Александр Жабинский - Другая история литературы. От самого начала до наших дней
Капитал дает власть, а власть и война – эти понятия переплетенные, как говаривал Тит Ливий (59 до н. э. – 17 н. э., линия № 5). Всякий правитель озабочен боеспособностью своих солдат и прогрессом вооружений. Перейдем к «высокой политике». Николо Макиавелли (1469–1527, линии № 7–8) в трактате «Государь» пишет:
«…князь не должен иметь другой цели, другой мысли, никакого дела, которое стало бы его ремеслом, кроме войны, ее учреждений и правил, ибо это – единственное ремесло, подобающее правителю… Ведь тот, кто хотел бы всегда исповедовать веру в добро, неминуемо погибает среди столь многих людей, чуждых добра. Поэтому князю, желающему удержаться, необходимо научиться умению быть недобродетельным и пользоваться или не пользоваться этим, смотря по обстоятельствам».
Макиавелли полагают основоположником современной политической мысли. Во всяком случае, он был первым, кто доказал: для блага государства политик может пренебречь нормами морали. Именно начиная с него, а также Гоббса и Бодена, сила рассматривалась как основа права. При этом, по словам Карла Маркса, был выдвинут «постулат самостоятельной трактовки политики».
Но если мы обратимся к «Политике» Аристотеля (384–322 до н. э., линия № 6), то обнаружим у него основы современного политического мышления.
«…государство принадлежит к тому, что существует по природе, и что человек по природе своей есть существо политическое, а тот, кто в силу своей природы, а не вследствие случайных обстоятельств живет вне государства, – либо недоразвитое в нравственном смысле существо, либо сверхчеловек; его и Гомер поносит, говоря «без роду, без племени, вне законов, без очага»; такой человек по своей природе только и жаждет войны; сравнить его можно с изолированной пешкой на игральной доске.
Во всех людей природа вселила стремление к государственному общению, и первый, кто это общение организовал, оказал человечеству величайшее благо. Человек, нашедший свое завершение, – совершеннейшее из живых существ, и, наоборот, человек, живущий вне закона и права, – наихудший из всех, ибо несправедливость, владеющая оружием, тяжелее всего; природа же дала человеку в руки оружие – умственную и нравственную силу, а ими вполне можно пользоваться в обратную сторону. Потому человек, лишенный добродетели, оказывается существом самым нечестивым и диким, низменным в своих половых и вкусовых позывах. Понятие справедливости связано с представлением о государстве, так как право, служащее мерилом справедливости, является регулирующей нормой политического общения.
Не легко при исследовании определить, кому должна принадлежать верховная власть в государстве: народной ли массе, или богатым, или порядочным людям, или одному наилучшему из всех, или тирану. Все это, оказывается, представляет трудность для решения. Почему, в самом деле? Разве справедливо будет, если бедные, опираясь на то, что они представляют большинство, начнут делить между собой состояние богатых? Скажут «да, справедливо», потому что верховная власть постановила считать это справедливым. Но что же тогда будет подходить под понятие крайней несправедливости? Опять-таки ясно, что если большинство, взяв себе все, начнет делить между собой достояние меньшинства, то этим оно погубит государство, а ведь добродетель не губит того, что заключает ее в себе, да и справедливость не есть нечто такое, что разрушает государство. Таким образом, ясно, что подобный закон не может считаться справедливым.
Сверх того, пришлось бы признать справедливыми и все действия, совершенные тираном: ведь он поступает насильственно, опираясь на свое превосходство, как масса – по отношению к богатым. Но может быть, справедливо, чтобы властвовало меньшинство, состоящее из богатых? Однако, если последние начнут поступать таким же образом, т. е. станут расхищать и отнимать имущество у массы, будет ли это справедливо? В таком случае справедливо и противоположное. Очевидно, что такой образ действий низок и несправедлив.
Что же, значит, должны властвовать и стоять во главе всего люди порядочные? Но в таком случае все остальные неизбежно утратят политические права, как лишенные чести занимать государственные должности. Занимать должности мы ведь считаем почетным правом, а если должностными лицами будут одни и те же, то остальные неизбежно окажутся лишенными этой чести. Не лучше ли, если власть будет сосредоточена в руках одного, самого дельного? Но тогда получится скорее приближение к олигархии, так как большинство будет лишено политических прав. Пожалуй, кто-либо скажет: вообще плохо то, что верховную власть олицетворяет собой не закон, а человек, душа которого подвержена влиянию страстей. Однако если это будет закон, но закон олигархический или демократический, какая от него будет польза при решении упомянутых затруднений? Получится опять-таки то, о чем сказано выше».
Обратите внимание на слог изложения. Разве можно поставить этот прекрасно написанный трактат рядом с косноязычными текстами XII века (линия № 4), причем не только философскими (теологическими), а и художественными? Еще и слов таких, какие использует Аристотель, не было в обиходе! Между тем, говорят, в XIII веке Аристотеля уже знали. Поскольку прозвище это означает «Всеобщий, или тотальный завершитель», постольку можно предположить, что это не имя автора, а название чего-то вроде энциклопедического свода знаний.
До недавних времен понятия «интеллектуальной собственности» не существовало, и подобный сборник могли дополнять любые ученые в любое время. Это наше счастье, что группа ученых середины XVIII века, написавшая под водительством Д. Дидро свод наук, известный ныне как «Энциклопедия», работала в эпоху книгопечатания. Иначе мы бы знали этот труд как «Толковый словарь наук, искусств и ремесел», составленный ученым Энциклопедием.
А ведь в «Аристотеле» можно прочесть о политике и поэтике, о риторике и прочих вещах. Если, читая историков, расшифровывать его имя, прочтем: «Всеобщего Завершителя называют самой универсальной головой среди мыслителей античности», «Тотальный Завершитель Наук обобщает опыт классической эпохи древнегреческой культуры, добивается невиданной прежде дисциплины научного мышления». Чем не энциклопедия?
Позвольте предположить, что «Аристотель» – это мировая энциклопедия, которую дополняли, после первичного ее явления, во все времена. Другой такой энциклопедией может оказаться Платон, чье прозвище значит не только «Плоский», но и «Обширный». В этом «Обширном» знания передаются посредством диалогов, поскольку до какого-то времени такого жанра, как «свод наук», не было. Представьте: ученые приходят к монарху с докладом о том, чего новенького в науках. Монарху слушать некогда, и он просит изложить тему на бумаге (или пергамене). Как это сделать? Самое простое решение – буквально копировать диалог, но поскольку монарх в нем не участвовал, его в тексте и нет. После появления такого опыта диалоги может сочинять уже один автор, который работает по сложившемуся канону. Вот и писали так, как оно изложено в диалоге «О справедливости как выгоде сильнейшего»:
«– Так слушай же. Справедливость, утверждаю я, это то, что пригодно сильнейшему.
Ну что же ты не похвалишь? Или нет у тебя желания?
– Сперва я должен понять, что ты говоришь. Пока еще я не знаю. Ты утверждаешь, что пригодное сильнейшему – это и есть справедливое. Если Полидамант у нас всех сильнее в борьбе и в кулачном бою и для здоровья его тела пригодна говядина, то будет полезно и вместе с тем справедливо назначить такое же питание и нам, хотя мы и слабее его?
– Отвратительно это с твоей стороны, Сократ, – придавать моей речи такой гадкий смысл.
– Ничуть, благороднейший Фрасимах, но поясни свои слова.
– Разве ты не знаешь, что в одних государствах строй тиранический, в других – демократический, в третьих – аристократический?
– Как же не знать?
– И что в каждом государстве силу имеет тот, кто у власти?
– Конечно.
– Устанавливает же законы всякая власть в свою пользу: демократия – демократические законы, тирания – тиранические, так же и в остальных случаях. Установив законы, объявляют их справедливыми для подвластных – это и есть как раз то, что полезно властям, а преступающего их карают как нарушителя законов и справедливости. Так вот я и говорю, почтеннейший Сократ: во всех государствах справедливостью считается одно и то же, а именно то, что пригодно существующей власти. А ведь она – сила, вот и выходит, если кто правильно рассуждает, что справедливость – везде одно и то же: то, что пригодно для сильнейшего.
– Теперь я понял, что ты говоришь. Попытаюсь же понять, верно это или нет. В своем ответе ты назвал пригодное справедливым, хотя мне-то ты запретил отвечать так. У тебя только прибавлено: «для сильнейшего».
– Ничтожная, вероятно, прибавка!
