Норман Дойдж - Пластичность мозга
Однако он не перестал заниматься психологией[22].Ему удалось перекинуть теоретический мостик из психологии в неврологию и нейрофизиологию. Таким образом А. Р. Лурия стал основателем совершенно нового направления в мировой психологии — нейропсихологии[23].
* * *Истории болезни, приведенные А. Р. Лурией в его работах 40-х годов, представляли собой не короткие наброски, сфокусированные на симптомах, а подробные описания жизни и болезни пациентов. Оливер Сакс писал: «По своей точности, жизненности и богатству деталей истории болезни Лурии сравнимы только с историями болезни, написанными Фрейдом». В одной из книг Лурии — «Человек с разрушенным миром» — были представлены выдержки из дневника одного из пациентов Лурии с комментариями самого ученого.
В конце мая 1943 года в кабинет Лурии в реабилитационном госпитале, где он работал, пришел юноша по имени Лев Засецкий. Засецкий был молодым русским лейтенантом, получившим во время битвы под Смоленском серьезное ранение головы с обширным повреждением левой теменно-затылочной доли. В течение длительного времени он находился в коме. Когда Засецкий вышел из комы, у него проявились очень странные симптомы. Он больше не понимал логических, причинно-следственных или пространственных связей. Он не мог отличить левое и правое. Он не понимал элементов грамматики, имеющих отношение к связям. Такие предлоги, как «в», «вне», «до», «после», «с» и «без», потеряли для него всякий смысл. Он не мог осмыслить слово, понять предложение или вспомнить что-то в полном объеме, потому что это требовало установления связи между символами. Ему удавалось лишь ненадолго уловить отдельные фрагменты. Тем не менее лобные доли его мозга — функционирование которых позволяло ему обладать волей, строить планы, вырабатывать стратегию и выполнять действия по реализации своих намерений — не были затронуты, поэтому у него сохранилась способность осознать свои нарушения и было желание их исправить. Он не мог читать, так как это, главным образом, перцептивный вид деятельности, но не утратил способности писать. Он начал вести дневник, которому дал название «Я буду бороться». В окончательном варианте дневник насчитывал три тысячи страниц. «Я был убит 2 марта 1943 года, — писал он, — но благодаря жизненной энергии моего организма я каким-то чудом остался жив».
На протяжении тридцати лет Лурия работал с этим пациентом и размышлял над тем, как рана Засецкого влияет на его психическую активность. Он стал свидетелем той неустанной борьбы, которую Засецкий вел ради того, «чтобы жить, а не просто существовать».
«Я чувствую себя как в тумане…»
Читая дневник Засецкого, Барбара думала: «Он же описывает мою собственную жизнь».
Засецкий пишет: «Я знал, что значат слова „мать“ и „дочь“, но не понимал выражение „дочь матери“. Для меня выражения „дочь матери“ и „мать дочери“ звучали совершенно одинаково. У меня также были проблемы с фразами типа „Слон больше мухи?“. Все, что я мог сообразить, это то, что муха маленькая, а слон большой, но не понимал слов „больше“ и „меньше“».
В дневнике Засецкий признается: во время просмотра фильма «прежде чем мне удается понять, о чем говорят актеры, начинается новая сцена».
Лурия начал разбираться с проблемой Льва Засецкого. Ранившая его пуля засела в левом полушарии мозга в зоне соприкосновения трех основных перцептивных областей — височной доли (которая обычно обрабатывает звук и язык), затылочной доли (обрабатывает визуальные образы) и теменной доли (ответственна за пространственные связи и интегрирует информацию, поступающую от разных органов чувств). В данной пограничной зоне собирается и объединяется вся перцептивная информация из этих трех областей. Лурия понял, что, хотя Засецкий сохранил способность чувствовать, он не мог связать различные ощущения или части с целым. А самое главное, ему было очень сложно связывать друг с другом несколько символов, как мы обычно делаем, когда мыслим логически. Из-за этого Засецкий часто заменял нужные слова созвучными с ними, но с неверным значением. Он напоминал рыбака, у которого нет достаточно большой сети, позволяющей «ловить» и удерживать слова и их значения. Он воспринимал все в виде образных фрагментов. Он писал: «Я все время чувствую себя как в тумане… Единственное, что мелькает в моем сознании, это образы… неясные видения, которые неожиданно возникают и так же стремительно исчезают… Я просто не могу понять или запомнить, что они означают».
Прочитав эту книгу Лурии, Барбара впервые поняла, что ее главное мозговое нарушение имеет конкретную причину. Однако из книг Лурии она не узнала о том, как это можно вылечить. Когда она поняла, насколько сильно нарушена работа ее мозга, она почувствовала себя еще более измученной и подавленной и начала думать, что так дальше продолжаться не может. Стоя на платформе метро, она высматривала место, с которого удобнее всего прыгнуть под поезд.
То, что показано на людях, — это лирика, а вот крысы — это… весьма убедительно
Ей было двадцать восемь лет, и она все еще училась в аспирантуре. И именно в это время она обнаружила у себя на письменном столе статью профессора Марка Розенцвейга из Калифорнийского университета в Беркли. Он со своими коллегами изучал крыс, помещаемых в стимулирующую среду[24], и крыс, выросших в нестимулирующей обстановке[25]. После проведения посмертных вскрытий черепа крыс он обнаружил, что у крыс, выращенных в стимулирующих условиях, мозг имел большее количество медиаторов, весил больше и лучше снабжался кровью, чем у тех крыс, которые были выращены в пустых и тесных одиночных клетках. Он был одним из тех ученых, которые первыми обосновали существование нейропластичности, доказав, что стимулирующие условия способствуют изменению структуры мозга.
Для Барбары это было словно вспышка молнии. Розенцвейг показал, что мозг может быть изменен. Для нее это означало, что помимо компенсации могут существовать и другие способы решения ее проблемы. Чтобы найти их, ей предстояло соединить результаты исследований Розенцвейга и Лурии.
Она добровольно изолировала себя от окружающего мира и начала выполнять разработанные ею самой упражнения. Хотя у нее не было никакой уверенности в том, что это к чему-то приведет, она трудилась неделя за неделей, позволяя себе лишь короткие перерывы на сон и доводя себя почти до изнеможения. Она тренировала свою самую ослабленную функцию — установление связи между рядом символов. Одно из упражнений предполагало определение времени по сотням карточек, на которых были нарисованы часы, показывающие разное время. На обратной стороне этих карточек Джошуа Кохен по ее просьбе написал правильное время. Она перемешивала карточки, чтобы не иметь возможности вспомнить ответы. Она брала карточку, пыталась назвать показанное на ней время, проверяла ответ, затем как можно быстрее переходила к следующей карточке. Когда она не могла разобрать, что показывают часы, нарисованные на карточке, она подолгу занималась с настоящими часами, медленно поворачивая стрелки и пытаясь понять, почему в 2:45 часовая стрелка проходит три четверти своего пути до трех.
Когда в конце концов она начала находить ответы на эти вопросы, она добавила стрелки, отсчитывающие секунды и шестидесятые доли секунды. После долгих недель изнурительной работы она не только научилась определять время по часам быстрее, чем обычные люди, но заметила улучшения в плане других своих проблем по связыванию символов и впервые начала понимать грамматику, математику и логику. А самое главное, она теперь могла понимать, что говорят люди непосредственно в момент речи. Она, наконец, стала жить в реальном времени.
Вдохновленная первыми успехами, Барбара разработала упражнения для других своих нарушений: сложностей с пространственным мышлением, проблем с пониманием положения конечностей и для зрительных нарушений. Барбара развила эти функции мозга до среднего уровня.
Школа Эрроусмит. Снова о проблемах со словами и текстами
Барбара и Джошуа Кохен поженились и в 1980 году открыли Школу Эрроусмит в Торонто. Они проводили совместные исследования, а Барбара продолжала разрабатывать ментальные упражнения и занималась ежедневным руководством школой. Со временем они разошлись, а в 2000 году Джошуа умер.
Тогда очень немногие принимали идею нейропластичности и верили в то, что мозг можно тренировать, как мышцы, давая ему нагрузки, поэтому работа Барбары редко находила понимание. Некоторые критики считали, будто ее заявления о том, что нарушения способности к обучению можно лечить, не имеют достаточных оснований. Однако это ее мало беспокоило, и она продолжала разрабатывать упражнения для тренировки тех участков мозга и его функций, которые чаще всего ослаблены у людей, страдающих пониженной обучаемостью. При определении того, какие области мозга обрабатывают определенные ментальные функции, Барбара полагалась на работы Александра Лурии. Лурия составил свою собственную карту мозга. Он отмечал участки головного мозга, куда был ранен солдат, и связывал их с утраченными психологическими функциями[26].Барбара выяснила, что нарушения способности к обучению часто представляют собой более легкую версию нарушений мышления, наблюдаемых у пациентов Лурии.
