Грамматические вольности современной поэзии, 1950-2020 - Людмила Владимировна Зубова

День назначен, и час по часам.

Ждать – неделю, ровняя оборки,

Примеряя на выбор обувки,

Сообщая пробор волосам.

Мария Степанова. «Невеста» [467] ;

Девочка дышала справа налево,

В городе большом не хватало мела

<…>

Она бы хотела позвать, проститься,

Но голоса не хватало и на пол-октавы,

И она не спрашивала: «Где Вы? Куда Вы?».

Её тело в коричневой школьной форме

Ещё не имело форм и вообще не имело формы.

Евгения Риц. «Девочка дышала справа налево…» [468] ;

Прижать не к груди – к грудям…

Ну вот я и стала бабой.

Отдать тебе жизнь могла бы

и, может, еще отдам.

Как жалко, что ты давно

забытого сна бестелесней.

Как жалко, что Песни Песней

дуэтом допеть не дано.

Вера Павлова. «Прижать не к груди – к грудям…» [469].

Заполнение лакун в неполных парадигмах

Для современной поэзии характерны парадигматические предпочтения в ситуациях конфликта системы с нормой, и поэты часто заполняют лакуны в неполных парадигмах. Поэзия с ее метафоричностью и стилистической контрастностью демонстрирует востребованность тех числовых форм, которые не употребительны в узусе:

И мрамор чёл —

О как прекрасны биогенные объемы эрратических

Героев и божеств! —

И трещины (Морщины? Или каннелюры?)

Стволов под кронами внакрой, и

Тайгетский вопль: «Что жизнь?!» —

Не емкость же. А тело —

Процесс и цель.

Михаил Еремин. «И мрамор чёл» [470] ;

Вариант № 2: мой котёнок спасает меня —

так и было, когда намурлыканным горлом вперёд

он пошёл, разевая беззвучно на бесов огня

бледно-розовый рот,

и уральское время свернуло свои чревеса

и, со свистом змеиным всосав пуповины часов,

обнажило при этом сокрытые им чудеса,

для которых нет слов…

Виталий Кальпиди. «Шамаханское время…» [471] ;

Младенцы в чревесах тоскуют

о том, что перешли границу

непоправимо, невозвратно —

Когда у них склубились лица.

Елена Шварц. «Маленькая ода к безнадежности» [472] ;

живи один, пока не выпал

кирпичный снег на темена

Валентин Бобрецов. «1984+1» [473] ;

– Где ваша верность? Где трепетных внуков

строгие, светлые голоса?

Где субпродукты маленьких звуков?

Девичий жир для оси колеса?

Эники? Беники? Сика-лиса?

– Верные эники, верные беники —

мы соберем таинственный хор,

слушайте, слушайте, современники,

серые гуси на линзах озер!

Сика-лиса, посмотри-ка в упор!

– Где ваша смелость? Где чистого тела

точная жертва во времена

общего непочатого дела?

Ждет поколение, ждет страна.

Бросьте кормящие вас вымена!

Игорь Булатовский. «– Где ваша верность? Где трепетных внуков…» [474] ;

– а и никого мужиков-то

похерено Адамово наследье

ушёл остаток этого Израиля

за синей дымной пенной

дудочкой шмурдяка-крысолова

в сизую сырую сибирскую глину

в чаянье Авраамова лона

а вы здесь бабы хоть задавитесь

вам бабам вечное свое бабить

в бабьих руках-лопатах у вислых вымен

небесный наш Ерусалим нянькать

Сергей Круглов. «Окна» [475] ;

Зима желта в фонарных выменах,

В реке черна и в облаках лилова

А лошадь с бородою, как монах,

И царь в ватинной маске змеелова

Устало зеленеют из-под дыр

Разношенной до дыр кольчужной сети.

Всплывает по реке поддонный дым,

Ему навстречу дышат в стекла дети

Олег Юрьев. «Зима 1994» [476].

Заметим, что в последнем примере форма множественного числа слова вымя оказывается востребованной в метафорической образности текста: речь идет о множестве фонарей, каждый из которых похож на вымя. В таких случаях художественные тропы способствуют преодолению лексической ограниченности грамматических форм.

Средством поэтической образности становится также нарушение нормы при употреблении существительных pluralia tantum и singularia tantum (постоянно множественного и постоянно единственного числа):

Мы замерзнуть не должны,

Мы надели две штаны

И гуляем вечерком

По полянке с ручейком.

Зоя Эзрохи. «Частушки» [477] ;

притерт горизонт и другими людьми

на улице будень придуман подробный

объем головы арендует внутри

не я а неведомый разум подводный

невидимый нам обитатель на дне

которому там расскажи обо мне

Алексей Цветков. «притерт горизонт и другими людьми…» [478] ;

там тундра с вороной и горький ельник

мельтешат по дороге в военную часть,

там двое влюблённых катят в штаб

на резком автомобиле в объятиях круглых

(ревность метит их крестиком), но… ухаб! —

их рефлексы сжались, словно эры в угле.

Ай, вместо крестика – обидная каракуля!

Из ворот собачка летит, кипя, как плевок.

Съехала на бок папаха из каракуля.

Хлопая дверцей, краля выходит, не чуя ног.

Алексей Парщиков. «Ревность» [479] ;

Дорогая, нельзя, заплати, а потом и поедешь,

звонкой санкой скользя по глубокой прозрачной судьбе,

только дождь, морося, произносит единственный идиш,

и сухая слеза возвращается в губы тебе.

Давид Паташинский. «развитие темы» [480] ;

Гертруда ты моя седая,

зачем ты плачешь у костра?

Слепая ножница остра,

тугое горло угадая.

Давид Паташинский. «Гертруда ты моя седая…» [481] ;

беспокойство – подрагиванье магнитных брусков

боль затупилась но крича срезал ещё угол

я держу твои пальцы во рту чтоб кольцо стало узко

я дышу с таким звуком будто наступают на кукол

усни уясни я спорю с левшой пока ты с ним

посмотри в меня падай все нью-йорки во мне

я клеймлю тебе спину губами и в клейме сгинул

точка зрения начинающая зачёркиванье

я тебя _ я гожусь в отцы нашей лжи

я давлю что-то веком а она множится множится

я подумываю о само_ собой но безнадёжно жив

одинокий как _ как й как ножница

Михаил Котов. «Водораздел» [482] ;

веселым хлопотом