Страстоцвет, или Петербургские подоконники - Ольга Кушлина
Глава семнадцатая. Natura naturans. Natura naturata
Если стихи Бодлера, Леконта де Лиля, Эредиа и Метерлинка стали азбукой русского модернизма, то вышедший к концу XIX века во Франции роман Жориса Карла Гюисманса «Наоборот» — это вообще каталог символистов, «коран декаданса» (О. Уайльд), смертельное оружие против натуралистического искусства.
Роман посвящен теме вырождения: последний представитель аристократического рода дез Эссент «болен нервами», его вкусы истончены настолько, что все ок-ружающее кажется ему пошлым и грубым, он пытается найти хрупкое равновесие между внешним миром и изощренными потребностями своей души, уединившись в загородном особняке и создав микрокосм в соответствии со своими представлениями о прекрасном.
Эссент обставляет свое уединенное жилище самыми необычными, экзотическими горшечными цветами, вид которых не просто экстравагантен, но отвратителен, зловеще-безобразен. Общее у них то, что они совершенно не похожи на цветы, более того, они не похожи на природные создания. Вместо райского сада — сад преисподней. Философию комнатного садоводства создали, без сомнения, тоже писатели-модернисты.
«Дез Эссент всегда был без ума от цветов, но прежде, в Жютиньи, он любил их все подряд без разбора, а те-перь его чувство сосредоточилось на одном.
Дез Эссент с давних пор не выносил те непритязательные растения, которые в неизменно мокрых горшках продавались под зелеными навесами и рыжими зонтиками парижских рынков.
Одновременно с утончением его литературных вку-сов и пристрастий, самым тонким и взыскательным отбором круга чтения, а также ростом отвращения ко всем общепринятым идеям отстоялось и его чувство к цветам. Оно сделалось по-возвышенному чистым и, в определенном смысле, рафинированным.
Дез Эссенту казалось, что цветочную лавку можно уподобить обществу со всеми его социальными прослойками: бывают цветы трущоб — нищие и обездоленные обитатели мансардных подоконников, старых глиняных чашек и молочных банок, — скажем, левкои; есть цветы-обыватели — заурядные, напыщенные и ограниченные хозяева расписанных фигурками фарфоровых кашпо, — например, розы; и еще, конечно, водятся цветы-аристократы — орхидеи — прелестные, нежные, трепетно-зябкие экзотические создания, столичные отшельники, обитатели стеклянных дворцов, цветочная знать, живущая особняком, в стороне от уличной зелени и мещанской флоры.
Итак, дез Эссент испытывал жалость к цветам-беднякам, увядающим от миазмов сточных канав, но, презирая цветники новеньких кремово-золотистых гостиных, прямо-таки обожал все редкие, изысканные и нездешние цветы, которые требовали особого ухода и располагались в жарких областях печного экватора…
Дез Эссент долгое время восхищался искусственными цветами, но теперь нашел себе новое увлечение.
Теперь он искал не искусственные цветы, имитировавшие живые, но живые, имитировавшие искусственные».
Герой Гюисманса не жалеет средств на комнатные растения, а сам писатель не скупится на краски для создания их диковинных портретов. Именно цветы придают жилищу дез Эссента тот болезненно-утонченный облик, которого жаждет его воспаленное воображение, и в этих единоличных тропиках, полных душных запа-хов и причудливых линий, он вновь обретает душевную гармонию. Брезгливо-равнодушный, пресыщенный роскошью молодой аристократ, которого, казалось бы, уже ничто не может удивить и обрадовать, со сладострастным трепетом рассматривает привезенный садовниками товар.
Как ни жаль нам, но вместо пространных — слишком пространных — описаний придется ограничиться кратким каталогом цитат.
Антурий и кохинхинский аморфофаллос, напоминавшие «длинными и покрытыми рубцами стеблями искалеченные руки негра». Антурии — это растения из семейства аронниковых, или ароидеи, которые стали в конце XIX века одним из самых модных украшений «стильных интерьеров» (вспомним арум З. Гиппиус). Красная калла, или антуриум, сегодня часто продается в букетах; срезанные цветы стоят три недели, а посаженное в горшок растение сохраняет их почти два месяца. Растение довольно неприхотливое, необыкновенно элегантное; шестнадцать разновидностей антурия указано уже у Гесдерфера. Что же касается растения с выразительным названием «кохинхинский аморфофаллос», то оно до сих пор считается довольно редким (в Петербургский ботанический сад его привезли в подарок только в 2000 году). Цветок его напоминает цветок каллы, только в несколько раз увеличенный, а стебель источает крайне неприятный запах — вонь отхожего места, так что в особняке чувствительного эстета этому тропическому, крайне прихотливому растению самое подходящее место.
Рис. 72. Антуриум Шерцера
«Темные, цвета винного сусла тилландзии» и раскрывающие «губы-бритвы» нидуларии — это эпифиты, то есть растения-паразиты. Прикрепленные к стволам деревьев, они действительно выглядят эффектно. Сейчас ими стали украшать витрины и интерьеры цветочных магазинов, хотя в витринах чаще можно видеть искусственные или засушенные экземпляры. В современных справочниках эти растения называются «популярными» и «благодарными».
Сад, птицы и цветы. 1909. № 9.
Растительное царство как бы символизирует собой кротость и исключает всякую мысль о тех дурных качествах, которыми богат мир животных. Однако и в ароматном мире ярких красок не все благополучно. И в этом мире можно встретить представителей, обладающих самыми бурными пороками. Первое место среди этих безнравственных индивидов занимают, конечно, паразиты, избравшие своей специальностью жизнь на счет соков, добываемых организмами других растений.
Рис. 73. Орхидея Домини
Каладии, словно «больные лишаем, проказой и сифилисом», напротив, достаточно требовательные растения, поскольку любят спертый воздух и не выносят сквозняков. Впрочем, в закупоренном пространстве особняка дез Эссента, с постоянно задернутыми шторами и искусственным освещением, они вполне могли прижиться.
Киприпедии, похожие на «рисунки умалишенного», вряд ли способны поразить взгляд современного наблюдателя. Все орхидеи с туфлеобразной губой носят в садоводствах название Cypripedium, что дал этому роду еще знаменитый Линней.
Но настоящие любимцы дез Эссента — цветы-живоглоты.
«Удивляясь покупке, дез Эссент все вертел и вертел в руках горшок. Листья непентеса, словно сделанные из резины, были самых различных — то бутылочно-темных, то серо-стальных — зеленых оттенков. Под каждым листом на тонком зеленоватом хрящике висел пятнистый салатовый мешочек, напоминавший немецкую фарфоровую трубку или птичье гнездышко. Он тихонько покачивался и раскрывал свое волосяное нутро.
— Этот всех переплюнет, — прошептал дез Эссент.
Тут ему пришлось расстаться с любимцем, так как цветочники, спеша закончить свои дела и уехать, выгружали последние горшки и попеременно заносили в дом клубневидные бегонии и кротоны, на темной жести которых красовались оловянные бляшки».
Оставим «клубневидную бегонию» на совести переводчика — клубневые бегонии спустя столетие украшают садовые участки, а
