Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 - Людмила Владимировна Зубова
У склонов Сойкинской гряды,
Гремя чугунными засовами? —
Копорье! Древняя герса,
Где камень, временем прессованный,
Оценивает коммерсант,
Блуждая с призраками близ стены,
Внимая прошлому с тоской
И ощущая дюны Вистино,
Где горизонт уже морской.
Тимофей Животовский. «Вистино» [1145].
Строка Вступаю в парк, шумя туристами, сообщает такой грамматикой, что субъект высказывания приписывает себе тот шум, который создают туристы, то есть несет ответственность за их действия.
Ненормативная инструментальная валентность часто создает избыточность и осуществляется метонимией, например, в таком тексте:
Серый ворон хрипло крякал шерстяною головой.
С червяком скакал довольный предпоследний воробей.
Кот мяукал христа ради, разевая нервный рот,
с ним задумчиво ходила кошка, полная котят.
Александр Левин. «Тридцать первого числа…» [1146].
Это фрагмент песни с эсхатологическим содержанием. Песня начинается строками Тридцать первого числа / лета красная пришла, а в конце текста появляются слова Лета красная текла. Трагический смысл приобретают и самое обыкновенное обозначение даты, и вся образная система текста. Автор изображает действия, которые, вопреки обычным ситуациям, не направлены на результат (Мы носили нашу сумку в продуктовый магазин) и свойства, не характерные для предметов и существ в их обычной жизни. Ворон оказывается не черным, а серым; слова с шерстяною головой были бы уместнее для изображения зверя; ворон не каркал, а крякал. То есть в тексте наблюдается серия сдвигов, связанных с таксономическими классами лексики.
То, что ворон крякал <…> головой, можно понимать не как абсурдную избыточность, типичную для наивных философов из прозы Андрея Платонова, а как изобразительный элемент: ворон как будто поднимает голову (или кивает головой), ожидая смерти всего живого, хотя умереть предстоит и ему.
Если так понимать аномальное заполнение инструментальной валентности глагола крякал, то оказывается, что поэт Александр Левин, дополняя глагол звучания зрительным кинетическим компонентом действия, совершенно подтверждает теоретическое положение лингвистов: «У глаголов звучания возникает „эффект соприсутствия“» (Булыгина 1982: 15), они «воспроизводят ситуацию прямого наблюдения и помещают в эту же ситуацию читателя» (Золотова, Онипенко, Сидорова 2004: 239).
Возможно, что кинетический компонент имеется и у глагола говорил в тексте Андрея Полякова:
Как зеркальна навстречу плывущая речь:
это, кажется, нужно прославить…
О, Косарь, удивляющий головы с плеч,
и масличная рощица-память!
<…>
Шли войска и тебя отражали за мной,
а Косарь, как щека, багровея,
то стихи про любовь говорил головой,
то на горне играл веселее.
Андрей Поляков. «Прощание» [1147].
Общеязыковым фразеологическим фоном сочетания стихи говорил головой, вероятно, является плеоназм выражения Подумай своей головой, возможно, упрек поэтам, что они пишут головные стихи (‘не обеспеченные личным опытом и собственными чувствами’), выражение брать из головы (‘фантазировать, выдумывать’). Есть также метонимическое выражение говорящая голова – например, о дикторе телевидения. Так как субъект действия в стихотворении – Косарь, удивляющий головы с плеч (т. е. смерть), художественный смысл образа определяется, вероятно, представлением о том, что стихи возникают в измененном состоянии сознания, подобном тому, какое бывает на границе жизни и смерти.
У Давида Паташинского встретилось сочетание головой устал:
Молодец, молодой, ты мое небо над головой,
ты мое солнце соленого дня, мерцающее на дне,
головой устал, в кустах она, как в крестах,
страх, как хочется перерасти страх
Давид Паташинский. «Молодец, молодой, ты мое небо над головой…» [1148].
В сочетании улыбается зубами из следующего примера можно видеть скорее изобразительную метонимию, чем избыточность: фантастический персонаж обнажает зубы, скалится:
Тут зубастый и красивый
им навстречу Остравадр,
улыбается зубами,
дразнит красным языком.
Александр Левин. «Как Услустамк и Остравадр ухаживали за девушками» [1149].
Общеупотребительный язык позволяет заполнять инструментальную валентность глагола улыбаться, однако эта возможность ограничена лексически: улыбаться одними губами, улыбаться глазами.
У Виктора Сосноры форма зубами встречается в таком контексте:
Дар напрасный, дар случайный,
что ж ты вьёшься надо мной,
что ты ставишь в руки смерчи,
эти речи у немых?
<…>
Смерть на веслах, на пружинах
под коленями стоит,
и зубами перед жизнью
ничего не говорит.
Виктор Соснора. «Флейта и прозаизмы» [1150].
Ближайшими ассоциативно-структурными источниками конструкции и зубами перед жизнью / ничего не говорит могут быть выражения стоять перед кем-то (с пространственным значением предлога перед), отчитываться перед кем-то (с реципиентным значением предлога) и делать что-то (или находиться в каком-то состоянии, чувствовать что-то) перед смертью (с временны́м значением предлога). Если наиболее актуальна последняя ассоциация (перед жизнью как перед смертью), то в этом тексте наблюдается антонимическая перевернутость участников ситуации, а жизнь предстает тем состоянием, которое окажется возможным после смерти.
Фразеологическим фоном для аномального управления в этом случае, вероятно, являются выражения, характеризующие жест молчания: держать язык за зубами, сжать зубы. Но здесь можно видеть и метафору: смерть, подобно хищнику, скалит зубы. Читая текст Сосноры, можно наглядно представить себе череп с оголенными зубами. Как пишет Е. В. Рахилина, «идея наблюдаемости очень хорошо согласуется с общим значением творительного. Дело в том, что творительный во всех своих разновидностях <…> детализирует ситуацию и тем самым делает ее более зримой, наблюдаемой» (Рахилина 2008: 87).
В аномальных сочетаниях с творительным падежом употребляются и названия других частей тела:
Вон носорог пролетает – шерстистая мерзость
с крылами летучей коровы
Там бегемот волосатый осклабленной чавкает мордой
Мамонт пещерный ушами порхает туда же и хоботом машет
Машет он хоботом тоже ушами туда же
Анри Волохонский. «Гроза над водой» [1151] ;
Я не лунатик, я ногами сплю.
Вокруг меня помпезные колонны —
я их корней не чувствую, они —
застывшие глотки́ незримых горл.
Что недопито или что еще
им выпить предстоит, какой отравы?
Иван Жданов. «Я не лунатик, я ногами сплю…» [1152].
Вообще, сочетание спать ногами в нормативном языке возможно при указании на положение тела: спать ногами к изголовью, двери и т. п. В тексте аномально незамещение позиции управляемого существительного. Оно вызвано, вероятно, компрессией высказывания с избыточностью дополнения ‘ночью я не хожу (ногами), а сплю’.
Основой компрессии в сочетании плакали голубыми словами становятся фразеологический фон (голубые глаза), ассоциации по смежности (глаза – слезы; слезы – плач; плач – слова):
Уходили в поле, русское поле,
птицы пели, все оставалось в силе,
посмотри, они давно пали,
воздух полон внезапной пыли.
Уходили так, как никогда не уходят,
плакали так, что слез не хватило,
по дороге мальчишки телегу катят,
как мамка меня, маленького, катала.
Лошадей в гриву,
лошади плакали голубыми словами,
ты
