С полемическим задором (СИ) - Ивин Алексей Николаевич
ШАТЕНКА В РОЗОВОМ
Аллеей лиственниц иду вдоль озера.
Вода прозрачная у самых ног.
Навстречу девушка мелькает розово,
Чтоб мыслить горестно поэт не мог…
(Так и представил: бедняга бродит в одиночестве, а ему мешают уединиться).
Аллея темная и тьмой тяжелая.
И тьма безрадостна, и тьма пуста.
А та сверкальная! А та веселая!
И упоенная такая та!
(Ну, еще бы: она же живет сейчас и всю жизнь для себя, только для себя, исключительно для себя, а ты на далеких потомков работаешь)
Неторопливые подходят окуни
И неподвижные в воде стоят,
Как будто думают о русом локоне,
О платье розовом мечту таят…
Тут мне вспомнилась фотография Северянина, где он запечатлен с удочкой на какой-то прибалтийской речке, и я позавидовал: до чего точен, гад! «Неторопливые подходят окуни и неподвижные в воде стоят». «Понимаешь, друг, понимаешь, земляк: я бы тоже сходил порыбачить, но в округе на двести километров нет ни одного приличного водоема (такого, чтобы можно было рыбу увидеть). Так что ты еще счастливо прожил – отвлекался рыбалкой и понимание заслужил у инородцев. Я же и в своей стране как на чужбине».
Игорь Северянин немного умилял своей сверхъестественной простотой и честностью. Вот кто был бы настоящий друг. Но, увы, не привелось жить в одно время.
Х1
Должно быть, в моих поисках прослеживалась и цветовая закономерность. Потому что сборник М.Л.Михайлова был такой же бордово-коричневой расцветки:
Снова дней весенних
Дождалися мы:
Ласточки щебечут
Над окном тюрьмы.
Между гор зеленых
Темной полосой
Вьется вдаль дорога
К стороне родной.
Они в Х1Х веке сидели в тюрьме и мечтали о воле, а мы?.. Да я ни одного стихотворения не прочел у современников, где бы эта тоска по свободе выражалась, ни единого. Они уже давно в тюрьме и в ярме, они там родились. Наши, современные, не завидуют орлу, который «вымолвить хочет: давай улетим!» В лучшем случае, они просто собирают манатки и уезжают из страны. «Сторона родная» у них где? Дорога темной полосой куда вьется? На Запад. Ласточкам они завидовали, жеребятам, которые с поездом соревнуются, а я – им, им, мертвым. Они свое дело сделали и ушли. А тут… даже похвалы не услышишь ни от какого Чернышевского.
А между тем я знаю (прочел, а с иными лично знаком) десяток таких же безвестных, как сам, превосходных русских литераторов, которых словно бы нет на фоне премиальной шумихи и конкурсной свистопляски. Назвать фамилии этих современных русских гениев, о которых никто не слыхал, – или теперь же садиться писать об их судьбах памфлет под названием «Нас нет»? Понимаешь, Михаил Ларивонович, они живут, страдают, пишут, они мои друзья, но их как бы нет. Вас-то нет в современной литературной жизни, потому что вы свое дело сделали. А их нет, потому что о них не приказано говорить. Я не удивлюсь, если окажется, что в журналах и издательствах существуют списки «неблагонадежных» авторов. Вспоминаете это словцо, Михаил Ларивонович? Что? Все-таки написать памфлет, упомянуть поименно всех, кого замалчивают? Хорошо, напишу. Андрей Добрынин, Маргарита Светлова, Вадим Забабашкин, Илья Леленков, Александр Левин, Егор Радов… длинный выйдет список, хороший получится памфлет!
Х11
Толстенный сборник новелл и стихотворений Конрада-Фердинанда Мейера продолжил ту же цветовую гамму и вызывал особое мое расположение – потому что это одна из немногих книг, сохранившихся с юности, с 70-х годов. Большинство тех книг я растерял, раздарил, распродал, а эту – нет. Конрад-Фердинанд Мейер, как всегда, нарисовал чеканную и жуткую картину – куда всем этим аватарам и Хичкокам. Герой его стихотворения видит, как на челне, что плывет в Лете, пируют юноши и девушки и поют. Он бросается в Лету и, хоть холод жесток, настигает челн. А пить собирается как раз его любимая:
И тогда стремительно у милой
Вырвав чашу, бросил я в поток,
Вижу: тень румянца озарила
Неподвижно-бледный мрамор щек.
Целовал тебя, молил смятенно,
Были холодны твои уста.
Вдруг исчезла ты, и я мгновенно
Вспомнил и во сне, что ты мертва.
Как выражается нынешняя молодежь, полный писец, отпад, прикольно. Сам спит, а вспомнил и во сне, что любимая-то умерла. Все-таки житейские неприятности как-то связаны с мировоззрением: не мог не кончить плохо Конрад-Фердинанд Старший со своим мировоззрением и Алексей Николаевич Апухтин – со своим. Может, и правда, не стоит слишком унывать? Может, правы все эти во что бы то ни стало общительные люди, которых на все сцены приглашают, во все съемочные студии? Да, но, с другой стороны, они же игнорируют очевидное и никогда не говорят о плохом (или в таких гомеопатических дозах, что это зло предстает сладким леденцом). Они же лгуны и морочат людей, даже если бы непременный позитив и пятиминутки радости были введены законодательно. Уж лучше духовное бесстрашие К.-Ф. Мейера; он из пользы и расчетов дружить не стал бы, как некоторые.
Х111
После всех просмотренных стихотворений я совсем умиротворился и приободрился; и это притом, что ни одного друга рядом не было, и телефон молчал, и на электронную почту слали одну глупость новостных рассылок: «убили», «украли», «сказал в интервью». «Может, меня не ненавидят, а просто равнодушны? Да, но положение не меняется годами и десятилетиями: нет денег, работы, жены, а в телевизоре сидят бойкие говоруны, которым все по барабану. Что изменится, даже если я напишу памфлет «Нас нет»? Это же Кронос: он глотает и камни, и своих детей с одинаковой непреложностью…
А ну-ка давай укрепись окончательно, и забудем об этом…
Я потянулся к книге Хосе Эрнандеса «Мартин Фьерро», хотя и опасался, что в этой здоровенной поэме ничего для себя полезного так сходу не обнаружу. За что люблю латиноамериканцев: они никогда не поэтизируют дом, семью, копеечную педагогику взаимоотношений жены и мужа, а всегда только дикий простор, свободолюбие и мужество (возьмите вон Бенито Линча); их под крышу и в автомобиль не затащишь. И правда, свободен, как пастух у костра, Хосе Эрнандес заявил прямо в лоб:
Тут начальники, понятно,
руки греют без помех:
завелись у них у всех
скот, работники, хозяйство.
И такие негодяйства
там творились – вспомнить грех!
Сидя на своем добре,
в деле воинском ослабли:
глотки – прорвы, руки – грабли.
Чтоб исправно службу несть,
что иметь ты должен? Честь.
Чем владеть? Конем да саблей.
Вот и у нас, в России, настало то же. А в поисках пользы и справедливости выход еще проще, чем в Аргентине: кругом обиженные даже не буянят, как твой Фьерро, а спасают душу – уходят в монастырь, в раскол, в ивовый шалаш на рисовом поле и, там сидя, жалуются на судьбу. И что-то мне сдается, что, после прямой эмиграции, это еще один честный путь. Если я вам, современники, не пригодился или отвергнут – чего вы хотите?
Х1У
Уже спокойно и без интеллектуальной жадности я взялся за книгу в гладком зеленом ледерине и, намереваясь вставлять туда очередную китайскую спичку, обнаружил бумажную закладку. Эге, что-то важное там уже заложено!
