Владимир Большаков - Кофе и круассан. Русское утро в Париже
… В день седьмого Праздника музыки гигантской сценой стала вся столица Франции. Театр по имени «Париж» посетили миллионы зрителей. Праздник открылся исполнением Пятой симфонии Шуберта, а вот что было исполнено под финал, сказать трудно. Праздник закончился с рассветом.
В полночь по традиции мы дарили друг другу подарки. Заранее запаслись? Да нет! Подошел уличный торговец. На руке у него висели светящиеся нитки, на каждой из которых, переливаясь, мерцала нота до. Ну как было не купить?!
Французы, кстати, обожают делать подарки и, конечно, еще больше их получать. Для этого создана целая индустрия, сеть специальных магазинов, где все так уложат и завернут, что и пустячок покажется шкатулкой из пещеры с Острова сокровищ. Французы, надо признать, и умеют принимать подарки, не благодаря униженно, а всегда с достоинством, не визжа от восторга, что бы ни подарили…
Народный характер не поддается поверке логикой и статистикой, что справедливо для любого народа. И то, и другое годно лишь для подтверждения каких-то закономерностей, и только. Как-то раз я увидел в Париже рекламу, которая вдруг неожиданно помогла мне понять то, что раньше, мягко говоря, озадачивало. На рекламном щите, разделенном надвое, были изображены две женщины. Одна – в синей блузе, с решительным выражением лица, со щеткой в руке и с таким напряжением во всей мужеподобной фигуре, что ясно было: костьми ляжет, но то, что ей поручено вычистить (а рекламировалось как раз средство для очистки кафеля и эмалированных раковин), вычистит. Это подтверждала и надпись, осуждающая не столько женщину в блузе, сколько некий безымянный порошок для чистки: «Без удовольствия и с напряжением». Прямо как в известной песне ансамбля «Наутилус Помпилиус» про нас: «Здесь женщины ищут, но находят лишь старость. Здесь мерилом работы считают усталость». Из другой половинки рекламы смотрела кокетливая «типичная француженка», уже «почистившая перышки», хорошо причесанная и загримированная. Она тоже держала в руке порошок, но только тот, который соответствовал и надписи, и ее французскому характеру: «Без напряжения и с удовольствием!»
Суть французского подхода к любой работе, видимо, определяется таким понятием, как «искусство жить», о котором кратко упоминал и Фонвизин. Французское «искусство жить» совсем не имеет ничего общего с принятым у нас понятием «умение жить», в которое, как правило, мы вкладываем подтекст отрицательный. Во Франции это, прежде всего, искусство получать от жизни максимум удовольствия, уметь наслаждаться ею во всех аспектах и проявлениях. Человек, обладающий этим искусством, должен, прежде всего, обладать хорошим вкусом во всем. Это и умение подать себя, со вкусом одеться и обставить соответственно свою квартиру, обустроить свой загородный дом и сад. В этом причина огромной популярности многочисленных иллюстрированных журналов мод, альманахов с описанием интерьеров и наставлений по дизайну.
Во Франции ежегодно проводится конкурс на звание «Лучший рабочий». На коньячном заводе Камю в городе Коньяк меня познакомили с лауреатом этого конкурса 1995 года. Им оказался работающий у Камю бочар, мастер по производству и ремонту дубовых бочек для выдержки и хранения знаменитого коньяка. Ему платят, как хорошему инженеру, потому что таких специалистов – по пальцам перечесть. Платят за искусную работу.
Только во Франции, где мастерство кулинара достигло степени искусства, могли выбрать действительным членом Французской академии профессора кулинарии и известного шефа-повара. В роскошных французских ресторанах, таких, как «Тур даржан» в Париже или «Усто Боманьер» неподалеку от Нима шеф-повар работает над каждым блюдом, как художник над полотном. Шедевры французской кухни – это действительно плод вдохновения и творчества.
В искусство жить входит и умение вкусно поесть и выпить. Отсюда бесконечное, беспроигрышно раздражающее иностранцев обсуждение меню в ресторанах, которое непременно сопровождает любой званый обед вне дома. Француз обсудит все. И совпадает ли паштет с горячим, и какой лучше попросить соус, а также как поджарить хлеб. Как лучше всего подать и приготовить мясо: хорошо прожаренным, средне или с кровью, на медленном огне или быстром, на сковородке или на гриле. Ну а уж когда дело дойдет до того, каким это все вином запивать, как тут вообще разворачиваются дебаты, как на римском Форуме. У каждого уважающего себя француза непременно есть табличка (ее обычно дают постоянным клиентам во всех винных погребах и магазинах бесплатно), на которой указаны сорта вин и годы, в которые они наилучшим образом удались. Сверившись с ней и снова поспорив, выберут, наконец, и вино, соблюдая все правила и тонкости: белое «Шабли» или «Пуйи фюме» – к устрицам, розовое анжуйское – с филе утиной грудки, а вот красное божоле, бургундское либо бордо, так это только с мясом. Да и то не со всяким. К бифштексу – одно, к мясу в «рокфоре» – другое, а с трюфелями, так третье. В особо дорогих ресторанах в подобной дискуссии, а обычно в таких заведениях роскошные винные погреба, непременно примет участие и «сомелье», т. е. знаток и дегустатор вин. Отдельно проконсультирует желающих отведать сыры и «фромажье», а кондитер-специалист по десертам даст исчерпывающую информацию, что из сладкого лучше взять в зависимости от того, что съедено в виде закусок и горячего и что под это выпито.
Официанты и метрдотели воспринимают это все, как должное, никого не торопят и играют свою роль в этом ежедневном спектакле «Красиво жить не запретишь», помогая советом и поясняя, если требуется, что скрывается за цветастыми названиями фирменных блюд. Идет, по сути дела, игра по имени «Искусство жить». За свои деньги и время человек имеет право получить стопроцентное удовольствие, выбрав то, что соответствует его представлению об этом уникальном искусстве. И нет для француза большей награды, чем подтверждение приглашенным гостем того, что обед прошел, действительно, на высоком уровне и что все было «comme il faut», т. е. так, как и положено. Французы редко приглашают гостей в рестораны высокой кулинарии, ибо это далеко не всем по карману. Но уж если приглашают, то подходят к этому делу, как хороший режиссер к постановке произведения классика, стремясь при этом не только доставить удовольствие гостю, но и получить его самому. Конечно, в этом много показухи и «понта», но без этого нет француза. Писатель XIX века Жан Альфонс Карр достаточно откровенно писал о своих соотечественниках: «Французы не очень-то тратятся на то, чтобы быть довольными и веселыми, но готовы разориться, чтобы казаться довольными и заставлять думать других, что веселятся; при этом они поглядывают по сторонам, чтобы видеть, смотрят ли на них».
Так, кстати, во всем. Я поражался, когда видел французов, выпускающих рыбу в водоем обратно после рыбалки. И какую! Но ведь именно в этом и заключается искусство жить. Получить удовольствие, продемонстрировать свою рыбацкую сноровку и экипировку, а потом, даже если любишь рыбку, преодолеть себя и показать, что не жаден, что можешь взять из улова одну-две (для кошки), а остальное выпускаешь, чтобы соблюсти принцип: «Живи сам и давай жить другим!» Так в любой забаве, в учебе, в работе. Французы, действительно, не любят трудной, грязной и монотонной работы. Ну а кто ее такую любит? Но зато залюбуешься, когда смотришь, как четко и быстро, словно с кем-то соревнуясь, делает свою работу специалист. Именно специалист, потому что во Франции издавна привит вкус к высококвалифицированной работе, такому труду, где есть возможность проявить себя в полном блеске и, значит, показать тем самым, что ты овладел своей профессией, как «искусством жить».
Даже к своим политическим лидерам, к выборам и вообще политическому процессу французы подходят с той же самой меркой. Рассуждая об этом искусстве, Фонвизин заметил, что во Франции «нет вернее способа прослыть навек дураком, потерять репутацию, погибнуть невозвратно, как если, например, спросить при людях пить между обедом и ужином. Кто не согласится скорее умереть с жажды, нежели, напившись, влачить в презрении остаток своей жизни? Сии мелочи составляют целую науку, занимающую время и умы большей части путешественников. Они тем ревностнее в нее углубляются, что живут между нациею, где Ridicule всего страшнее». Это Фонвизин подмечает удивительно точно, ибо прослыть смешным, не умеющим себя вести, не знающим приличий в любой среде во Франции – от «высшего света» до рабочего пригорода – одинаково позорно и по сей день, ибо означает расписаться в непонимании искусства жить. Ну а куда, спрашивается, с такой репутацией? Конечно, все это само по себе не приходит. Этому учатся. И главное – этому учат.
У вас Ridicule
Если не брать раздела «наши достижения», то современная статистика вряд ли польстит французскому обществу. И, быть может, поэтому многие мои коллеги во Франции предпочитают ее не замечать, превознося достоинства своей нации. Помню, вскоре после того, как я начал работать в Париже корреспондентом «Правды», я опубликовал статью «Кто вы, месье Дюпон?» Основные данные для той своей статьи я взял из свеженького тогда справочника «Франкоскопия» и никак не ожидал, что во французской печати кто-то меня осудит за такого рода цитацию. Но, как оказалось, справочник был слишком свежим и еще в обиход не вошел. Многие приведенные там данные, например, о потреблении мыла, о живущих ниже уровня бедности, как правило, не публиковались. А я добавил к опубликованному еще и некоторые данные статистики по Европейскому сообществу, чтобы «бездна социального неравенства», говоря терминами тогдашнего нашего Агитпропа, выглядела еще глубже. Публикация этих цифр вызвала тогда у моих французских коллег самую резкую реакцию. Одно дело, когда мелькают отдельные мало приятные для репутации французского «процветания» цифры, а другое, когда они приведены все сразу и складываются в общую достаточно мрачную статистическую панораму. Меня решили проучить. Классический метод французской журналистики, известный со времен придворных острословов, – это описанный Фонвизиным «ридикюль», т. е. выставление на осмеяние. В здешней печати не станут разбирать по косточкам не понравившуюся редакции статью. Оттуда возьмут несколько одиозных строк и высмеют автора. Первый залп по мне выдал из Москвы корреспондент газеты «Фигаро» Дени Легра. Затем, уже с его подачи меня пригласили выступить в популярной утренней радиопередаче господина Эль-Кабаша, сообщив мне при этом сочувственно: «Вы, знаете ли, оскандалились с вашими цифрами…» Я понял, что меня ждет, но к Эль-Кабашу пошел. Мне казалось, что все у него прошло удачно. Я доказал, что цифры в «Правде» взяты не с потолка, а из французских источников, но тем самым только добавил масла в огонь. Эль Кабаш откомментировал мои аргументы двумя-тремя фразами на арго и в результате, как всегда, в таких публичных спорах во Франции победил не за счет серьезных аргументов, а за счет своего остроумия. Мне пришлось не раз потом выступать по радио и по телевидению, защищаться. И только, когда один из самых блестящих журналистов Франции Ж. Поллак в своей популярной передаче показал «Франкоскопию» с экрана и объявил: «Следует признать, что корреспондент «Правды» все-таки сказал правду», от меня отстали.
