Искусство и наука - Рескин Джон
И это, заметьте, абсолютно верно. Ни один человек никогда не проплывал мимо на черном корабле; повинуясь грозному и печальному закону жизни, предназначающему смертным быть победителями на океане, он, однако, как бы ни был мудр, все же, приближаясь к этому смертоносному острову, соблазняется голосами тех, которые говорят ему, что знают все, что делается по воле богов, и все, что происходит на земле для удовлетворения человеческих нужд.
79. Теперь, заметьте, эти два великих искушения. Вам следует знать все, что было сделано по воле Бога, и знать все, что жизненно на земле. Попытайтесь также представить себе хотя бы ненадолго тот способ, которым эти два обещания сирен смущали до сих пор образ действия людей. Подумайте о книгах, ложно истолковывающих Божественное Провидение, подумайте, как много употреблено было усилий, чтобы показать, что личное поведение, которое мы одобряем в других или которому желаем подражать сами, вполне согласно с волею Бога. Подумайте, какое страшное смятение в мыслях и какая низость в поступках происходили в сектах, считавших, что они одни вполне постигли божественные цели и руководятся ими. Подумайте о тщетных исследованиях, о бесполезно потраченном времени тех, кто пытался проникнуть в тайны жизни или в ее опоры. Жизненный эликсир, философский камень, зародышевые клеточки в метеорическом железе, ἐπὶ χθονὶ πουλυβοτείρῃ[51]. Но в настоящее время, когда мы распустили последние закрепы мачт черного корабля и когда мы, вместо того чтобы пустить все весла в ход и спастись подобно экипажу Гомерова Улисса, гребем подобно экипажу дантовского Улисса и из наших весел делаем крылья для нашего безумного бега, песнь сирен становится более роковой, чем когда-либо.
E, volta nostra poppa nel mattino
De’remi facemmo ali al folle volo.[52]
Мы считаем себя людьми избранными, первыми познавшими тайны неба и выполняющими задачу человечества на земле; и в результате получается то, что из всех народов, когда-либо опозоренных ложной мудростью и ложным искусством, – вложивших труд свой в то, что не есть хлеб, и свои усилия в то, что не дает удовлетворения, – мы, говорю я, из всех этих народов самым безумным образом отбросили милосердие, которое само по себе, доставляя удовлетворение, служит вместе с тем и на пользу людям, и стали из всех созданий наиболее неудовлетворенными и наиболее недоброжелательными и завистливыми по отношению к своим ближним. При данной степени καὶ πλείονα εἰδώς[53]– в науке, искусстве и в литературе – существующие отношения между Францией и Германией, между Англией и Америкой являются, как по их тупоумию, так и недоброжелательству, самыми ужасными из всех когда-либо существовавших на обитаемом нами земном шаре, несмотря даже на то, что все великие исторические повествования не более как повествования о грехе, а все великие песни только песни смерти.
80. Господа, я самым торжественным образом прошу вас выбросить из сердца и из головы мысль о познании всех вещей на небе и на земле. Мы можем очень немногое познать как о путях Провидения, так и о законах существования. Но и этого немногого достаточно, вполне достаточно, насколько это нам нужно; стремиться к большему – зло для нас; будьте уверены, что, увеличивая свои усилия в познании того, что за пределами нашего ограниченного существования, за пределами того царства, управлять которым в спокойной αὐτάρκεια[54] и в самообладании нам повелено, мы только усиливаем безумие, а увеличивая знание, плодим горе.
81. Поэтому мои усилия сегодня будут направлены на то, чтобы пояснить вам, что при наилучшей мудрости для счастливого преуспеяния необходимо предварительно обладать счастливым довольством; что в известном смысле мы должны всегда быть причастны царству Его, как маленькие дети, и довольны на время тем, что не отпихиваем от себя детские вещи. Я до сих пор старался показать вам, как скромность и благородство духа очищают искусство и науку, дозволяя нам признать превосходство работы других сравнительно с нашей; сегодня же я, наоборот, желаю указать вам на пользу детского самодовольства и выяснить вам, что не в силу недостатка или ненасытности нашей природы, не в силу извращения или искажения нашего существа, мы расположены больше находить наслаждения в тех малых вещах, которые мы можем сами делать, чем в великих вещах, совершаемых другими. Если мы действительно умеем отличать величие от ничтожества, то способность находить наслаждение в том немногом, что мы знаем и что можем сделать, составляет такую же отчасти долю истинной умеренности, как и довольство тем, что мы имеем. С одной стороны, беспечность, а с другой – жадность одинаково заслуживают презрения как относительно наших искусств, так и относительно обладаемых нами предметов, и каждому человеку следует находить изысканное личное счастье в той незначительной доле умения, которым он обладает, так же точно, как и в своем небольшом домике или садике, умея в то же время без зависти ценить величие более обширных владений.
82. Мало того, самой мудрой природой указано нам находить больше удовольствия в малых вещах, чем в больших, и в грубом, чем в самом тонком искусстве. В противном случае мы были бы расположены сетовать на те тесные границы, которые определены усовершенствованию человеческого искусства.
В одной из предыдущих лекций я указывал вам на то, что в прошлом наивысшая архитектура достигнута была афинянами и этрусками, безусловное превосходство в рисовании только жителями одного города во всем мире, а безошибочный способ духовной архитектуры за все шесть тысяч лет существовал только в течение полстолетия. Мы в настоящем мучаемся тщетными усилиями научить повсюду людей превзойти Венецию и Афины, и в результате лишились даже способности наслаждаться вообще искусством, вместо того чтобы находить удовлетворение в том, чтобы наслаждаться тем искусством рисования и гравирования, которое было некогда возможно и всегда было бы приятно и в Париже, и в Лондоне, и в Страсбурге, и в Йорке.
Я не сомневаюсь, что вы сильно удивились, услышав от меня, что низшее искусство доставляет больше удовольствия, чем самое тонкое. Но что, по вашему мнению, заставляет всех людей с таким сожалением оглядываться назад на время их детства, если только это детство было хоть сколько-нибудь здоровое и мирное? Мы с такой любовью вспоминаем о нашем детстве благодаря тому очарованию, которое малейшая вещица производила на нас, вследствие, конечно, скудости наших сокровищниц. Окружающая природа имела дивный вид в наших глазах, потому что мы мало видели и знали еще меньше. Каждое увеличивающееся обладание ложится на нас новой тяжестью; каждый отрывок нового знания уменьшает в нас способность удивляться, и смерть ниспосылается наконец, чтоб удалить нас со зрелища, на котором если б мы еще дольше присутствовали, никакое дарование уже не удовлетворяло бы и никакое чудо не удивляло бы нас.
83. При всей скудости моих знаний и дарований, сравнительно с любым выдающимся человеком, моя жизнь, однако, была постепенным прогрессом в тех вещах, которыми я начал заниматься в детстве по собственному влечению; так что я почти с математической точностью могу измерить степень того чувства, какое испытывал при меньших и больших степенях богатства и умения.
Я отлично помню тот восторг, который я в начале моих занятий минералогией испытал, получив от друга, совершившего путешествие в Перу, маленький кусочек известняка, величиной в орех, с тоненькой жилкой самородного серебра, приставшей к его поверхности. Мне никогда не надоедало любоваться моим сокровищем, и я нисколько не чувствовал бы себя богаче, если б стал владельцем всех копий в Копьяпо[55].
