Данте Алигьери и театр судьбы - Кирилл Викторович Сергеев
Опыт
Мысль содержит возможность той ситуации,
которая мыслится ею.
Что мыслимо, то и возможно.
Людвиг Витгенштейн
Глава XI
«Вынужденная гениальность»: концепция поисковой активности и «путешествие в себя»
Мне осталось лишь выполнить последний долг современного человека: без сожалений похоронить миф, воздвигнув на его могильном кургане памятник нашему позитивному знанию о мире. «Мудрость вымысла», кажется, уже вышла из моды, и тот воображаемый мир, чья яркая, сказочная, цветущая сложность так восхищала современников флорентийца, у людей новой эпохи вызывает только снисходительную усмешку. Наш глаз разучился видеть красоту канонического искусства, красоту этой очаровательной, архаичной условности, красоту «вещи в себе», и миф как первейшее из канонических искусств, как его суть и форма утратил свою власть. «Безусловность» (а вернее, то, что мы готовы таковой считать) ныне восторжествовала над мифологической условностью, и Данте стал, быть может, первой жертвой этих гонений. Один из сложнейших философских текстов, блестящее опытное исследование когнитивного потенциала человеческого разума было превращено в факт художественной литературы (пусть и очень значительный), по тем же причинам, по которым живопись треченто и даже кватроченто считалась два столетия назад едва ли не низкопробным ремеслом. Подобно тому как Бернсон и Вентури изменили наше понимание ранней итальянской живописи, необходимо изменить наше понимание и средневековой философии, «открыв» в ней то, что представляет универсальную интеллектуальную ценность. Необходимо «перевести» эти тексты с «темного» языка готической схоластики и мистики на понятный нам язык современного философского, психологического и естественнонаучного дискурса, и лишь тогда мы сможем увидеть истинное величие отброшенного нами в пренебрежении мыслительного опыта.
Данте – одна из жертв такого пренебрежения, ибо его мышление мифологично, а потому – условно. Однако кто сказал, что мифологическое мышление оперирует свободными образами, а не терминами? И разве образ не может терминологизироваться? Конечно же, может! А если так, то мифологическое мышление флорентийца может быть весьма точно соотнесено с научным «позитивным» мышлением современного человека, стоит только образы правильно отождествить с терминами. Вся сложность лишь в верности такого отождествления.
Утверждая, что в текстах Данте содержится опыт обретения гениальности, я тем самым утверждаю возможность и даже необходимость извлечения и рефлексии этого опыта. Все описываемое мной до сего момента суть извлекаемые из текстов философские конструкции, но они сами по себе – отнюдь не «позитивный» мыслительный опыт. Философские конструкции лишь приглашают к размышлению, создавая потенциал рефлексии, актуализация же этого потенциала связана с некими практическими действиями, познаваемыми опытным путем. Свидетельство об этих практических действиях и есть опыт обретения гениальности.
Описывая ступени обретения гениальности, я говорил о создании образной «операционной системы», способной в критический момент, когда природный разум слабеет, принять на себя управление сознанием, превратившись в «синтетический», образный разум. В момент этой трансформации происходит актуализация гениальности, поэтому, имея цель описать практическую анатомию гениальности, необходимо понять или хотя бы приблизиться к пониманию тех процессов, что происходят в человеческом разуме в момент этой актуализации. Флорентиец зашифровал описание этих процессов в весьма сложную систему образов, однако образы эти терминологичны, поэтому мы можем иметь надежду трансформировать его образы в понятия современной науки. Демонстрацией результатов такой попытки я и хочу подвести итог нашим странствиям в мире креативного воображения Данте, предупредив предварительно, что все сказанное мной будет только гипотезой, имеющей право на существование лишь в этом, гипотетическом, «возможном» качестве.
Итак, я приступаю к той части своего исследования, которую, пусть и с некоторым допущением, рискую назвать естественнонаучной, ибо она описывает «позитивные» процессы, происходящие в человеческом разуме. Мои построения прежде всего опираются на теорию «поисковой активности» В. Ротенберга[79]. Следуя ей, я нахожу возможность трансформировать образный язык Данте в язык современного научного описания.
Вначале необходимо пояснить, что же я, вслед за Ротенбергом, понимаю под «поисковой активностью». Поисковая активность – присущая субъекту способность к активному поиску решения поставленной внешними или внутренними обстоятельствами проблемы. Реализовываться она может как в физическом пространстве, так и в ментальном. Существенно, что поисковая активность актуализируется не только под действием не зависящих от человека обстоятельств, являясь лишь защитной реакцией, но и вследствие осознанного желания человека, подчиняющегося скрытому в его сознании императиву. Следовательно, можно выделить три группы людей, обладающих различной степенью способности активировать поисковую активность. К первой группе относятся те люди, в ком эта активность присутствует постоянно, являясь неотъемлемой и жизненно необходимой частью существования; ко второй группе принадлежат люди, способные ее актуализировать лишь в жизненно опасных ситуациях; и, наконец, третью группу составляют все те, кто неспособен развить в себе эту активность, демонстрируя «отказ от поиска», что в критические моменты может привести к ментальной и даже физической смерти человека.
Мы видим бинарную модель поведения в угрожающей ситуации: актуализация поисковой активности или отказ от поиска. Однако ни поисковая активность, ни отказ от поиска сами по себе не являются залогом однозначного разрешения или неразрешения поставленной задачи – в противном случае выживали бы лишь те, в ком имеется потенциал поисковой активности, а этого, как известно, не происходит. Следовательно, должны существовать некие механизмы компенсации, препятствующие трансформации единичного отказа от поиска в хроническую «обученную беспомощность», блокирующую потенциал поисковой активности. И эти механизмы действительно существуют: при изучении фаз сна было выявлено, что в третьей фазе – так называемом «быстром сне» – субъект оказывается в состоянии «переиграть» реальную ситуацию и найти выход. Этот выход, найденный во сне, чаще всего оказывается иллюзорным, ибо сама ситуация, в которую попадает сновидец, – воображаема, но тем не менее в процессе соприкосновения с этой иллюзорной ситуацией у субъекта восстанавливается поисковая активность и, следовательно, преодолевается угроза развития обученной беспомощности. Компенсационная функция «быстрого сна» доказывается тем, что в случае «подавления» этой фазы сна у субъекта ухудшается физическое и психическое состояние, и преодоления отказа от поиска не происходит.
Таковы, вкратце, основные положения теории «поисковой активности». Существенно, что все вышеописанное проявляется и у животных, и у людей, а следовательно, как поисковая активность, так и механизмы преодоления отказа от поиска относятся к древнейшим, «до-разумным» слоям сознания живых существ. Теперь, отойдя от этологии,
