Элиас Лённрот. Жизнь и творчество - Эйно Генрихович Карху

Далее у Гердера следовала обобщающая постановка вопроса: «Что такое вообще насильственно навязанная извне чужая культура? Об­разование, которое проистекает не из собственных склонностей и потребностей? Оно подавляет и уродует или сразу же низвергает в бездну». «И когда мы кощунственно утверждаем, будто эти притесне­ния помогают осуществиться предначертаниям божественного про­мысла, который ведь именно для того и дал нам могущество, хит­рость и орудия, чтобы стать разбойниками, грабителями, сеятелями раздора и опустошения во всем мире, — о, кто не содрогнется перед этой человеконенавистнической дерзостью?»

Но и в самой Европе, как считал Гердер, самобытные культуры могли утрачивать свои индивидуальные черты. «Подобно пластам зе­мли в нашей почве, чередуются в нашей части света пласты народно­стей часто вперемежку, но еще различимые в исходном своем поло­жении. Исследователям их нравов и языков следует использовать то время, пока они еще отличаются друг от друга; ведь в Европе все кло­нится к постепенному стиранию национальных особенностей. Но только пусть при этом история человечества остережется избрать один какой-либо народ своим исключительным любимцем, прини­жая этим другие, которым обстоятельства отказали в счастье и сла­ве».

Это была в некотором смысле уже установка и для политиков, для властей, а не только для исследователей. Национальная исключи­тельность и насилие в политике, по Гердеру, могли привести только к катастрофе.

Исследователям же Гердер настойчиво советовал изучать народ­ные культуры именно в их многообразии, хотя более всего его волно­вала, естественно, судьба немецкой культуры. Однако национальная исключительность и в области культуры была ему чужда. Причем ка­ждая культура соизмерялась в его сознании со всечеловеческим, все­мирным масштабом. «Народоведение, — писал Гердер, — необыкно­венно расширило карту человечества: насколько больше мы знаем народов, чем греки и римляне!» Внимания были достойны самые малые и «периферийные» народы — независимо от их вероиспове­дания, политического статуса, оттого, влиятельны ли они или пре­бывают в порабощении. Хорошо сказал о Гердере его соотечествен­ник, великий немецкий поэт Генрих Гейне. Сопоставляя универса­лизм Гердера со взглядами тех, кто подходил к культуре народов слишком избирательно, в том числе по степени и характеру их ре­лигиозности, Гейне писал, что Гердер с его универсальным гума­низмом «рассматривал человечество как великую арфу в руках ве­ликого мастера, каждый народ казался ему по-своему настроенной струной этой исполинской арфы и он понимал универсальную гар­монию ее различных звуков».

Стилю Гердера присуща публицистическая страстность, его язык доступен и понятен — в этом отношении он следовал просветитель­ским традициям, особенно Руссо. Хотя Гердера, как и Руссо, неред­ко относят к предромантикам и хотя его культурно-исторические взгляды действительно сыграли немалую роль в подготовке романти­ческого движения в Германии и других странах, однако Гердер вме­сте с тем оставался просветителем в самом непосредственном смыс­ле слова. К тому же недаром он был проповедником — это тоже ска­залось на его стиле.

Коснемся еще кратко сборника Гердера «Голоса народов в их пес­нях». Сборник охватывал песни самых разных народов мира и был построен по географическому принципу. Открывался он песнями народов дальнего севера, куда входили песни гренландских эскимо­сов, саамов, а также эстонцев, латышей и литовцев. Далее следовали песни южных народов (древнегреческие и древнеримские, итальян­ские, испанские, французские), песни Англии и Шотландии, скан­динавские, немецкие и славянские песни и, наконец, «песни дика­рей» (мадагаскарские и перуанские). Гердер пользовался большей частью литературными источниками, многие песни давались в его собственных немецких переводах. Хотя сборник включал и литера­турные обработки фольклора (в том числе песни Оссиана, некоторые песни балладного типа из пьес Шекспира), однако акцент Гердер де­лал на подлинной народности.

Примером может служить знаменитая саамская песня «Поездка к милой». Еще до Гердера она была известна в немецком переводе-обра­ботке поэта-сентименталиста К.-Э. Клейста и понравилась Г.-Э. Лес­сингу, посчитавшему клейстовское подражание даже улучшением оригинала. Гердер не склонен был с этим соглашаться и писал своей невесте: «За эту лапландскую песенку я охотно отдал бы десяток клейстовских подражаний. Не удивляйтесь, что лапландский юноша, кото­рый не знает ни грамоты, ни школы и почти что не знает Бога, поет лучше, чем майор Клейст. Ведь лапландец импровизировал свою пес­ню, когда скользил со своими оленями по снегу, и время тянулось так долго, пока он ехал к озеру Орра, где жила его возлюбленная; Клейст же подражал ему по книге».

Отметим еще в сборнике Гердера эстонскую песню о жестоких тяготах крепостной зависимости. Как указывалось в примечании к песне, она была не просто поэтическим вымыслом — в ней вырази­лась сама жизнь, народный стон.

Сборник Гердера «Голоса народов в их песнях» примечателен для нас еще и тем, что это единственная гердеровская книга, о которой встречается непосредственное упоминание у Лённрота. Как уже упо­миналось, Лённрот сослался на этот сборник в предисловии к «Кантелетар» и не исключено, что гердеровская антология оказала неко­торое структурное влияние и на лённротовскую антологию народной лирики. И там и тут разделы именуются книгами» (у Гердера их шесть, у Лённрота три), хотя сами выпуски-книги и главы-разделы в «Кантелетар» подчинены уже не регионально-географическому, а жанрово-тематическому принципу.

Установлено, что во время работы над «Кантелетар» Лённрот пользовался экземпляром гердеровского сборника, взятым им из университетской библиотеки, тогда как в собственной его библио­теке сочинений Гердера не значилось (сохранился рукописный пе­речень книг библиотеки Лённрота). Не упоминается о Гердере и в письмах Лённрота. Все это, однако, не дает еще основания с уве­ренностью утверждать, что с другими гердеровскими сочинения­ми, кроме сборника песен, Лённрот вообще не был знаком. Кроме того, идеи Гердера могли усваиваться Лённротом опосредованно, они входили в духовную атмосферу эпохи вместе с идеями роман­тиков, натурфилософией и эстетикой Шеллинга, философией ис­тории и эстетики Гегеля. В личной библиотеке Лённрота не было сочинений Гердера, как и других упомянутых авторов, но был шве­доязычный журнал «Мнемозина» туркуских романтиков, с которо­го как раз и начиналась пропаганда романтических идей в Фин­ляндии.

Следует, конечно, учитывать исторические различия между Фин­ляндией и Германией. Финская культурная почва, по сравнению с немецкой, была менее подготовлена для восприятия наследия Герде­ра и других представителей немецкой философско-эстетической мысли в полном объеме. В Германии уже в эпоху Гердера существо­вали мощные научно-литературные традиции, тогда как в Финлян­дии даже в первой половине XIX в. многое приходилось начинать бу­квально с нуля, с самых что ни на есть азов.

И тем