Данте Алигьери и театр судьбы - Кирилл Викторович Сергеев
В метафорическом пространстве «Комедии» с первого взгляда нелегко усмотреть описание структуры сознания, но налицо все маски мыслительного театра и пестрота декораций. Каков смысл этих масок? Исходя из культурного контекста средневековой Европы, мы не смогли бы ответить ничего определенного. Но стоит нам обогатить Дантовы метафоры тем смыслом, что извлечен из персидских и тибетских текстов, как «Комедия» обретает неожиданное звучание. Применение к ней такого метафорического ключа открывает нам новые смыслы, и сопоставление текста флорентийца, например, с тибетской «Книгой Мертвых» уже не кажется столь безумным.
Казалось бы, трудно сопоставлять «Книгу Мертвых» с «Комедией», однако на это есть много оснований. Тибетский текст проясняет нам природу путешествия, совершенного двойником Данте в страстную неделю 1300 года. Флорентиец пережил опыт умирания, но умирания отнюдь не физического, телесного. Пропасть, влекущая к смерти, разверзлась в нем самом, и его путешествие – не добровольный поход исследователя неведомого, но стремительное, головокружительно-безнадежное падение, в своей низшей точке оказавшееся началом подъема к спасению, к осознанию себя. Данте не утверждал зримой реальности своего путешествия в иной мир, но он также не представлял его как чистый поэтический порыв. Образы, воплотившиеся в тексте из бесплотной материи воображения, были частью его сознания, его «театра судьбы», и они по природе своей близки тибетским божествам-спасителям. Флорентиец блуждал в себе самом, заставляя набожного и недальновидного зрителя считать, что перед ним разворачиваются христианские декорации трех загробных миров. Данте – не ярмарочный кукловод и не монах-схоласт: ему нет дела до богов и людей! Его цель – выжить, сохранить себя через написанный текст, через поэтическое усилие. В его рифмах чувствуется сладковатый привкус эгоизма приговоренного к смерти человека.
Данте – не пророк, однако для себя он повторил маленькое чудо распятого философа: он умер в пятницу и воскрес в воскресенье. Время его путешествия – страстная неделя, и это не случайно. Более того, есть в первой терцине «Комедии» нечто странное, приоткрывающее перед нами смысл всего текста. Что это за «середина нашей жизни», где странник «утратил правый путь»? Во времена молодости Данте на пасхальном богослужении звучал гимн, начинающийся словами «На середине жизни мы в смерти». В XIII веке этот текст повсеместно использовался как охранительная молитва во времена бедствий, а также звучал во время сражений как поминальная молитва. Этому гимну приписывалась магическая сила, дающая спасение на небесах, и потому с 1316 года было запрещено его исполнять без специального позволения епископа. Данте не мог не знать этого гимна, поэтому весьма вероятно, что в первой терцине «Комедии» содержится намек на этот текст. В пользу такого предположения говорит и то, что он исполнялся на Пасху, тогда, когда совершалось путешествие двойника Данте, а в третьей терцине содержится аллюзия на другую строку этого гимна.
Намек на пасхальный гимн, неясный нам, был совершенно очевиден для современников флорентийца и прояснял им смысл его странного путешествия. Смерть – это и есть середина жизни: состояние между пройденной земной жизнью и предстоящей вечной жизнью души. Если это так, то Данте переживал то же состояние, в котором, согласно тибетской «Книге Мертвых», находится душа между смертью и рождением – в состоянии Бардо. Очевидно, что Данте не умирал физически (хотя ему и грозила смерть как бесправному изгнаннику, приговоренному к сожжению Синьорией родного города), но так же очевидна и страшная внутренняя пропасть, раскрывшаяся в нем, – и, падая в нее, он нашел силы выжить благодаря узнаванию, «вспоминанию» образов Вергилия, Беатриче, святого Бернарда. Данте нашел «верную дорогу», повинуясь образам своей памяти.
Мы прошли путь, измеренный взглядом Данте, повторяли его движения, изгибы его тропы. Но, преодолев этот путь, мы не можем ничего сказать об индивидуальном мыслительном опыте флорентийца. Мы искали универсалии, элементы единой формулы путешествия. Теперь же, устав после долгого пути к всеобщему, мы входим в театр, театр судьбы Данте. Гаснут огни, глаза привыкают к полутьме, и на воображаемой сцене возникает череда фигурок, готовых для нас разыгрывать бесконечные интермедии адского отчаяния, тростниковой надежды и райского молчания. Перед нами – кукольный театр Данте Алигьери, готического комедиографа своей судьбы.
Часть вторая
Театр судьбы
Ваша душа – это пейзаж.
Играя, там маски чередой уходят вдаль…
Поль Верлен
Глава V
Сценография «Комедии»: как работает «внутренний театр»
Когда человек впервые открывает «Комедию» Данте, он задается вопросом простым и естественным, однако же абсолютно «недоступным» для тех, кто потерял первичность восприятия текста: а почему, собственно, «Комедия» называется комедией? Комедия в нашем понимании, укорененном в Аристотелевой «Поэтике» и аттической комедиографии, является жанром низким. Следовательно, в «Комедии» Данте нужно видеть прежде всего комический элемент. И действительно, театральная пантомима трех персонажей, раскрывающих мыслительные миры, является стержнем текста. Заблудившийся в себе Данте разыгрывает вначале комические сцены неадекватности с Вергилием – арлекиновы ужимки флорентийца оттеняют панталонеанскую важность мантуанца; затем в земном раю разыгрывается мелодраматический диалог ревнивой любовницы с ее бородатым трубадуром; а в завершение зрители наблюдают «драматическую» сцену прощания странника с его потерянной, обретенной и вновь утраченной любовью. Данте назвал свой текст «Комедией», а значит, я имею право рассматривать это театральное действо как комическое, смешное, потешное – думает читатель. И будет, естественно, не прав.
Текст «Комедии» не оставляет читателю возможности сомневаться в серьезности и даже «сакральности» поэмы Данте (как говорил о ней сам флорентиец в песнях Paradiso – XXIII, 61–63; XXV, 1–2) – не случайно Боккаччо через пятьдесят лет после смерти автора добавляет к ее заглавию эпитет «божественная». Не означает ли это, что уже младшие современники не понимали смысл слова «комедия» в заглавии поэмы? И тем не менее комический элемент все же присутствует – помимо знаменитой сцены с чертями, пародирующей, возможно, первую песнь Inferno, в пространстве «Комедии» рассеяно множество сценок, коротких диалогов, метких замечаний,
