Сага об Ингваре Путешественнике. Текст, перевод, комментарий - Галина Васильевна Глазырина

автора саги, были плохо увязаны им между собой, либо одна из фраз появилась в тексте позже, при переработке произведения. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в рассказе Юльва перечислено несколько географических названий, однако из них далее в тексте реально задействовано только одно – Siggeum (YS. Bls. 23), упоминающееся в притче о Сиггеусе и его дочерях, поведанной дьяволом Соти, одному из людей Ингвара. Возможно, что и остальные топонимы предполагалось использовать в других рассказах дьявола, но в силу каких-то причин этого сделано не было (данное предположение основывается на том, что рассказ о Харальде, конунге свеев, носит явно незавершенный характер). Дидактическая история, как было показано ранее, является типичным примером средневековых exempla, получивших широкое распространение в XIII в. и позднее. По-видимому, и вошедшая в сагу exempla о власти золота может датироваться этим временем, как и связанный с ней рассказ Юльва, в котором упоминается поиск истока реки как цель похода Ингвара. Здесь не будет лишним напомнить, что в «Саге о Хрольве Пешеходе» предлагается именно эта версия цели похода: «Источник этой реки искал Ингвар Путешественник, как говорится в саге о нем» (Fas. III. Bls. 165. Полную цитату из «Саги о Хрольве Пешеходе» см. в коммент. 56).

Принимая во внимание всю шаткость данного аргумента, поскольку притча могла восходить и к более раннему времени, все же можно предположить, что фраза насколько длинна эта река принадлежит более древнему рассказу – устному сказанию или *Vita Yngvari. Некоторые основания для такого заключения можно найти в том, что узкие контексты, в которые она включена, практически лишены христианской окраски. Кроме того, процитированная фраза предполагает ответы на вопросы о том, какова протяженность реки (измеренная в мерах длины, периодах плавания и т. п.) и куда ведет река. Фактически сюжет «Саги об Ингваре» строится по такой схеме: каждый эпизод, рассказывающий о каком-либо событии на суше или на воде, завершается упоминанием о дальнейшем плавании в течение некоторого времени (см. краткое изложение саги, с. 88–92, 94–97), и в то же время каждый последующий эпизод уводит отряд все дальше от христианского мира. Существенно также отметить, что обе формулировки цели похода в саге дают основания сомневаться в том, что автор намеревался сообщить читателю какие-то подлинные географические факты (см. коммент. 56).

В Походе Ингвара отмечается, что река, заинтересовавшая героя, вытекала с востока, и, следовательно, можно предположить, что описываемое в саге плавание должно было быть ориентировано на восток. Следует отметить, что в средневековой Скандинавии с востоком имелись и иные, кроме географических, ассоциации. Согласно христианским взглядам на членение мира, Русь/Гардарики помещалась на территории Азии, которой придавалось особое значение. Считалось, что именно в Азии находится земной рай (подробно см.: Мельникова 1998. С. 195).

Упомянутый в тексте гидроним Rauðahaf также допускает двойственное толкование. Рассмотренный как географический термин, он обозначает Красное море, вблизи которого, согласно саге, завершилось продвижение отряда: маршрут отряда, начавшись на Руси, вел таким образом на юго-запад, а отнюдь не на восток. Однако другое, мифологизированное значение Rauðahaf, приведенное в саге и встречающееся в других источниках (см. коммент. 89), вновь усложняет интерпретацию. Как становится ясно из текста, герой плыл в обратную от истока сторону и почти достиг водоворота Гави, который назван в «Саге об Ингваре» «концом света». Мы можем, таким образом, полагать, что восток на одном конце реки и «конец света» на другом являются не реальными географическими определениями, но, скорее, символами.

Многозначным является и образ «большой реки», если рассматривать его за пределами историко-географической конкретики. Представление о священном значении больших рек свойственно многим индоевропейским народам. «Общеизвестно, – пишет Э. М. Мурзаев, – что большие реки и в Индии пользуются особым почетом. Берега священной реки Ганг, которую называют мать-Ганга, – место молитв и культовых обрядов. На ее берегу совершается сожжение покойников. В индийской мифологии предшественником земной Ганги была небесная река Ганга. Ее истоки – в пальце одного из высших богов Вишну, откуда она сошла на землю семью потоками, чтобы одарить людей водой, а встретившись с океаном, ушла в подземный мир. Ганга, таким образом, оказалась рекой трех миров: верхнего – небесного, среднего – земного и нижнего – подземного» (Мурзаев 1995. С. 48–49). Аналогично и у древних греков также присутствует сюжет о небесном течении рек. Поскольку реки Восточной Европы – Волга, Дон, Днепр и др. – были известны им лишь в нижнем течении, эллины полагали, что их истоки, с которыми они не были знакомы, находятся на небе, где воды собираются в потоки и потом проливаются на землю дождем (Зайцев 1989), питая ее влагой и давая жизнь. У древних народов Евразии сакральность востока проявляется в организации пространства в храмах, ориентированности на восток молитв и разнообразных культовых действий, погребений. Особую роль играет восток в священном писании и ритуале (Подосинов 1999. С. 287–315). Христианская теория, восприняв художественно-мифологическое мышление древних, дает новую интерпретацию реки как потока истории, в котором «переплетаются пессимизм, порождаемый созерцанием текучей и тленной земной жизни, и оптимизм, залогом которого служит чаяние небесного блаженства» (Гуревич 1984. С. 126. А. Я. Гуревич приводит цитату из бл. Августина: «В этой реке или потоке человеческого рода две вещи идут вместе: зло, проистекающее от праотца [Адама], и добро, установленное Творцом». – Августин 1901. С. 22).

Скандинавские христианские представления о сакральной функции рек, однако, могли в значительной мере включать в себя – в переработанном виде – и элементы языческих представлений. При всей сложности выявления раннего материала в памятниках, записанных церковными клириками в более поздний период, семантический анализ лексики произведений в ряде случаев дает интересные примеры. Так, древнеисландское слово þióð-á (букв. «народа река» > «великая река»), изученное Т. В. Топоровой на материале группы поэтических памятников, обладает ясными мифопоэтическими коннотациями. В них, как показывает исследовательница, «выделяется общая синтагма “великие реки падают” (þióðár falla); в качестве денотата выступают бушующие потоки (букв. “водопады”), причем в обоих случаях на первый план выступают два момента – их локализация не в мире людей или у великанов и ассоциация с магическими силами» (Топорова 1999. С. 98). В одном же случае – в строфе из «Речей Гримнира» – объединены мотивы великой реки и иного мира (Топорова 1999. С. 98). Сама собой напрашивается аналогия с «Сагой об Ингваре»: большая река, вытекающая с востока, из христианского мира, ведет к «концу света» – миру нехристианскому. На пути туда находится Гелиополь, где господствуют язычники, магические силы которых губят отряд Ингвара.

Мне представляется вероятным, что в саге происходит переосмысление реального историко-географического материала: рассказ об имевшем место плавании Ингвара по восточноевропейской реке переводится в область символического отображения путешествия героев из мира христиан в мир людей и существ, не приобщившихся еще к правой вере. Отголосками реалий, запечатленных в устных сказаниях о походе, являются упоминания о