Достоевский в ХХ веке. Неизвестные документы и материалы - Петр Александрович Дружинин
Ликвидация Русского евгенического общества 1929 году лишила М. В. Волоцкого поддержки, когда книга уже была завершена подготовкой и имела в рукописи название «Род Достоевских в характерологическом отношении», причем характеристика личности самого Достоевского должна была составить следующий том исследования (остался неизданным); предварительное согласие написать предисловие к этой книге дал А. В. Луначарский. Осенью 1930 года М. В. Волоцкой сообщал последнему, что книга передана в Коммунистическую академию, и просил ускорить необходимые согласования, чтобы она могла выйти «в юбилейном 1931 году»[102].
Однако А. В. Луначарский уклонился от написания предисловия к книге, а в однотомнике Ф. М. Достоевского, изданном при его ближайшем участии, сам касается взаимоотношений писателя со своими персонажами, причем обобщения наркома просвещения весьма категоричны:
Достоевский тесно связан со всеми своими героями. Его кровь течет в их жилах. Его сердце бьется во всех создаваемых им образах. Достоевский рождает свои образы в муках, с учащенно бьющимся сердцем и с тяжело прерывающимся дыханием. Он идет на преступление вместе со своими героями. Он живет с ними титанически кипучей жизнью. Он кается вместе с ними. Он с ними, в мыслях своих, потрясает небо и землю. И из‑за этой необходимости самому переживать страшно конкретно всё новые и новые авантюры он нас потрясает так, как никто.
Но помимо того, что Достоевский сам переживает все происшествия со своими героями, сам мучается их мучениями, он еще и смакует эти переживания. Он подмечает постоянно всякие мелочи, чтобы до галлюцинации конкретизировать свою воображаемую жизнь. Они ему нужны, эти мелочи, чтобы смаковать их, как подлинную внутреннюю действительность[103].
А. В. Луначарский проговаривается о том, что он читал в рукописи М. В. Волоцкого, но опять же излагает это от первого лица, рассуждая в духе Ломброзо:
Вопрос о физиологических корнях болезни Достоевского и о самом начале ее до сих пор является спорным. Скажем мимоходом, что марксистской литературной критике придется еще весьма переведаться с современной психиатрией, которая на каждом шагу истолковывает так называемые болезненные явления в литературе как результат недугов наследственных или, во всяком случае, возникших без всякой связи с тем, что можно называть социальной биографией данного лица. Дело, конечно, совсем не в том, чтобы марксисты должны были отвергать самую болезнь или влияние психической болезни на произведения того или иного писателя, бывшего вместе с тем пациентом психиатра. Однако все эти результаты чисто биологических факторов оказываются вместе с тем необыкновенно логически вытекающими и из социологических предпосылок <…>
Так социальные причины толкали Достоевского к «священной болезни» и, найдя в предпосылках физиологического порядка подходящую почву (несомненно связанную с его талантливостью), породили одновременно и его миросозерцание, писательскую манеру и его болезнь.
Я вовсе не хочу сказать этим, что при других условиях Достоевский ни в коем случае не был бы болен эпилепсией. Я говорю о том разительном совпадении, которое заставляет мыслить Достоевского уже по самому строению своему подготовленным для той роли, которую он сам сыграл[104].
Нашедшийся издатель, М. В. Сабашников, который стал редактором этой книги, тоже испытывал трудности, связанные с наступлением большевиков на частное книгоиздание. Все серьезней были и придирки цензуры к тексту: после сдачи в набор 8 мая 1933 года верстка была подписана в печать только 8 декабря, отпечатана же книга была на исходе года, однако опять задержана. Только в середине августа 1934 года сигнальные экземпляры были выданы из типографии[105], и затем книга поступила в продажу, завершив собой мемуарную серию издательства Сабашниковых «Записи прошлого».
Не говоря о ценности этой книги для изучения истории рода Достоевских в генеалогическом отношении, мы вынуждены акцентировать внимание на том, какое влияние этот труд оказал на восприятие Достоевского и его произведений.
Безусловно, значительную роль сыграла глава «Опыт характерологического анализа рода», в которой на основании массы свидетельств и рассуждений делается вывод:
Характер самого Достоевского, а вместе с тем и характерные черты целого ряда его героев, носят ярко выраженные шизоидные черты. То же самое можно сказать и о многих представителях рода Достоевских[106].
Без особого стеснения автор этой историко-биографической работы проникает в область сексуальности, описывая садомазохистские черты в героях Достоевского и поясняя:
Глубоко мазохическими реакциями переполнены все произведения Достоевского. Поэтому неправильно рассматривать этого писателя только как «русского маркиза де-Сада» (определение Тургенева). Достоевский, сам биполярный в рассматриваемом отношении, является и в своем творчестве не только садистом, но и мазохистом, и даже больше последним, чем первым[107].
Однако намного более важным для восприятия книги стало предисловие, которое написано П. М. Зиновьевым. Хотя в книге не указано регалий этого автора, но современники прекрасно знали, что это не литературовед, не публицист, а крупнейший профессор-психиатр. По этой причине предисловие к книге подчеркнуто не идеологическое: нет здесь отсылок ни к В. И. Ленину, ни к А. В. Луначарскому и им подобным, однако есть ссылки на иных классиков – З. Фрейда, К. Ясперса, П. Б. Ганнушкина…
Зиновьев указывает, что изначально труд М. В. Волоцкого представлялся как исследование «в сравнительно узких генетико-характерологических рамках», но затем был расширен описанием социальных процессов. Так что именно семья писателя оказывается источником многих положений его художественных произведений:
Перед нами проходит много красочных бытовых картин, временами близко напоминающих сцены из «Преступления и наказания» и «Братьев Карамазовых»: убийство отца писателя, раздоры из‑за наследства его тетки, трагическая судьба убитой своим дворником сестры его, наконец, уже в послевоенное время, семейный распад во внучатом поколении другой сестры его, – все это на фоне двойной патологии: и биологической и социальной <…> Таким образом, печатаемые в этой книге материалы должны привлечь внимание и историков быта, и литературных исследователей, и психологов, и биологов-генетиков, и, наконец, психиатров-клиницистов, не говоря уже о читателях, интересующихся жизнью семьи великого писателя[108].
Так светило отечественной психиатрии, книга которого «Душевные болезни в картинах и образах» (1927) была впоследствии признана гениальной «по своей проникновенности в глубины эпилептической психики» Ф. М. Достоевского[109], получив возможность высказаться по этому вопросу уже конкретно, представляет нам свое заключение о семье классика русской литературы:
Свежего человека при знакомстве с этой семьей особенно поражает чрезвычайное богатство и разнообразие всевозможных патологических особенностей у ее представителей.
Сам Ф. М. Достоевский страдал судорожными припадками, сопровождавшимися потерей сознания. Проявлением какой болезни были эти припадки, до сих пор остается предметом спора <…> В роду писателя, кроме нескольких человек, страдавших той же болезнью, что он сам, было еще много лиц, представляющих явления, характерные для различных форм так называемых «психопатий», то есть патологических состояний, связанных с врожденными, но не прогрессирующими аномалиями психики. Большею частью это были эпилептоиды. Они представляют особенности характера и поведения, роднящие их с эпилептиками, однако самой болезнью эпилепсией, хотя бы в слабо выраженной форме, они не страдают. <…>
В семье Ивановых мы из эпилептоидного «круга» (как иногда выражаются) переходим в другую обширную область психопатологических явлений – в круг шизоидный. Не вдаваясь в тонкости психиатрической диагностики относительно заболеваний внучатных племянниц Федора Михайловича, отметим лишь, что у обеих сестер психические расстройства возникли «реактивно», то есть под влиянием психических потрясений, именно вследствие столкновения их конституционально неустойчивой психики с непривычными и потому ранившими их «мимозные» личности новыми условиями жизни. В какой степени патологические особенности семьи Ивановых унаследованы
