Татьяна Носенко - Иерусалим: три религии - три мира
Второй храм был освящен в 515 г. до н. э. В масштабах огромной империи персов, простиравшейся от берегов Средиземного и Черного морей до Индии, это событие не вызвало сколь-либо значительного резонанса. Маленькая далекая Иудея, ставшая частью одной из 20 персидских сатрапий,[30] мало интересовала центральные власти. Однако для евреев восстановление храма стало важной вехой в духовной и политической жизни. Они вновь обрели центр своей веры и национальной самобытности в стране предков, в Святом городе Иерусалиме.
Касаясь литургии во втором храме, мы вновь попадаем в область споров и противоречивых суждений. Так, английский историк К. Армстронг склонна считать, что один из самых важных еврейских религиозных праздников Йом Кипур — День искупления, или Судный день — возник именно в поствавилонский период. Он отражал осознанную потребность «вавилонских изгнанников» в покаянии за своих грехи, послужившие причиной разрушения Иерусалима и утраты ковчега Завета[31] Раз в год в этот день первосвященник входил в Святая Святых храма и обращался от имени народа к Всевышнему с торжественной молитвой о всепрощении. Затем он приносил в жертву двух козлов, один из которых предназначался Богу, а другой — Азазелу (злому духу пустыни). Первое животное полагалось приносить в жертву в храме, а над вторым первосвященник исповедовал грехи народа, и затем его уводили в пустыню и, согласно еврейскому преданию, сбрасывали с высокой скалы. Сторонники более раннего происхождения этого праздника утверждают, что уже в глубокой древности у кочевых народов Востока сложились представления об искуплении грехов именно посредством возложения их на «козла отпущения». Они считают поэтому, что ритуалы Йом Кипур исполнялись еще в период пребывания колен Израилевых во главе с Моисеем в пустыне, а затем стали частью литургической практики уже в первом иудейском храме.
С течением времени метафорический образ «козла отпущения» вошел во многие языки, обозначая как отдельные личности, так и целые народы, на которых люди, во все эпохи искавшие оправдание собственных неудач и ошибок во внешнем мире, возлагали вину за все беды. Нередко на протяжении истории сами евреи оказывались в этой трагической роли.
* * *Первосвященники второго храма, пользуясь предоставленной персами автономией, сосредоточили в своих руках духовную и светскую власть и получили привилегии для всех служителей храма в виде освобождения от имперских налогов. С возрождением нормальных коммерческих связей иерусалимский храм, как и ряд других культовых святилищ в Персидской империи, приобрел право чеканить собственные монеты. Причем, несмотря на старательные усилия иерусалимской теократии оградиться от всяких языческих влияний, на обеих сторонах монеты воспроизводилась эллинская символика в подражание афинским драхмам — «твердой» валюте той эпохи. И лишь выбитые на монетах древнееврейские буквы, обозначавшие название провинции Иудеи, свидетельствовали о месте их выпуска.
* * *Восстановление и укрепление Иерусалима было встречено враждебно его ближайшими соседями самаритянами и аммонитянами. Город постоянно находился под угрозой грабительских набегов и разрушений, его пришедшие в упадок укрепления не могли защитить жителей. В этих исторических обстоятельствах на сцене появляется еще один великий строитель и преобразователь гражданской и духовной жизни Иерусалима — Неемия. Библейская хроника сохранила для нас подробнейший отчет о его деятельности на протяжении двадцати лет, изложенный от его собственного имени (Книга Неемии). Неемия занимал высокое положение при дворе персидского царя Артаксеркса I, и ему удалось убедить монарха в необходимости восстановления стен Иерусалима и заручиться монаршей помощью в обеспечении строительными материалами.
Прибыв в Иерусалим около 440 г. до н. э., Неемия сразу же приступил к выполнению задуманного проекта. Он, видимо, обладал незаурядными организаторскими способностями, т. к. сумел вовлечь в строительные работы все слои населения города и близлежащих территорий: священнослужители возводили укрепления вокруг Храмовой горы, ремесленники и торговцы работали на тех участках, которые прилегали к их жилищам и мастерским, потомственные хранители ключей от города восстанавливали разрушенные ворота. Постоянно опасаясь вражеских вылазок, строители «одною рукою производили работу, а другою держали копье».[32] Тем не менее, стена была завершена, можно сказать, в рекордно короткие сроки — за 52 дня.
Археологам удалось лишь частично определить те описанные в Библии места, по которым проходила стена Неемии. Однако ясно одно: в V в. до н. э. возрождавшийся Иерусалим занимал значительно меньшую площадь, чем в период первого храма. Фактически город вернулся в границы, существовавшие пятью столетиями ранее, во времена Соломона. Стены, как и тогда, окружали только Храмовую гору и город Давида.
Обеспечив хоть какую-то безопасность города за счет реконструкции стен и ворот, которые закрывались на ночь, Неемия предпринял ряд шагов по реорганизации общественной жизни. Столица все еще была в запустении. По словам самого Неемии: «…город был пространен и велик, а народа в нем было немного, и домы не были построены».[33] По его распоряжению каждый десятый житель Иудеи, избранный по жребию, должен был переселиться вместе со своей семьей в Иерусалим. Во владение Иерусалима переходили также все близлежащие земли в соответствии с территориальным делением, существовавшим до Вавилонского плена. При Неемии была упорядочена выплата десятинного налога храму, обеспечивавшего существование всех служителей культа, введен строгий запрет на торговлю, нарушавшую Субботу, запрещены были и смешанные браки. Укрепленный Иерусалим с населением около 15 тыс. человек[34] постепенно возрождался как центр самоуправления гражданско-храмовой общины в Иудее.
На этих сведениях, относящихся к V–IV вв. до н. э., ветхозаветное повествование об истории Иудеи и судьбе Иерусалима фактически обрывается. Вплоть до II в. до н. э., то есть до хасмонейского периода, подробно отраженного в Книгах Маккавеев, мало что известно о жизни в Иерусалиме. Между тем, за это время на ближневосточной арене произошли существенные изменения. До сих пор преобладающую роль в развитии Иерусалима играли восточные цивилизации: город был сферой влияния поочередно сменявших друг друга Египетской, Ассирийской, Нововавилонской, Персидской империй; культурные элементы, привнесенные финикийцами, также имели восточное происхождение. С конца IV в. до н. э., когда Александр Македонский одержал победу над персами и покорил их бывшие владения Сирию и Египет, в Иерусалим проникает культура средиземноморского мира, постепенно превращаясь в доминирующий цивилизационный фактор на целое тысячелетие, вплоть до арабского завоевания в VII в. н. э.
С установлением греческого господства Иерусалиму и всему иудейскому народу был брошен своеобразный культурно-исторический вызов. Греческий язык, занявший господствующие позиции на обширных территориях, завоеванных Александром Македонским, стал языком международного и делового общения. Без него не могли обходиться в своей коммерческой деятельности и иудейские купцы. Народ, привыкший считать, что вся человеческая мудрость сосредоточена в Моисеевых законах и Книгах пророков, изучая греческий язык, приобщался к великим сокровищам эллинской литературы и философии. Перед ним открывалась заманчивая притягательность греческой культуры и образа жизни, а целенаправленная эллинизация восточных провинций, проводившаяся греческими правителями, обеспечивала доступность плодов чужой цивилизации для широких масс. Выживание еврейского народа теперь зависело от того, сумеет ли он противопоставить соблазнам великих язычников свою монотеистическую веру с вытекающим из нее традиционно-обрядовым и этическим кодексом национального существования.
Двойственное восприятие иудеями мощного культурного натиска с Запада нашло интересное отражение в сложившейся позже еврейской легенде о посещении Иерусалима Александром Македонским. Нет никаких документальных свидетельств, подтверждающих, что великий завоеватель побывал в Иерусалиме, кроме записи Иосифа Флавия в «Иудейских древностях».[35] Историк излагает красивое предание о том, что Александр на пути в Египет якобы отклонился от своего маршрута и побывал в иудейской столице, где ему навстречу вышел первосвященник в головном уборе с начертанным на нем именем Яхве. Увидев его, Александр распростерся на земле и вознес молитвы Богу Израиля, а затем вошел в город и принес жертвы в храме. Почтительное отношение к чужому божеству объяснялось тем, что царь будто бы узнал в иудейском первосвященнике старца, являвшегося ему в видении и благословившего на предпринятый поход в Азию. Этот миф отражает понятное желание маленького периферийного народа приобщиться к историческим деяниям одного из крупнейших полководцев древности и в то же время продемонстрировать всевластие могущественного Бога Яхве.
