Ицхак Маор - Сионистское движение в России
Наступление на сионизм и на язык иврит началось по всей России в 1919 году, после того как в итоге гражданской войны красные захватили Украину. По настойчивому требованию Евсекции Комиссариат по делам национальностей (возглавляемый Сталиным) в июле выпустил циркуляр, в котором объявлялось, что преподавание в еврейских школах должно вестись на идиш, поскольку иврит — язык «реакционный» и «контрреволюционный». Общество Тарбут решило обратиться с протестом к народному комиссару просвещения А. Луначарскому, известному своими симпатиями к еврейскому художественному театру «Габима» и поэзии Бялика.
Когда к нему от имени сионистов пришла делегация во главе с раввином Яаковом Мазе, он сказал, что считает объявление какого-либо языка «контрреволюционным» актом вандализма. Последнее слово осталось, однако, не за ним, а за его заместителем профессором истории М. Покровским, председательствовавшим на пленарном заседании комиссариата, где рассматривался этот вопрос. По требованию Покровского 30 августа 1919 года было принято решение запретить преподавание языка иврит во всех учебных заведениях, в том числе вечерних школах для взрослых.
Одновременно с запретом, наложенным на иврит, ЧК на местах начала предъявлять сионистам обвинения в контрреволюции и даже шпионаже в пользу Англии.
Сионистский Центральный Комитет в Петрограде, во главе которого стоял тогда Юлиус Бруцкус, решил обратиться к центральным властям с протестом против этих преследований. Для этого в Москву была послана делегация в составе Ю. Бруцкуса, Ш. Гепштейна и А. Идельсона. Они обратились к председателю ВЦИК М. Калинину и сумели доказать абсурдность возводимых обвинений. В ответ на это ходатайство ВЦИК, по предложению Калинина, 21 июля 1919 года принял следующее решение:
«Поскольку партия сионистов не объявлена контрреволюционной партией и пока культурно-просветительная работа сионистских организаций не противоречит решениям советской власти. Президиум ВЦИКа предлагает всем советским учреждениям не чинить препятствий этой партии в ее вышеуказанной деятельности».
Под этим документом стояла подпись секретаря ВЦИКа А. Енукидзе. Копию документа сионистский Центральный Комитет разослал всем отделениям на местах в надежде, что эта бумага послужит в дальнейшем защитой от преследований; однако это была ошибка, так как формулировка «пока не противоречит решениям советской власти» оставляла широкие возможности для ЧК и доносчиков из Евсекции. В сентябре 1919 года ЧК устроила обыск в помещении сионистского Центрального Комитета в Петрограде, после чего были арестованы и отправлены в тюрьму члены Центра: Ю. Бруцкус, Ш. Гепштейн, А. Зейдеман и другие. Ш. Гепштейн рассказывает в своих воспоминаниях о трагикомическом эпизоде во время пребывания в тюрьме.
Следователь заявил ему на допросе: «Мне известно, что вы ежедневно передаете из подвала своего дома секретную информацию в Лондон на английском языке».
Гепштейн расхохотался: «Во-первых, в моем доме нет подвала, и, во-вторых, по-английски я даже читать не умею!» Шесть недель его держали в тюрьме. Затем следствие было прекращено за отсутствием доказательств.
Однако Евсекция, поддерживаемая ЧК (или ЧК, поддерживаемое Евсекцией), не угомонилась, и преследования сионистов в городах Украины и России продолжались с нарастающей силой. Сионистский Центральный Комитет по-прежнему пытался сопротивляться и обороняться при помощи решения президиума ВЦИКа от 21 июля 1919 года.
Постановили созвать всероссийский сионистский съезд и провести его в Москве. Некоторые называют этот съезд конференцией, другие — совещанием, но так или иначе это был первый всероссийский слет сионистов после Седьмого съезда в мае 1917 года в Петрограде.
Московская конференция собралась 20 апреля 1920 года при участии 90 делегатов и 19 гостей. В президиум были избраны профессор Цви Белковский, Эфраим Барбаль, д-р Юлиус Бруцкус, инженер Ицхак Виленчук и раввин Яаков Мазе.
Два дня заседания проходили беспрепятственно, но 23 апреля, во время послеобеденного пленарного заседания под председательством Ицхака Виленчука, в зал вошли чекисты (среди них — еврейская девица, в прошлом бундовка) вместе с вооруженным отрядом из 50 человек.
Забрали всех присутствующих, и делегатов и гостей. Домой отпустили только престарелого раввина Мазе. Арестованные под конвоем чекистов шли по улицам Москвы с пением Хатиквы и в сопровождении огромной толпы.
Их доставили прямо в ЧК. Бруцкус предъявил копию решения ВЦИКа, удостоверявшего, что сионистская партия не является контрреволюционной. Бумага была прочитана и возвращена Бруцкусу с замечанием:
«Да, но вы не получили специального разрешения на собрание». Бруцкус ответил: «По советским законам легальная организация может собираться без специального разрешения».
Раздался смешок: «Вы знаете законы, но еще не знаете порядков в ЧК. Посидите и познакомьтесь». Сионистов посадили в знаменитые Бутырки, и ЧК объявила, что Сионистская организация является контрреволюционной и что в помещении партии найдены шашки пироксилина.
Их продержали под арестом несколько месяцев. Большинство было постепенно освобождено, а 19 человек, наиболее активных, были приговорены, без суда, к принудительным работам, от шести месяцев до пяти лет.
Но как раз в это время, по поручению американского Джойнта, в Москву прибыли два представителя еврейского рабочего движения, Гарри Фишер и Макс Файн, и начали добиваться освобождения заключенных.
Незадолго до их приезда в «Известиях» появилось опровержение сионистского Центра по поводу якобы обнаруженного в его помещении пироксилина. Сам факт, что опровержение это напечатали, свидетельствовал, что советская власть не готова поддержать злобный и глупый вымысел ЧК.
Все осужденные были помилованы, но с условием, что дадут подписку о полном отказе от дальнейшей сионистской работы. Тем самым сионизм в Советской России фактически был объявлен вне закона. Начались массовые обыски и аресты сионистов, и тысячи их были отправлены в ссылку. Сионистски настроенные студенты изгонялись из высших учебных заведений как «чужеродный и нежелательный в идеологическом смысле элемент».
Ш. Гепштейн рассказывает в своих воспоминаниях, что в те дни встретил в Москве своего бывшего сокурсника архитектора А., старого большевика, с которым у него были хорошие личные отношения. Гепштейн изложил ему все, что пришлось претерпеть ему самому и остальным сионистам, и А. Посоветовал в ответ:
«Вам, сионистам, надо рискнуть и сыграть ва-банк, то есть обратиться к Ленину. Все зависит, в конце концов, от него. Я советую действовать через Горького».
Гепштейн вспомнил, что в свое время Горький проявил доброжелательное отношение к сионизму, и обратился к нему через одного из его приближенных. Горький пообещал Гепштейну поговорить с Лениным о разрешении сионистской деятельности.
Через несколько дней Горький передал ему содержание состоявшейся у него с Лениным беседы, итоги которой оказались достаточно печальными.
Ленин категорически заявил Горькому, что к сионизму он относится крайне отрицательно.
Во-первых, — сказал Ленин, — национальные движения реакционны, ибо история человечества есть история классовой борьбы, в то время как нации — выдумка буржуазии; и потом, главное зло современности — государства с их армиями.
Государство является орудием, с помощью которого меньшинство властвует над большинством и правит всем светом. Основная задача — уничтожение всех государств и организация на их месте союза коммун. Сионисты же мечтают, как бы прибавить еще одно государство к уже существующим…
Это мнение Ленина о сионизме, высказанное в беседе с Горьким, служит еще одним подтверждением тому, что Евсекция не могла бы действовать против сионизма, не будь на то воля большевистской власти.
Ввиду гонений на сионизм и сионистов в Советской России всемирное сионистское руководство решилось на попытку достигнуть соглашения с советской властью, которое облегчило бы участь российского сионистского движения.
Эта миссия была поручена члену Комитета делегатов д-ру Д. Идеру, из английских сионистов, приехавшему с этой целью в январе 1921 года в Петроград.
После устных переговоров с народным комиссаром по иностранным делам Г. Чичериным, Идер направил ему 5 февраля меморандум, где, в частности, говорилось: сионистское движение не вмешивается во внутренние дела Советской России и, тем не менее, работа в пользу Палестины и еврейской культуры полностью парализована.
Идер просил Чичерина: разрешить деятельность сионистских учреждений и эмиграцию в Палестину, хотя бы в самых скромных размерах, не более 5 тысяч человек в год; позволить русским сионистам участвовать во Всемирном Сионистском конгрессе осенью 1921 года (Двенадцатый конгресс в Карлсбаде); дать возможность ему (Идеру) выступить с докладом на собрании сионистов с аудиторией в 200–300 человек о положении в Палестине; разрешить ему издать за свой счет в виде брошюры текст этого доклада для распространения исключительно среда российских сионистов («конечно, после проверки, как это положено, цензурой»).
