Китайцы. Моя страна и мой народ - Линь Юйтан

нескольких десятков не умеет прилично писать. Ни один из тысячи не достиг совершенства в знании классиков и не может быть в услужении императора... Они освобождены от казенных повинностей, свободны от давления со стороны чиновников, им не грозят телесные наказания, они могут носить чиновничьи одежды. Поэтому многие хотят быть студентами не ради почета и титулов, а ради защиты самих себя и своих семей. Таких студентов, пользующихся протекцией властей, насчитывается в среднем 70%, т.е. их 350 тысяч по всей стране... Именно эти студенты ходят по ямыням, общаясь с начальством. Именно эти студенты заодно с местными властями запугивают сельское население. Именно эти студенты дружат с людьми из ямыня или сами становятся его служащими. Именно эти студенты, когда власти не следуют их желаниям, сплачиваются в тесные ряды. Именно эти студенты знают секреты чиновников и торгуют ими... Натолкнувшись на самый слабый отпор, они кричат: «Вы убиваете ученых! Вы сжигаете конфуцианцев!»... Большие беды страны происходят тогда, когда незнакомые люди собираются вместе и образуют партию. Эти студенты приезжают со всех концов страны, преодолевая несколько сотен ли, другие — десять тысяч «ли». Они не знают имен друг друга или диалектов, на которых говорят. Но сдав единожды экзамены... они образуют прочный блок, который уже не разбить. Почтовые отделения заполнены их рекомендательными письмами, а столы чиновников — их частными просьбами.

Гу Яньу писал во времена, когда особенно процветало зло, но паразитическая натура этих «бакалавров», «магистров» и образованных бездельников существенно не менялась вплоть до сегодняшнего дня, только теперь их стали называть «выпускниками колледжа».

Конечно, не все они такие уж мерзавцы. В каждом городе или деревне есть несколько добрых, скромных, простых и самодостаточных ученых, которые принадлежат скорее к эксплуатируемому классу, а не к эксплуататорам, потому что избрали добровольную бедность. Случайно в каком-нибудь городке могут жить несколько высоконравственных ученых, которые не стали сдавать экзамены и посвятили себя науке. От этих ученых, а также от тех более талантливых, умных и успешных кандидатов в чиновники часто можно было ожидать научных достижений.

В целом же ученые старого образца в любом случае обладали более прочными знаниями в своей сфере, чем современные выпускники университетов. Их знания в области всеобщей географии были довольно скромными, но сами они были благовоспитанны и обладали изысканными манерами. И старая, и современная системы образования страдают от глупой веры в то, что с помощью нескольких экзаменов можно измерить человеческие знания. Экзамен по сути своей лишь механическое упражнение, в центре его — накопление знаний, а не развитие способности мыслить критически, которую нельзя оценивать ни в 75, ни в 95 баллов. А вот вопрос о датах Пунических войн вполне возможно оценить в баллах. К тому же в любом университете за неделю до экзаменов студентов ставят о них в известность с тем, чтобы они могли хорошенько подготовиться, иначе все провалятся. Любые знания, основанные на недельной зубрежке, легко за такой же срок забыть. Пока еще не создана такая экзаменационная система, которая избавила бы студентов от зубрежки, жертвами же нынешней системы являются профессора, верящие, будто студенты действительно освоили их предмет.

Старая система учебных заведений, будь то сельская школа или шуюань (учебное заведение более высокого ранга), имеет очевидные преимущества по сравнению с системой современных высших учебных заведений по той простой причине, что, за исключением необязательных официальных экзаменов на ученую степень, старая система не знала отметок. Господствовала система наставничества, когда учитель точно знал, что уже прочитал ученик и чего он не прочитал. Отношения учителя и ученика были очень тесными и доверительными. Никто не переходил в следующий класс, и никто не «заканчивал» учебного заведения, и никто не учился ради диплома, потому что его просто не существовало. Самое важное — никого не вынуждали обозначать сроки работы, ждать, когда самый слабый ученик сделает то, что ему задано. Ни у кого не требовали к утру четверга такой-то недели прочитать три страницы по экономике до второго абзаца такой-то страницы. Если ученику это было интересно, он мог прочитать хоть всю главу. И наконец, прежде никто не верил или пытался кого-то убедить, что благодаря накоплению баллов-очков по психологии, религии, способам реализации товаров, конституционной истории Англии и другим предметам можно воспитать образованного человека. Никто не верил сам и не пытался убедить других, что можно «протестировать» степень любви человека к Шекспиру с помощью парафраза какого-либо отрывка из его произведения, знания даты постановки «Отелло» или идиом времен королевы Елизаветы Великой. На самом деле обучение в университете способно лишь привить пожизненное отвращение и к елизаветинским идиомам, и к Шекспиру, от которого выпускники шарахаются как от отравы.

Проза

В древнекитайской литературе по-настоящему хорошей прозы немного. Такое заявление, возможно, кажется несправедливым и нуждается в разъяснении. Есть много примеров риторической прозы высокого полета, написанной блестяще и виртуозно. Есть также много примеров поэтической прозы, которую благодаря тонам и ритмике можно даже петь. На практике и в школе, и дома обычное чтение вслух так называемой прозы — это пение. В английском языке нет точного слова для описания такой формы чтения вслух. Так называемое «пение» — это громкое чтение строк с отрегулированной, приподнятой интонацией. Оно не следует какой-либо определенной мелодии, но отчасти учитывает тоны гласных и общую мелодику фразы. Это похоже на чтение проповеди деканом епископальной церкви, но в китайском «пении» слоги произносятся протяжнее.

Такой вид поэтической прозы стал особенно плох в V-VI вв., когда он фактически слился с напыщенными панегириками, происходящими непосредственно от фу — придворной высокой прозы. Как и любая придворная поэзия, она была неестественна и неуклюжа, как русский балет. В параллельных строках этой вычурной прозы слоги группировались по четыре или по шесть, и это называлось сы лю вэнь (стиль 4-6), или пянь ти (параллельный стиль). Такая литература могла появиться и развиваться только на мертвом или искусственно воскрешенном языке, оторванном от реалий современной ему жизни. Однако параллельный стиль, поэтическая проза и высокая проза в равной степени не были хорошей прозой. Пусть ее и называли хорошей прозой, но лишь потому, что руководствовались извращенными критериями. Хорошей прозой я называю такую, в которой ощущается атмосфера и ритм свободной беседы у камина, например романы великих прозаиков Дефо, Свифта, Босвелла. Ясно, что такую прозу можно написать только на живом, а не на искусственном языке. Прекрасна проза романов, не входящих в конфуцианский канон, но мы здесь говорим о классических произведениях, а не романах, написанных на разговорном языке.

Использование