Набег язычества на рубеже веков - Сергей Борисович Бураго
1
Нет! – я не требую вниманья
На грустный бред души моей,
не открывать свои желанья
Привыкнул я с давнишних дней.
Пишу, пишу рукой небрежной,
Чтоб здесь чрез много скучных лет
От жизни краткой, но мятежной
Какой-нибудь остался след.
2
Быть может, некогда случится,
Что, все страницы пробежав,
На эту взор ваш устремится,
И вы промолвите: он прав;
Быть может, долго стих унылый
Тот взгляд удержит над собой,
Как близ дороги столбовой
Пришельца – памятник могилы!..
В журнальной публикации это, может быть, и должно было быть названо «Подражанием», ведь перевод стихотворения Байрона уже был сделан Лермонтовым в 1836 году…
И тем не менее это не простое подражание: оказывается, что стихи Лермонтова существенно ближе к оригиналу, чем, скажем, известный уже нам перевод Тютчева. Во-первых, стихотворение обращено к женщине и потому его тема не диссонирует байроновской теме. Во-вторых, как и у английского поэта, у Лермонтова дважды подчеркнута возможность (а не обязательность) будущей встречи героини произведения с исписанной страницей. Это очень важный смысловой момент, который и дал повод русскому поэту начать со строк: «Нет! – я не требую вниманья На грустный бред души моей…». И, в-третьих, при всех несовпадениях в тексте английского и русского стихотворений, сами эти несовпадения обусловлены стремлением молодого Лермонтова осмыслить, раскрыть и объяснить поэтическую мысль Байрона. Отсюда и вдвое больший объем русского варианта. Словом, лермонтовское «Подражание Байрону» есть, по существу, перевод-комментарий английского стихотворения.
График № 20
Сравнив этот график с графическим отображением мелодии стихотворения Байрона, мы прежде всего обнаружим, что общий уровень его звучности ниже звучности английского стихотворения на 0,18 единицы (5,03 -4,88 – 0,18); вспомним, что у Тютчева эта разность составляла всего 0,05. Однако характер развития мелодии стиха ближе к оригиналу у Лермонтова: контрастность звучности между строфами здесь меньше, чем у Тютчева (у Байрона – 0,07 у Тютчева – 0,21, а в этом переводе Лермонтова – 0,14); не нарушено и звучностное соотношение строф: первая строфа звучит выше второй, как у Байрона (в переводе Тютчева было наоборот). Все это говорит в пользу того, что Лермонтов не «подражал» Байрону, а именно переводил его: в русском стихотворении та же цельность настроения, та же элегическая тенденция, что и в английском.
И еще наблюдение. Мы сказали, что необязательность (даже в будущем) внимания женщины к исписанной поэтом странице определило и начало, и весь тон лермонтовского стихотворения. (У Тютчева этот мотив вообще отсутствует.) Немаловажно, что обе строки, выражающие эту вероятность и неопределенность, почти совпадают с тематически наиболее значимым идеальным средним уровнем звучности всего произведения (4,88): «Быть может, некогда случится» (4,86) и «Быть может, долго стих унылый» (4,87). Не менее интересно и то, что у Байрона одна из двух строк, где воплотился этот мотив возможного, также созвучна идеальному среднему уровню произведения (5,03): «Мау mine attract thy pensive eye!» (5,00). Второе «может быть» в английском стихотворении дано в сочетании с «каким-нибудь грядущим годом» и звучит глухо: «Perchance in some succeeding year» (4,80), это самый низкий уровень звучности второй строфы стихотворения Байрона, чему соответствует и самый низкий уровень первой строфы лермонтовского перевода: «Чтоб через много скучных лет» (4,52). Случайные ли все это совпадения или попытка шестнадцатилетнего Лермонтова дать русский эквивалент не только лексико-семантическому значению, но и живому звучанию смысла в стихотворении Байрона?
Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к завершающему этапу работы М. Ю. Лермонтова над переводом английского стихотворения (1836 год).
Как одинокая гробница
Вниманье путника зовет,
Так эта бледная страница
Пусть милый взор твой привлечет.
И если после многих лет
Прочтешь ты, как мечтал поэт,
И вспомнишь, как тебя любил он,
То думай, что его уж нет,
Что сердце здесь похоронил он.
Этот вариант уже максимально приближен к стихотворению Байрона. Здесь не шестнадцать, а девять строк (на одну больше, чем в оригинале). Гораздо выше стала степень лексико-семантического соответствия каждой строки. И вместе с тем сохранена свобода и естественность поэтического выражения. Как же изменилась мелодия стиха?
См. график № 21.
Прежде всего отметим, что контрастность звучности между строфами еще в большей степени приблизилась к оригиналу. У Байрона она, как мы знаем, составляет 0,07 единицы, в последнем переводе Лермонтова – 0,10 единицы звучности. (Вспомним, что у Тютчева контрастность равнялась 0,21, а в первом переводе Лермонтова – 0,14.) Этой гармонизации звучания соответствует и синтаксическое строение обеих строф: здесь, как и у Байрона, в каждой строфе по предложению, и объединены они сочинительным союзом «и». Вместе с тем принцип звучностного соотношения строф, соответствующий оригиналу и уловленный еще в первом переводе, нисколько не нарушился: и сейчас первая строфа звучит выше второй, что придает стихотворению необходимый элегический оттенок. А это значит, что свойственная стихотворению Байрона цельность общего настроения и его характер передаются в этом переводе Лермонтова совершенно точно.
Первая строфа английского стихотворения легла у Лермонтова строка в строку. Конечно, дать в поэтическом переводе перевод дословный невозможно, но ведь ощущение подлинности перевода зиждется вовсе не на абсолютности лексико-семантического совпадения с иноязычным текстом. Смысл стихотворения складывается не из одной словарной семантики слов, но также из их живого звучания, из творимой словом звуковой и – часто – живописной образности. Лермонтову при переводе первой строфы пришлось отказаться от «холодного могильного камня» («The cold sepulchral stone») и заменить его «одинокой гробницей», от «имени», которое «останавливает прохожего» («Some name arrests the passer by»), и пр. Но поэт сохранил интонационно важное «Thus» в начале третьей строки: «Так эта бледная страница». Сохранил он и общий характер звучания байроновского стиха, что прежде всего сказалось на принципе движения поэтической мелодии, общем для перевода и оригинала: и у Байрона
