«С французской книжкою в руках…». Статьи об истории литературы и практике перевода - Вера Аркадьевна Мильчина
Что бы кто ни утверждал, человечество бесконечно крутится в колесе одних и тех нравственных, промышленных и политических идей. Мы не тщимся показать в этой статье, что некие установления, которые мы считаем изобретениями вчерашнего дня, на самом деле восходят к самым давним эпохам общественной жизни и что некие свободы, которые современные народы объявляют великими завоеваниями, а современные монархи – огромными уступками, прежде принадлежали к области естественного права. Мы от всего сердца надеемся, что через несколько столетий законодатели, торжественно провозгласившие свободу печати, покажутся столь же смешными, что и члены Конвента, признающие существование Верховного Существа. Оскорблять Господа и мысль, неразлучную с Господом, удостоверением их права на существование есть одно из тех заблуждений, в какие ум человеческий впадает лишь тогда, когда под вопросом оказываются все люди и все принципы без исключения.
Эти размышления, навеянные нам политическим вопросом, который, возможно, скоро встанет вновь благодаря смене министерства, могут показаться неуместными на этой странице.
Под линейкой, которая отделяет наш фельетон от политических столбцов газеты, читатель не ожидает увидеть полемику по злободневным вопросам. Да мы и не собираемся заводить таковую, хотя опубликовать нижеследующий рассказ решились под влиянием недавних газетных споров об амнистии.
Если читатель благоволит вспомнить все, что было сказано за и против этой меры, а особенно если он не забыл, с каким горделивым презрением правительственные газеты отзывались о возможности помилования без всяких условий; если он примет во внимание, что идея эта показалась им одной из тех безумных и ужасных выдумок, какую могут распространять только умы невежественные или анархические, тогда, быть может, он согласится, что этот анекдот придется сегодня очень кстати и что два с половиной столетия назад сходные обстоятельства породили сходные мысли, а то и сходные результаты.
После этих слов Сулье переходит непосредственно к изложению истории Маргариты Ламбрен.
Следует заметить, что фельетон Сулье включается в обсуждение политических сюжетов из верхней части газеты не только простым упоминанием амнистии, но еще и обсуждением вопроса, нужно ли миловать осужденных безусловно или на определенных условиях. Маргарита Ламбрен дает на это ответ совершенно однозначный: милость, обставленная условиями, недостойна королевской власти, и Сулье, по примеру своей героини, напоминает об этом правительству собственной страны, хотя ею правит монарх не абсолютный, а конституционный. Фельетонист Сулье проявляет даже больший радикализм, чем его коллеги-публицисты, пишущие для верхней части страницы: они, комментируя в номере от 8 октября 1836 года известие о частичной амнистии и «распределительном правосудии», заявляли, что, хотя сами выступали за меры более широкие и более великодушные, не станут проявлять излишней требовательности и критиковать правительственный указ; министерство 6 сентября, пишет «Пресса», сделало первый и самый трудный шаг по тому пути, на который газета призывала его вступить, и надо надеяться, что оно продолжит двигаться в том же направлении[166]. Сулье был менее склонен к компромиссам, о чем свидетельствует последний абзац его фельетона (также не всегда воспроизводившийся в переизданиях):
Если кто-то сочтет, приняв во внимание сказанное в начале нашего очерка, что история эта выдумана нарочно, если кто-то предположит, что ответы Маргариты Ламбрен были сочинены намеренно, ради того чтобы послужить важным уроком в нынешних обстоятельствах, если кто-то усомнится в этом отказе от помилования на определенных условиях, <…> наконец, если кто-то удивится выражению «помиловать полностью и без всяких условий», мы можем доказать всякому, кто пожелает, что мы поведали чистую правду, что мы точно воспроизвели поступки и речи наших героев и что уже много веков назад великие характеры и возвышенные умы относились к праву помилования и великодушию не так, как относятся во Франции, если, конечно, во Франции вообще помнят, что это такое.
Говоря, что он не придумал ответы Маргариты Ламбрен нарочно для соответствия актуальной повестке, Сулье ничуть не преувеличивает: он слегка беллетризировал начало своей новеллы, где описана смерть мужа Маргариты, но, дойдя до ее встречи с королевой, практически дословно воспроизвел их диалог таким, каким он повторяется в многочисленных сборниках и энциклопедиях, начиная с Грегорио Лети. Но старый анекдот пришелся ему очень кстати в новых условиях, как пришелся он кстати и Пушкину в его размышлениях об обязанностях истинного монарха.
«В НАШИ ДНИ БОЛЬШИНСТВО УТОК ВЫВОЗИТСЯ ИЗ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ»
ОБ ОДНОЙ ГАЗЕТНОЙ НОВОСТИ 1844 ГОДА
Слова в заглавии моей статьи заимствованы из иронического трактата Бальзака «Монография о парижской прессе» (1843):
Происшествия во всех газетах одни и те же. Выкиньте из газет передовицы, и под разными названиями перед вами предстанет одна и та же газета, Газета в истинном смысле слова. Отсюда – необходимость ежедневно делать противоположные выводы из одних и тех же фактов и так или иначе доходить до абсурда – без этого газеты существовать не могут. Именно в разделе «Происшествий» выводятся Утки. Вспомним происхождение этого газетного термина. Некогда человек, который громким голосом сообщал парижанам об аресте преступника, приговоренного к смертной казни, или о том, как этот преступник взошел на эшафот, или о военной победе, или об ужасном преступлении, продавал за одно су печатный листок, где рассказывалось обо всех этих событиях; этот-то листок на типографском языке и назывался уткой. <…> Так вот, сообщения о происшествиях из ряда вон выходящих, чудовищных, невозможных, но подлинных или о случаях возможных, но вымышленных, – тех самых, о которых прежде рассказывали в утках, – именуются утками и в газетах, с тем большим основанием, что к их сотворению всегда бывают причастны перья. <…> В наши дни большинство уток ввозится из Российской империи. Император Николай так часто становится героем пуфов[167], как если бы он был прославленным французом (пуф – слово, которым несколько лет назад стали заменять слово утка) [Бальзак 2000: 350–351][168].
Бальзаковский пассаж нуждается в некоторых уточнениях. В самом деле, с конца XV века во Франции выходили печатные листки большого формата, первоначально посвященные не происшествиям, а важным историческим событиям (в частности, военным действиям). Однако назывались они поначалу не «утками» (canards), а «листками по случаю» (occasionnels). В XVI веке к реальным новостям прибавились новости вымышленные, фантастические (такие,
