Картина мира в сказках русского народа - Валерий Петрович Даниленко
В сказке «Бедный волк» у совести менее безысходная судьба, чем в предшествующей. Бедного волка она тоже очень долго мучила за все его бесчисленные злодеяния, которые он принёс животным и людям. Но мучить она его стала только в старости. А в былые времена всё было спокойно. Вот как он объяснял своё кровожадное поведение медведю: «А ведь я, кроме мясного, – ни-ни! Вот хоть бы ваше степенство, к примеру, взять: вы и малинкой полакомитесь, и медком от пчёл позаимствуетесь, и овсеца пососёте, а для меня ничего этого хоть бы не было! Да опять же и другая вольгота у вашего степенства есть: зимой, как заляжете вы в берлогу, ничего вам, кроме собственной лапы, не требуется. А я и зиму, и лето – нет той минуты, чтобы я о пище не думал! И всё об мясце. Так каким же родом я эту пищу добуду, коли прежде не зарежу или не задушу?» [2: 355]. На Топтыгина эти слова произвели сильное впечатление. Он только и сумел ему сказать: «Да ты бы хоть полегче, что ли…» [2: 356].
Любопытна здесь позиция автора сказки. В самом начале мы читаем у него о волке: «…ничего он, кроме мясного, есть не может. А чтобы достать мясную пищу, он не может иначе поступать, как живое существо жизни лишить. Одним словом, обязывается учинить злодейство, разбой. Не легко ему пропитание его достаётся. Смерть-то ведь никому не сладка, а он именно только со смертью ко всякому лезет. Поэтому кто посильнее – сам от него обороняется, а иного, который сам защититься не может, другие обороняют» [2: 353].
Уж не всерьёз ли М. Е. Салтыков-Щедрин поддался здесь чарам социал-дарвинизма? Этот вывод поспешен. Он говорит здесь устами волка, а не своими собственными. Обнаружить здесь у него хоть осколки социал-дарвинизма не позволяет основная идея сказки «Бедный волк». Эта идея заключается в том, чтобы показать, что совесть может проснуться даже в волчьем положении. Вот почему его бедный волк добровольно ради неё идёт на смерть. В результате волк в этой сказке оказался лучше людей, описанных в сказке «Пропала совесть», где не нашлось ни одного человека, который бы оставил у себя совесть.
Правда
Ещё до написания сказок в 1883–1886 гг. М. Е. Салтыков-Щедрин поместил в шестую главу своей книги «За рубежом» (1880–1881) свой сказочный сон, который оформил в виде прерванной сцены, названной им «Торжествующая свинья, или разговор свиньи с правдою». В этой сцене он даёт такой портрет правды: «Особа, которой, по штату, полагается быть вечно юною, но уже изрядно побитая. Прикрыта, по распоряжению начальства, лохмотьями, сквозь которые просвечивает классический полный мундир, то есть нагота» [1: 222]. Правда здесь, как видим, изображается в виде жалкой девицы. Ведущая роль в её разговоре со свиньёй принадлежит не ей, а свинье. Этому способствует и обстановочка: он происходит в хлеве.
Свинья задаёт, в частности, такой вопрос: «Правда ли, что ты говорила: законы-де одинаково всех должны обеспечивать, потому-де что, в противном случае, человеческое общество превратится в хаотический сброд враждующих элементов… Об каких это законах ты говорила? По какому поводу и кому в поучение, сударыня, разглагольствовала? ась?» [1: 223].
На большинство вопросов свиньи правда не отвечает, отделываясь возгласом: «Ах, свинья!». Но, по крайней мере, на один вопрос она сумела свинье ответить. «Где корень зла? – спрашивает свинья. Правда [растерянно). Корень зла, свинья? корень зла… корень зла… (Решительно и неожиданно для самой себя.) В тебе, свинья!» [1: 222].
Сон автора, тем не менее, оканчивается для правды весьма печально: её чавкает свинья под улюлюканье счастливой публики. Одно утешение: на этом сон обрывается. Поэтому нам не дано узнать, съела свинья правду или не съела. Но мы догадываемся, что ей это не удалось сделать. Вот почему она появляется в сказках М. Е. Салтыкова-Щедрина в новом обличье. Это происходит в сказках «Ворон-челобитчик» и «Рождественской сказке».
В сказке «Ворон-челобитчик» М. Е. Салтыков-Щедрин употребляет слово «правда» в значении «справедливость». Это вполне соответствует этимологическому духу русского языка. Ворон в этой сказке – борец за правду-справедливость. «Всё сердце у старого ворона изболело. Истребляют вороний род: кому не лень, всякий его бьет. И хоть бы ради прибытка, а то просто ради потехи. Да и само вороньё измалодушничалось» [2: 42].
Преодолев собственное малодушие, ворон летит искать правду-матку к ястребу, кречету и коршуну. Из уст первого из них он услышал: «Ты говоришь, что копчики корм у вас на лету отнимают, что я сам, ястреб, ваши гнезда разоряю, что мы не защитники ваши, а разорители. Что ж: вы кормиться хотите – и мы кормиться хотим. Кабы вы были сильнее – вы бы нас ели, а мы сильнее – мы вас едим. Ведь это тоже правда. Ты мне свою правду объявил, а я тебе – свою; только моя правда воочию совершается, а твоя за облаками летает. Понял?» [2: 47].
Дряхлый коршун продолжил мысль ястреба о плюрализме мнений: «Жестокое тебе слово ястреб сказал, но правильное. Хороша правда, да не во всякое время и не на всяком месте её слушать пригоже. Иных она в соблазн ввести может, другим – вроде укоризны покажется. Иной и рад бы правде послужить, да как к ней с пустыми руками приступиться! Правда не ворона – за хвост её не ухватишь. Посмотри кругом – везде рознь, везде свара; никто не может настоящим образом определить, куда и зачем он идет… Оттого каждый и ссылается на свою личную правду» [2:51].
Но заканчивает свою речь коршун сладкими словами о единой правде – правде для всех: «Но придёт время, когда всякому дыханию сделаются ясными пределы, в которых жизнь его совершаться должна, – тогда сами собой исчезнут распри, а вместе с ними рассеются как дым и все мелкие “личные правды”. Объявится настоящая, единая и для всех обязательная Правда; придёт и весь мир осияет. И будем мы жить все вкупе и влюбе. Так-то, старик!» (там же). «Жаль в это время прекрасное, – добавлю я от Н. А. Некрасова, – жить не придётся ни мне, ни тебе».
Неожиданным оказалось у
