Генри Петроски - Книга на книжной полке
Слова классиков часто звучат вполне современно. Сегодня мы, как Сенека, можем ругать библиотеку, в которой книги прекрасно переплетены, но их явно ни разу не открывали; или, что еще хуже, книги для которой подбирал дизайнер интерьера (скупал оптом, ради цвета корешков); или, что совсем никуда не годится, в которой полки нарисованы на стенах, а над ними приклеены отрезанные от старых книг корешки.
Античные книжные полки описаны у автора XIV века – монаха-бенедиктинца и библиофила Ричарда Онжервиля, который также известен под именем Ричарда де Бери; он был епископом Дарема. В своем труде «Филобиблон» (что можно перевести как «Любокнижие») он рассказывает о радости, с которой греки восстанавливали свою родину после войны. Матери встречали сыновей в заново отстроенных домах, куда возвращались и книги:
Их старые дома возвращены прежним жителям, и сей же час с великим искусством выстругиваются доски из кедра, а полки и поперечины из дерева гофер{12}; для нескольких отделений делаются надписи из дерева и слоновой кости, и к сим отделениям с почтением приносятся сами книги; здесь они с удобством расставляются так, что ни одна не мешает открыть другую, ни одна не повредит свою сестру из-за общей кучности[31].
В первые века эпохи христианства на книжных полках помимо свитков приходилось хранить все больше переплетенных манускриптов (кодексов), которые через некоторое время стали основной формой книги. Кодекс получил свое название потому, что переплет его был деревянным (по-латыни codex означает «ствол дерева»); вскоре у слова «кодекс» появилось значение «свод законов». Технология создания кодексов была такова: листы папируса или пергамента сгибались пополам, а затем сшивались в переплет. У кодекса было несколько важных преимуществ перед свитком. Если, чтобы найти нужное место в конце текста, требовалось иногда развернуть весь свиток, то необходимую страницу в кодексе можно открыть моментально. Кроме того, в свитке можно было писать только на одной стороне, а в кодексе – с обеих сторон листа.
Предшественниками кодекса были таблички из дерева или слоновой кости, которые в античные времена связывались вместе, и получалось портативное приспособление для письма[32]. Сборщики податей и другие служащие, которым приходилось делать записи стоя или верхом на лошади, вряд ли могли бы управляться со свитками. Мало того что свиток нужно постоянно удерживать в развернутом состоянии, писать на нем можно, только положив его на какую-нибудь твердую поверхность. А табличка, которая умещается в одной руке, прекрасно приспособлена для заметок. Ее легко сразу открыть там, где надо, а твердую поверхность она обеспечивает сама. Часто писали при помощи стило на специально подготовленной поверхности. Пишущему не нужна была третья рука, чтобы держать чернильницу: он прекрасно обходился двумя руками. Кончив писать, он мог связать дощечки или захлопнуть табличку, чтобы не повредить написанное, а затем надежно спрятать. Иногда «страницы» табличек выдалбливались, а в получившуюся форму заливался воск. После рабочего дня записи переносились на постоянный носитель – например, в свиток, – а восковая поверхность разглаживалась плоским концом того же самого стило: табличка была вновь готова к работе.
Самые ранние кодексы, позаимствовавшие форму у обыкновенных табличек для письма, появились в начале нашей эры (приблизительно во II веке). Существует версия, что кодексы возникли, когда христианскую Библию начали переписывать на папирусы и распространять как книгу: она должна была отличаться от свитков иудеев и язычников. Оказавшись гораздо удобнее книги, «к началу четвертого столетия кодекс стал главным средством коммуникации как для христианской, так и для нехристианской литературы, а использование свитков резко пошло на убыль»[33].
Деревянные таблички для письма – предшественники кодексов и современных книг
Впрочем, был и переходный период, когда в книжных шкафах частных библиотек свитки соперничали с кодексами. Именно это противостояние форм, возможно, стало основанием для распространения закрытых шкафов. Хотя открытые полки могли украсить комнату и произвести впечатление на соседей, в какой-то момент их сочли неприглядными и закрыли дверцами. Причин тому, вероятно, было несколько, и все они связаны с теми проблемами, которые могли испытывать владельцы, хранившие свои книги на виду (неважно, что эти книги делали комнату приятнее или моднее). Уже то, что Цицерона так поразил вид его обновленной библиотеки, заставляет предположить, что он не подозревал, насколько привлекательно она может выглядеть. Взяв за образец библиотеку Аттика, Цицерон привел в порядок свою.
Некоторым книговладельцам, возможно, не нравились концы свитков, помеченные ярлыками или надписями на футлярах, поэтому для того, чтобы их не было видно, к шкафам добавили дверцы. Другие, возможно, беспокоились из-за влажности, из-за пыли, собиравшейся на свитках, из-за насекомых, которые могли их испортить. А кто-то, наверное, сталкивался с тем, что книги из его библиотеки воровали или брали почитать без спросу, и это обнаруживалось лишь когда нужного свитка не оказывалось на месте. Когда появилась необходимость хранить в библиотеках и свитки, и кодексы, эти разные формы книги не сочетались друг с другом на открытых полках, что стало еще одной причиной закрыть их дверцами.
Закрытый книжный шкаф назывался армарий (лат. armarium). Это слово «часто встречается у Цицерона и у других писателей этого лучшего периода и означает предмет мебели, в котором хранятся всевозможные ценные вещи, а также и кухонная утварь; Витрувий же обозначает этим словом книжный шкаф»[34]. Со временем это слово стало одним из синонимов для разных видов хранилищ: буфета, гардероба, шкафа; в английском языке оно осталось во многих вариантах, в том числе almery и armoire{13}. Еще одно слово – press – со временем все чаще означало именно книжный шкаф, особенно состоящий из нескольких секций. Это слово восходит к старофранцузскому языку через среднеанглийское presse: в XIII веке оно употреблялось в значении «толпа», «давка». Таким образом, проблема нехватки места для книг далеко не нова. Мы все еще называем словом press шкафы для фарфора, белья и так далее, но вот американские библиотекари считают это слово сугубо британским[35].
Такой книжный «пресс» с дверцами – не будем путать его со словом «пресса» – можно было закрыть и запереть. В нем хранились свитки и – что, возможно, важнее, – новомодные и редкие кодексы, которые зачастую больше ценились владельцами. Другим, более мобильным вариантом для хранения свитков и кодексов был книжный ларь – то же, что и сундук.
Параллельно со свитками и кодексами существовало несколько литературных традиций. В некоторых библиотеках «с одной стороны хранились римские классики, а с другой – Отцы церкви; схожим образом в римских прихрамовых библиотеках греческие книги хранились отдельно от латинских»[36]. В дополнение к разным литературным традициям существовали и разные материалы, которые использовались для создания письменных документов. Список их – весьма пестрый; среди них были, например,
мелкие камешки; крупные камни, отколотые со стен пещер или от скал; глиняные таблички и цилиндры; кирпичи и керамическая плитка; кора, древесина, пальмовые листья и папирус; полотно; восковые таблички; металл, слоновая кость, кости других животных; дубленая и сыромятная кожа, пергамент; а в последние столетия – бумага[37].
Довольно долго писцы предпочитали папирус. Считается, что это слово египетского происхождения, как и само растение. Греки называли папирус byblos – по финикийскому городу Библ, который был важнейшим центром торговли папирусом. Отсюда произошло греческое название книги – biblion, в свою очередь давшее название Библии, «Книге»[38].
Папирус изготовлялся из болотных растений с твердыми стеблями, которые росли в долине Нила. Эти стебли рассекали ножом и отбивали до состояния плоских полосок, которые скреплялись, образуя свитки любой нужной длины[39]. Поначалу папирус применялся и в кодексах; в Египте им пользовались «еще в X–XI веках»[40]. Но у этого легкого материала помимо преимуществ были и недостатки:
Папирус в греческом мире был дешев и его было много; на протяжении многих веков он прекрасно служил для письма. Однако у него было два изъяна. В любом климате, кроме сухого египетского, он быстро погибал. Его разрушала сырость; в Риме, а еще больше в Галлии тексты приходилось постоянно переписывать, чтобы они не пропали. Так, император Тацит, пожелавший, чтобы труды его тезки-историка, которого он воображал своим предком, были во всех римских библиотеках, счел нужным поручить своим придворным переписчикам изготовлять по десять копий каждый год и рассылать в библиотеки. А Марциал в своих эпиграммах часто напоминает читателям, что от дождя его книги пострадают, а если заворачивать в них жареную рыбу (видимо, кто-то это делал), это погубит их сразу и наверняка. Вторым недостатком было то, что папирус портился и ломался даже от единственного изгиба. Таким образом, он в действительности годился только для свитков[41].
