Виктор Полищук - Лекции по культурологии

Внутренняя неопределённость побуждала русского человека искать что-то определённое и устойчивое во внешнем мире. В русской культуре особое место занимает природа, причём природа нетронутая, естественная, не испытавшая прикосновения культуры. Такая природа казалась тем немногим в окружающем мире, что не обманет и не подведёт. Ещё почитались государство и твёрдая власть. Не в силу какой-то особой любви и уважения, а потому что в государстве и власти виделась основа, помогающая человеку определиться внутренне. Государство – это держава, оно представлялось внешним держателем и незыблемой основой жизни. Н.М. Карамзин, несомненно знавший историю русского народа и его культуры, писал Александру I в связи с намерениям императора освободить Польшу, с чем русский историк был решительно не согласен: «Наполеон мог завоевать Россию; но Вы, хотя и Самодержец, не могли договором уступить ему ни одной хижины Русской. Таков наш характер и дух государственный».123 Похожее мнение можно встретить и у современных авторов: «Вот, собственно, ключ к пресловутой русской загадке. Он кроется в особом отношении русского народа к своему государству, в безусловном служении ему».124

Но мнение русского историка, высказанное достаточно определённо, нельзя принимать как окончательное в вопросе о сущности русской культуры, о её духе и основной идее. Этот вопрос волновал многих мыслящих людей, и не только в России. С ним связаны такие понятия, как «русский вопрос», «русская идея», «загадочность русской души» и т.п. Говоря об основных этапах становления культурологии, мы уже приводили мнение Гегеля о России. Гегель полагал, что Россия содержит в себе огромные возможности будущего развития. Отечественные мыслители часто выражали характер и призвание русского народа в понятии русской идеи. B.C. Соловьев писал о ней: «Русская идея, мы знаем это, не может быть ничем иным, как некоторым определённым аспектом идеи христианской, и миссия нашего народа может стать для нас ясна, лишь когда мы проникаем в истинный смысл христианства».125 Н.А. Бердяев, тоже писавший о русской идее, считал, что она является эсхатологической, обращённой к концу. «Отсюда, – полагал он, – русский максимализм. Но в русском сознании эсхатологическая идея принимает форму стремления ко всеобщему спасению».126 Философ так определил государство и отношение к нему в русской культуре: «Народ, обладающий величайшим в мире государством, не любит государства и власти и устремлён к иному».127 Как видим, его мнение отличается от мнения Н.М. Карамзина, хотя и с последним трудно не согласиться.

В этих неопределённых и противоречивых мнениях о русской культуре, о русском характере и идее отражена неопределённость и противоречивость самой культуры, характера и идеи. Неопределённость делает русскую культуру отзывчивой на все веяния и идеи в мировой культуре, подражательной в отношении многих образцов и идеалов, рождённых в культурах других народов. Русская культура пластична, что создаёт и опасность имитации жизни, мысли и самой культуры. Русские умы волновали больше замыслы, проекты, надежды, чем их осуществимость. С этим связаны неопределённость и невыраженность в культуре богатырских начал народной жизни. Эти начала никак не могут созреть, «выделаться», оформиться и появиться в своём, неповторимом образе. Неопределённость и невыраженность можно объяснить особенностями российской истории, в которой начала национальной культуры постоянно угнетались сменой ориентиров и ценностей, происходившей по инициативе властей. Но если согласиться даже с таким объяснением, то из него не следует вывод, что пройдёт время и неопределённость исчезнет, что долго зреющий плод русской культуры наконец-то созреет и появится в своем собственном облике. Такие выводы делались в истории русской культуры постоянно, они и составляют её особенность. Русскому народу, как и многим другим народам, издавна был присущ и миссионизм (вера в свою, особую роль), и мессианизм (вера в пришествие мессии-освободителя). Русский народ называли и «богоносцем», и «богоизбранным», но считал ли он сам себя таким? Народу приписывали самые разные качества, к нему взывали, его именем клялись, от его имени творились страшные злодеяния в российской истории, но по-настоящему с его мнением ни одна власть не считалась. Всё это так, но ожидать каких-то особых условий для развития русской культуры – значит продолжать верить в особую роль народа и культуры или в пришествие мессии. Реальнее будет признать, что в истории русской культуры уже выражено всё, к чему способен народ. Он выражал себя не только в собственном творчестве, но и посредством творцов, вступавших с ним в диалог. Потому творчество и возможно, что находятся люди, которые не ждут соответствующих условий. Их творчество становится проявлением духа национальной культуры. Таким является, прежде всего, творчество А.С. Пушкина.

В 1832 г. в статье «Несколько слов о Пушкине» Н.В. Гоголь писал: «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через двести лет». Крепко сказано: явление не духа поэзии или искусства в целом, а духа русского как такового. Здесь можно вспомнить предшествующую тему: Иисус Христос был явлением человека, человеческого духа. Пушкин – явление русского человека, русского духа. Первый – явление человечности, второй – её национальное выражение. Между ними нет пропасти, но и разницы нельзя не заметить. Их объединяет поэтическое начало, но один из них не написал ни строчки, а второй жил по сути теми минутами, когда «стихи свободно полились». Христос провозгласил конечное торжество «нищих духом», т.е. простых, не обременённых званиями и богатством людей, а Пушкин писал «о милости к падшим». Христос искал поддержки и понимания у простых людей, Пушкин надеялся на понимание и признание народом его творчества. В конце своего жизненного пути Пушкин писал о странничестве, о бегстве от земных привязанностей, да и смерть его напоминает бегство от жизни, а не её закономерный конец. Путы земной жизни мешали поэту, он чувствовал свою обременённость ими, но был не в силах порвать их иначе, как только уйдя из жизни. Пушкин – это обнажённый нерв русской культуры: с одной стороны, стеснённость земными привязанностями, в чём бы они ни проявлялись, и с другой – неспособность порвать с ними решительно и навсегда. Отличительной чертой русского характера является убеждение, что жизнь – это плен. Оно сближает его с христианским мировоззрением, в котором жизнь оценивается именно так. Но в русском характере есть и страсть к свободе, которая ставит русского человека в непримиримое отношение к жизни. Такое отношение отдаляет его от христианства, хотя оно прямо следует из понимания жизни как плена. Но из этого понимания следует и вынужденность платить за свободу только жизнью. Измениться и быть свободным в пределах самой жизни русскому человеку как бы не дано, поскольку она не воспринимается иначе, чем плен. Отсюда и заниженные жизненные потребности, и неловкость от комфорта, и стремление к опрощению, которое можно наблюдать у русской интеллигенции. Русский человек хорошо ощущает небожественную сущность жизни. Из-за этого жизнь в его глазах оказывается недостойной того, чтобы о ней заботиться, чтобы её украшать и улучшать. Поэтому у русского человека так неразвиты повседневные потребности. Пушкин считал, что в духовности и самобытности Россия не уступает Западу, но уступает ему в повседневных формах жизни и в стремлениях человека к личной свободе и независимости.128 С Пушкина в русской литературе начинается и культура понимания народной духовности и самобытности. Он ввёл в своё творчество «простонародную» точку зрения, и диалог с ней оказался очень плодотворным.

Вот что пишет об этом один из исследователей отечественной культуры: «Начиная где-то с 30-х годов воссоздаваемая Пушкиным образная картина мира во всё меньшей степени стала удовлетворять его как художника, если она не заключала в себе одновременно и взгляд со стороны народа».129

Пушкин открыл глубинный материк народной культуры, которая до него мало интересовала власти и просвещённых людей России. Народная культура, несмотря на многочисленные преобразования и переориентации в российской истории и в официальной культуре, продолжала жить своей жизнью, оставаясь как бы самостоятельным миром в государстве. Воля к власти в истории России явно преобладала над волей к культуре, но последняя всё же сохранялась в самобытности народной жизни, в своеобразном мировоззрении, над которым тяготела, как считал Г.И. Успенский, «власть земли». Земля властвовала над сознанием русского человека, но он не воспринимал её как плен. Для него пленом оказывается жизнь без земли, только такой жизнью он тяготился. Власть земли давала силу русскому человеку, и государственная власть это чувствовала. Поэтому в России земельный, крестьянский вопрос был всегда таким острым, болезненным. Чтобы обессилить русского человека, нужно было оторвать его, как древнегреческого Антея, от земли.