Данте Алигьери и театр судьбы - Кирилл Викторович Сергеев
Собственно говоря, описанные мной только что процессы естественным образом приводят, по моему мнению, к обретению гениальности. То изменение сознания, что происходит в экстремальных, «вынужденных» условиях, оказывается необратимым, и полученные в этот миг креативные возможности навсегда остаются с обретшим их человеком.
Теперь обратимся к Данте. Первые песни «Комедии» – удивительные свидетельства только что описанных мной процессов. Некто попадает в безвыходную ситуацию, оказываясь «на середине нашей Жизни» – то есть в смерти – заключенным в узкое пространство между почти утраченной жизнью земной и еще не обретенной жизнью небесной. Проще говоря, человек оказывается в преддверии иного мира, уже отвергнутый человеческим миром, но еще не принятый миром иным. Не в силах найти выход, найти «истинный путь», он демонстрирует классический отказ от поиска, готовый возвратиться во тьму и там сгинуть. В этот момент перед отчаявшимся человеком возникает образ, ему не только небезызвестный, но и им горячо любимый – образ Вергилия. Тень мантуанца в обратном порядке вызывает в воображении странника образы Беатриче, Лючии и Богоматери, открывая тем самым потерявшему путь совершенно новую перспективу – оказывается, он, сам еще об этом не зная, уже спасен святым заступничеством, и ему необходимо лишь выбрать «иной путь» – то есть иное направление своей поисковой активности. После некоторых колебаний человек оказывается в состоянии найти выход из безысходной ситуации и, будучи вначале одиноким и погибающим, он в конце пути сравнивается в своем небесном полете с апостолами и святыми, становясь одним из «избранных Богом и возносимых пламенной доблестью к небесам», как сказал Данте вслед за Вергилием о вдохновенных поэтах.
Вот она, истинная цель и сердцевина приложения всех усилий! Данте, стремившийся совершить путешествие в себя, не только не преуспел, но и в какой-то момент, мучимый изгнанием, устрашился утратить жизнь. Он вообразил себе свое состояние умирания, как некогда, в ранней молодости, вообразил в знаменитой канцоне Donna pietosa смерть Беатриче. Его рефлексия смогла смоделировать имагинативную ситуацию, в которой он в своем сне (о том, что все увиденное – сон или некая его разновидность, текст повествует открыто и ясно: tant’era pien di sonno a quel punto…) узрел спасительные для него образы Вергилия и Беатриче, и не только увидел их и обрел уверенность – он в действительности совершил то путешествие, о котором так долго мечтал, и как следствие – стал «избранным Богом» поэтом. Спасая жизнь, он вынужденно обрел гениальность, и свое долгожданное путешествие он действительно свершил – ибо то, что он увидел, поистине было фактом его сознания, фактом материальным, ощутимым, опытным. Он в действительности нашел выход, а значит, и все то, что помогло ему в этом, с необходимостью существовало и существует поныне, и будет существовать, пока текст, свидетельствующий об этих силах и вмещающий их, физически не исчезнет с лица земли!
Данте, спасая жизнь, обрел гениальность. Но мы знаем, что его путешествие не единично, и описания механизма запуска поисковой активности в безвыходном состоянии встречаются независимо друг от друга в различных культурах. Встает закономерный вопрос: какого рода реальность, уже не мыслительная, но почти «физическая», стоит за переживанием таких пограничных опытов?
Если обратить взгляд небывалой широты к разнообразным, бесконечно отдаленным друг от друга культурам, то в каждой из них, наверное, мы найдем описание подобного рода опыта. Вглядываясь вглубь веков, мы увидим, что единичный человеческий опыт восстановления поисковой активности через трансформацию сознания с помощью системы образов там сменяется опытом коллективным, мистериальным. Из уникальных, «гениальных» случаев этот опыт превращается в повсеместную практику, в жизненную необходимость. Стоит вспомнить смутные ритуалы элевсинских и самофракийских мистерий, египетскую «Книгу Мертвых», тибетские странствования внутри воображаемых мандал, чуские призывания души, зороастрийские хождения за знанием, суфийские путешествия в иной мир для узрения своей будущей вечной стоянки и многие, многие иные примеры. Мы можем углубиться еще дальше, в недра коллективного мистериального опыта, и увидеть страшные иницационные обряды обитателей Африки и Полинезии, поразившись их видимой бессмысленности и жестокости.
И здесь наконец начинает открываться истинный смысл увиденной нами ментальной механики. Чем более древняя ступень социальной и, позволю себе сказать, ментальной организации социума, тем большую роль играет обретение пограничного опыта. Из явления уникального оно превращается в явление массовое, опыт этот – уже не чудо, им обязан обладать каждый социально признанный член сообщества. Мы подходим вплотную к пониманию смысла иницационных практик.
Инициация – это прохождение испытания, успешно преодолев которое, человек становится полноправным членом общества. Логичен вопрос: что обретает человек, пройдя инициацию? Если мы обратимся к мистериальной инициации, то увидим, что этим обретением является знание. Встает новый вопрос – что представляет собой это знание? И на него мы почти всегда однозначно ответить не в силах. О греческих мистериях мы лишь можем предполагать, что они некоторым образом связаны с обретением опыта прохождения границы между жизнью и смертью – об этом свидетельствуют бесспорно имеющие отношение к мистериальной практике погребальные «золотые пластины». Тибетская мистериальная практика целиком обращена к моменту перехода человека от одной формы жизни к другой, однако истинный, позитивный, «ментальный» смысл этой традиции для нас по-прежнему не ясен. С остальными практиками «мистерий знания» дело обстоит не яснее[82].
Несколько проще с пониманием практики инициации у «примитивных народов»[83]. Там основной загадкой является немотивированная жестокость инициационных практик – если человек оказывался не в состоянии пройти посвящение, он часто умирал или становился калекой. Я могу предложить объяснение этого странного феномена, исходя из уже изложенной мной теории поисковой активности.
Инициация – это проверка способности человека вступить во «взрослую» жизнь, принимая ее во всей сложности. Под этой «взрослой» жизнью, как ни странно, может пониматься и готовность человека «правильно» принять смерть. Жизнь – бесконечная череда ситуаций, ставящих человека перед выбором – либо проявить свою поисковую активность и найти выход, либо отказаться от поиска, отдав себя на произвол судьбы. Естественно было бы думать, что инициация должна продемонстрировать готовность и прежде всего способность человека проявлять поисковую активность. Однако подчас условия инициации оказываются излишне суровыми – например, простоять целую ночь над пропастью на одной
