История античной литературы - Наталия Александровна Чистякова
Первым представителем элегии принято считать Гая Корнелия Галла (69—26 гг. до н. э.). Его сборник в 4 книгах, посвященный Ликориде, до нас не дошел. Однако известно, что из всех элегических поэтов Рима он был ближе всех к эллинистическим поэтам, Евфориону и др. По-видимому, мифологические темы играли в его элегиях значительно большую роль, чем в творчестве других римских элегиков.
ТИБУЛЛ
Из античной биографии известно, что Альбий Тибулл (ок. 50— 19 гг. до н. э.) происходил из сословия всадников и был близок с Мессалой Корвином — крупным оратором и государственным деятелем, бывшим республиканцем, перешедшим после поражения при Филиппах на сторону Августа. С Мессалой Тибулл побывал, по-видимому, в Галии (поход против Аквитанцев в 30 г. до н. э.) и на Востоке (война с киликийцами 28—27 гг. до н. э.). В биографии сообщается, что поэт даже получил за свои военные заслуги почетные дары, однако в элегиях он постоянно изображает себя бедняком, ненавидящим кровавые войны.
Дошедший до нас «Тибулловский сборник» включает в себя две книги элегий, принадлежащих самому Тибуллу: I книга посвящена Делии, II — Немезиде; III книга состоит из элегий некоего поэта Лигдама, по-видимому, члена литературного кружка Мессалы, IV — любовным письмам племянницы Мессалы Сульпиции к ее возлюбленному — бедному юноше Керинфу. В сборник включен также и «Панегирик Мессале» неизвестного автора.
В I книге элегий Тибулл рисует свой идеал жизни:
Пусть собирает другой себе желтого золота горы,
Югер за югером пусть пахотной копит земли,
Пусть в непрестанном труде он дрожит при врагов приближенье,
Сон пусть разгонят ему клики трубы боевой.
Мне ж моя бедность пускай сопутствует в жизни спокойной,
Только б в моем очаге теплился скромный огонь.
Житель села, я весной сажать буду нежные лозы,
Пышные буду плоды ласковой холить рукой.
(Пер. М. Е. Грабарь-Пассек)
Он мечтает всю жизнь прожить на лоне природы, совершая старинные сельские обряды и наслаждаясь обществом своей возлюбленной:
Слава меня не влечет, лишь Делия вместе была бы,
Пусть тогда назовут слабым, ленивым меня,
Лишь бы глядеть на тебя, когда час мой последний настанет.
Лишь бы обнять я тебя мог ослабевшей рукой!
(Пер. Н. В. Вулих)
В 3-й элегии автор рассказывает о том, как он заболел на острове Керкире, возвращаясь из военного похода. Больной поэт мечтает о возвращении в Рим к Делии и вместе с тем томится мыслями о близкой смерти. Перед ним как бы проходят разнообразные видения, воображение скользит от одной картины к другой. Воспоминание о покинутой Делии влечет за собой мечту о Сатурновом царстве, о том прекрасном времени, когда землю еще не пересекали разлучающие людей дороги. Близость смерти вызывает надежду на то, что он попадет в лучезарные Елисейские поля, где обитают души благородных героев. Элегия заканчивается картиной неожиданного возвращения Тибулла в Рим:
Вот тогда я явлюсь внезапно, никто не заметит,
Чтоб показался тебе посланным прямо с небес.
Ты тогда побежишь босая навстречу поспешно,
Не успев причесать, Делия, косы свои.
О, я прошу, чтобы день этот радостный в блеске Аврора
Нам принесла, на конях розовых в небо спеша.
(Пер. Н. В. Вулих)
Изысканный и тонкий поэт тщательно обрабатывает элегии, создавая гармонирующий с их высоким строем изящный и чистый язык. Для поэтического стиля Тибулла характерны неожиданные переходы от одной мысли к другой, хотя при этом основная нить повествования никогда не теряется. Образцом подобного стиля может служить, например, 2-я элегия I книги. Любопытно, что одно вдруг встретившееся слово начинает потом повторяться, обрастая все новыми и новыми дополнениями:
Деву мою охраняет сурово грозная стража,
Тяжкая дверь заперта плотно запором глухим.
О, упрямая дверь, пускай сечет тебя ливень!
Пусть Юпитер в тебя грозные мечет огни!
Дверь, откройся прошу, внимая мольбе моей долгой.
(Пер. Н. В. Вулих)
Рассказывая о колдунье, поэт упоминает о ее магической песне:
Видел, как с неба сводила она блестящие звезды,
Видел, как песней поток вспять обращала речной,
Песней она разверзала глухие жилища умерших,
Души манила, с костра теплые кости звала.
(Пер. Н. В. Вулих)
Это нагнетание образов, как бы всплывающих в воображении поэта, придает элегиям взволнованный, эмоциональный характер.
В своих описаниях Тибулл стремится избегать всякой конкретизации, которая могла бы нарушить идеальный характер созданного его воображением чистого и прекрасного, но несколько обедненного мира:
Буду работать в полях, пусть Делия смотрит за сбором
В час, как работа кипеть будет на жарком току,
Пусть хранит для меня сосуды, полные гроздий,
Вспененный муст бережет, выжатый быстрой ногой.
Пусть привыкнет считать свой скот, привыкнет и мальчик,
Сын болтливый раба, к играм у ней на груди.
Богу полей приносить виноградные гроздья сумеет,
Колос — награду за хлеб, скромные яства — за скот.
Пусть она всем управляет, возьмет на себя все заботы.
Будет приятно мне стать в собственном доме никем.
Мой Мессала придет, и Делия яблок душистых
Быстро сорвет для него с яблонь отборных в саду.
(Пер. Н. В. Вулих)
Все детали этой картины, нарисованной Тибуллом, должны показать привлекательные стороны мирного сельского труда и царящих здесь идиллического спокойствия и дружбы.
Во втором сборнике элегий, посвященном корыстолюбивой и жестокой Немезиде, в гармоничный мир элегии врываются
