Элиас Лённрот. Жизнь и творчество - Эйно Генрихович Карху
Однако кончается последняя руна «Калевалы» словами Вяйнямейнена о том, что потомки еще вспомнят о нем и что ему найдется место в будущем.
Вот исчезнет это время, Дни пройдут и дни настанут, Я опять здесь нужен буду, Ждать, искать меня здесь будут, Чтоб я вновь устроил Сампо, Сделал короб многострунный, Вновь пустил на небо месяц, Солнцу снова дал свободу: Ведь без месяца и солнца Радость в мире невозможна.В наследство потомкам Вяйнямейнен оставляет свои песни и кантеле.
РОЛЬ ПЕВЦА-ПОВЕСТВОВАТЕЛЯ В «КАЛЕВАЛЕ»
Естественно, что в подобном общем взгляде на собранный фольклорный материал, в его композиционной организации и художественном оформлении важная роль принадлежит певцу-повествователю, функции которого взял на себя Лённрот.
Недостаточно было только вообразить себя одним из рунопевцев и продолжателем рунопевческой традиции — нужно было обладать современными знаниями о фольклоре, о породившей его эпохе, об особенностях древнего сознания, о мифологической космогонии и множестве других вещей.
Здесь мы вновь должны повторить основополагающий тезис: Лённрот опирался на фольклор, но он не копировал его в «Калевале», а осмыслял и переоформлял в единую целостность. Это касается и образа певца-повествователя.
Как уже говорилось в своем месте, образ певца запечатлелся и в самом фольклоре, в так называемых «песнях о песнях», в которых певец сообщает, откуда он усвоил руны.
На основе этих песен Лённрот сложил вступление к «Калевале», но оно получило уже более целенаправленный характер и готовит читателя к восприятию не отдельных рун, а обширного повествования, с упоминанием всех основных героев и даже некоторых сюжетных мотивов (Сампо, козни Лоухи и т. д.). Причем весьма показательным является то, что эпические герои и события как бы приближены к повествователю, а через него и к читателю. Это уже не столько фольклорный, сколько литературный прием. Эпические герои как бы заранее знакомы повествователю — сокращается та «абсолютная эпическая дистанция», которая в архаическом фольклоре отделяет певца от сакральной мифологической древности. Во вступлении к «Калевале» повествователь обращается к читателям со своеобразным песенным посланием от древних героев:
Пусть друзья услышат пенье, Пусть приветливо внимают Меж растущей молодежью, В подрастающем народе. Я собрал все эти речи, Эти песни, что держали И на чреслах Вяйнямейнен, И в горниле Илмаринен, На секире Каукамойнен, И на стрелах Еукахайнен, — В дальних северных полянах, На просторах Калевалы.При сочинении этого пролога-экспозиции Лённрот опирался не только на карело-финские народные «песни о песнях», но и на мировую литературно-эпическую традицию, сложившуюся еще начиная с античности. Для литературной эпической традиции чрезвычайно характерно то, что изображаемые в эпопеях события — это не только существующая сама по себе мифологическая древность, но и «мой мир» повествователя, созданная им, повествователем, художественная целостность. Отсюда обращение древних поэтов к музам, чтобы музы благословили их на трудное дело, за которое они взялись.
В «Илиаде» еще нет повествователя в первом лице — песнь исходит от богини-музы. Вот начало поэмы в переводе Н. И. Гнедича:
Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына, Грозный, который археянам тысячи бедствий соделал...В «Метаморфозах» Овидия с первых же стихов появляется певец-повествователь в первом лице; впрочем, благоволением богов спешит заручиться и он:
Ныне хочу рассказать про тела, превращенные в формы Новые. Боги, — ведь вы превращения эти вершили, — Дайте же замыслу ход и мою от начала вселенной До наступивших времен непрерывную песнь доведите. (Перевод С. Шервинского)Это же присуще «Энеиде» Вергилия. Начальные строки:
Битвы и мужа пою, кто в Италию первым из Трои — Роком ведомый беглец — к берегам проплыл Лавинийским... (Перевод С. Ошерова)Лённрот-повествователь не придерживается в «Калевале» строго первого лица, но все же оно нет-нет и появляется в некоторых эпизодах, особенно там, где возникает надобность непосредственно «управлять» повествованием, предупредительно готовить читателя к переходу к новым событиям и циклам. Например, в цикле о Лемминкяйнене двадцать седьмая руна начинается следующим образом, причем герои приближены к повествователю даже притяжательными местоимениями (в оригинале — притяжательными суффиксами).
Миновал теперь мой Кауко, Ахти, мой Островитянин, Пасть смертей свирепых многих, Глотку гибельного Калмы, Прибыл в Похъёлы жилище, В дом на тайную пирушку. Должен я теперь поведать, Продолжать рассказ я должен... — и т. д.А когда цикл о Лемминкяйнене кончается, заключительные стихи тридцатой руны звучат так:
Я теперь бросаю Кауко, Долго петь
