Данте Алигьери и театр судьбы - Кирилл Викторович Сергеев
Данте начинает свою игру со зрителем, вкладывая в уста фигурки Беатриче угрожающую реплику, обращенную к страннику, оплакивающему исчезновение мантуанца – «плакать тебе надлежит от другого меча». Затем прекрасная донна, восседающая на колеснице, стремительно уподобляется адмиралу, командующему многими кораблями, после чего обретает черты Минервы, и наконец, она возникает перед странником «по-королевски упорная в своем действии». Это неожиданное нагнетание метафор заставляет нас увидеть в Беатриче не влюбленную женщину, но суровую и непреклонную силу, использующую красоту лишь как орудие, дабы причинить большую боль, тем поразив и уничтожив виновного – «с красоты начинается ужас». Флорентиец вновь, как и во второй песне Inferno, применяет пока неясный нам риторический прием, совмещая в фигурке Беатриче несовместимые в нашем понимании силы любви и справедливости.
Слова, произнесенные донной, кажутся еще более странными и жестокими: «Хорошенько смотри. Я есть, я есть Беатриче. Как ты удостоился взойти на эту гору? Не знаешь ты, что здесь человек счастлив?» Вначале она делает заведомо ложное допущение, что странник ее не узнал, и этим допущением унижает его. Затем задает бессмысленный риторический вопрос – как он достиг Земного Рая? – зная ответ, ибо сама она просила Вергилия быть его проводником. Странник молчит, словно бы признавая право Беатриче на такие речи, чувствуя в них «вкус сурового сострадания». Роль донны очерчивается все яснее – происходящее является последней ступенью очищения, и суровость Беатриче – лишь очередной инструмент спасения.
Тем временем объятый стыдом путешественник слышит ангельское пение, утешающее его, и донна, словно почувствовав в этом пении укор своей суровости, обращается к «праведным субстанциям», как бы объясняя им происходящее, хотя реально ее слова обращены к путешественнику. Этот монолог – центр всей сцены Земного Рая, ибо он разъясняет для странника, равно как и для читателя, отношение Беатриче к «ее другу» и истинную причину эсхатологического странствия.
«Не только вследствие великих вращений, направляющих каждое семя к некоему завершению в соответствии с сопровождающими движениями звезд, но и вследствие широты божественной благодати… этот [Данте] потенциально был таков в своей новой жизни, что каждый верный навык имел бы в нем чудесное подтверждение». Из этих слов мы узнаем исключительно важную вещь: оказывается, путешественник действительно избран из числа прочих людей высшей силой, и избран он с рождения. Движение великих колес, то есть колес судьбы, определяющих жребий едва зародившейся вещи согласно воле звезд, уже предопределило удел путешественника, и широта божественной благодати утвердила это решение. Согласно этой двойной воле, путешественник оказался потенциально, «в возможности», наделен способностью пережить и обрести опыт извлечения блага. Ne la sua vita nova неоспоримо свидетельствует, какого рода «правый навык» имеется в виду – тот навык любви, что описан в Vita Nuova. Из этого следует удивительный вывод – путешественник при рождении был избран звездной механикой судьбы и широтой божественной благодати, дабы обрести опыт высшей любви через любовь к Беатриче! Теперь испытанная странником любовь мыслится уже не частным делом, не счастливой случайностью, но главным предприятием всей жизни, оправданием самого его существования; о ней заботятся силы судьбы и божественная милость. Индивидуальный опыт странника приобретает черты неотвратимо надвигающегося рока.
Однако о «потенциальности» было сказано не случайно. Из дальнейших слов Беатриче следует, что эта благодатная возможность так в страннике и не реализовалась: пока донна поддерживала его своим взглядом, он следовал верному пути, но лишь она «изменила жизнь», странник удалился от нее, «следуя фальшивым образам блага, которые никогда свои обещания не выполняют полностью». Парадокс этих слов заключается в том, что умершая Беатриче, «поднявшаяся от тела к духу», чья красота и добродетель лишь возросли в смерти, оказывается более реальной, более истинной, чем человеческая реальность, представленная как ложное, иллюзорное благо. Если возросла ее добродетель, то, следовательно, должна была возрасти и любовь странника, а если так, то умершая донна, ставшая «духовной субстанцией», являет собой источник более возвышенной любви, чем Беатриче живая.
Увидев, что избранник отклонился от истинного пути, Беатриче «во сне и по-иному» его звала, но он остался глух. Единственным действенным «орудием спасения» осталась демонстрация заблудившемуся страннику адских духов, что и было совершено Вергилием. Завершая свою речь, Беатриче взывает к «высшей судьбе, которая была бы нарушена», если бы странник не расплатился унижением за свое земное заблуждение.
Теперь мы можем ответить на многие дотоле «темные» для нас вопросы. Странник был спасен в диком лесу, ибо он изначально избран Богом и Судьбой для некоего поприща. Поприще это – рефлексия опыта высшей любви и извлечение некоего блага, суть которого нам пока не совсем ясна. Беатриче оказывается связующим звеном между высшими силами, недоступными смертному взгляду, и избранным ими человеком. Направляя свой мысленный взгляд на донну, путешественник обращался к источнику высшей любви, отраженной в земной женщине, но имеющей божественное происхождение. Спасение путешественника не могло основываться исключительно на воле Беатриче, ибо тот был во власти высших сил, лишь предстающих в образе донны. Любовь, что направляла Беатриче, – не земная страсть, но отражение божественной любви, спасающей избранные души.
Рассказ Беатриче проливает также свет на истинный смысл инфернального путешествия и ту роль, которую сыграло лицезрение проклятых духов в спасении странника. Что было необходимо продемонстрировать человеку, отклонившемуся от своей высокой миссии? Естественно, пагубность того пути, который он выбрал наперекор высшей воле. Если эта мысль верна, то слова Беатриче доказывают высказанное мной ранее суждение о том, что наиболее сильные сцены Inferno – своеобразные кривые зеркала, в которых путешественник видит свою возможную судьбу и свое наказание за отклонение от божественной воли. Можно пойти еще дальше, предположив, что и весь ужасающий ландшафт первых песен «Комедии» также создан волей Беатриче, дабы душа грешника содрогнулась от страха. Ради спасения «своего друга» донна подвергла его ужасному и жестокому испытанию, незримо заведя в дикую чащу и запутав пути, вселив в него страх и отчаяние, чтобы он острее осознал радость избавления и с большей готовностью вернулся на истинную стезю, выполнив тем предначертание Бога и Судьбы.
Диалог в Земном Раю продолжается, но Беатриче уже сказала все самое существенное. За ее словами последует признание
