогинией. От Солона до Августина мы видим мыслителей и поэтов, философов и теологов, людей чистого и благородного образа мыслей, защищавших необходимость проституции; мы находим в числе этих защитников таких людей, как Катон и Цицерон, и видим, что даже стоики оправдывают проституцию и сутенерство (Sext. Етриг. Ш, 24, 201). Олигархи, абсолютные государи и политические деятели покровительствовали еще кроме того проституции, веря, что она служит безобидным клапаном для мужских страстей и что таким образом можно отвлечь мужчин от политической деятельности – рецепт, который и теперь еще применяется в некоторых государствах.
Напротив, благородных и просвещенных людей, которые бы sans phrase высказывались против всякого рода проституции, в древности было очень мало. В то время, как старейшие греческие стоики были даже, как мы видели, горячими защитниками необходимости проституции, возникшее в Риме течение стоической философии, под влиянием знаменитого Панеция придерживалось противоположной точки зрение и отвергало проституцию, как нечто абсолютно безнравственное., прежде всего, мы должны здесь указать на Музония. Но поистине глубокое и достойное удивление понимание связи между унижением женщины и проституцией, понимание недостаточности всякого государственного урегулирование и всякой терпимости к профессиональному разврату, а также гибельного влияние легализирование разврата на общественную жизнь, мы находим у Дио Хризостома из Прузы, ритора первого христианского века. Он первый убежденный аболиционист. В достопамятных словах изложил он свои доказательства ничтожества и не выдерживающего ни малейшей критики античного воззрение на проституцию со всеми ее практическими последствиями (публичные дома, регламентация).
«O содержателях проституток и проституции», говорит он, «нельзя говорить, как об индифферентных вещах. Напротив, нужно вполне определенно и решительно объявить, что никто, ни богатый, ни бедный, не имеет права заниматься этой профессией. Нет! Разрешать или регулировать законодательным путем такую профессию не должен ни один властитель, ни один законодатель – ни в городах, в управлении которыми, прежде всего, имеется в виду добродетель, ни в городах второго, третьего или четвертого разряда, словом, ни в одном городе, если только кто-нибудь имеет там власть воспрепятствовать тому… Очень: важно позаботиться о том, чтобы на преступное злоупотребление телом презренных людей и рабов не смотрели спокойно и равнодушно;, прежде всего, по той общей причине, что божественный Творец создал всякое человеческое существо достойным уважение и равноправия, в том смысле, что каждое из них носит в себе признаки, указывающие, что оно по справедливости достойно уважения, и имеет способность понимать, что нравственно и что безнравственно; затем еще также во внимание к тому, что разросшейся, благодаря снисхождению, наглости трудно положить предел, который она не осмелилась бы перейти под влиянием страха. Путем же привычного практикования, по-видимому, незначительных и. дозволенных вещей, наглость превращается в неподдающуюся больше обузданию силу и власть и впредь ничто не остается не затронутым ею., прежде всего, следовательно, нужно иметь в виду тот пункт, что открыто ведущийся во всем мире, безмерно постыдный и не встречающий препятствие разврат с презренными существами служит не последней причиной тайного и скрываемого греха с женщинами и мальчиками из уважаемых семейств; на такие вещи нахально и слишком легко решаются, если стыд публично попирается ногами, а вовсе это не охраняет и не удерживает людей от таких поступков, как думают некоторые. Здесь уместно было бы сказать, быть может, даже слишком простое слово, а именно: «О, вы, мудрые законодатели и начальники, вы, допустившие такие вещи с самого начала, как если бы вы нашли чудодейственное средство размножение для ваших городов. Смотрите же, чтобы эти открытые и никогда не запирающиеся дома не раскрыли бы вам также дверей запертых жилищ и их внутренних покоев, и не сделались бы причиной того, что люди, которые теперь открыто предаются своему разврату там, на улице, с небольшими затратами, не проникли бы за большие деньги и богатые подарки и к свободнорожденным и знатным женщинам, не довольствуясь больше тем, что легко купить и что разрешено, а стремясь, несмотря на опасности и большие расходы, к запрещенному… Не будет ли здесь часто происходить, как в древних сагах– если не считать гнева отцов – когда люди подражают прославленным любовным похождениям богов, когда золото обильным дождем льется через крыши, и притом с легкостью, так как дома не были сделаны ни из металла, ни из камня, и когда серебро сыплется в изобилии не только девушкам, но и матерям, кормилицам и дворецким, а прекрасные подарки в большом количестве проходят частью тайно через крышу, частью же открыто на самое ложе?»
