Константин Крылов - Нет времени
Все это, однако, неудивительно. Старые и благополучные народы (как и отдельные люди) склонны забывать о своих более уже ненужных друзьях, и проявлять всё больше благожелательного интереса к врагам, которые кажутся уже безопасными… Вряд ли хоть кто-нибудь сейчас, глядя на овчарку, гоняющуюся за мячиком, вспомнит о том, что перед ним — потомок героев, о которых в «Авесте» сказано: «Защищающие стада собаки взойдут на небо вместе с людьми«. Еще чего! Собачья преданность хозяевам давно уже стала синонимом подлой услужливости и сервильности… то ли дело внутренне свободные существа, не знающие ни преданности, ни благодарности! И глубоко символичен тот факт, что среди обогатевшей приблатненной шоблы вошли в большую моду разного рода экзотические пресмыкающиеся гады, вроде крокодилов, а из собак они предпочитают держать полусумасшедших стаффордов и питбулей.
Но, впрочем, и собака, и змея — тоже символы, а именно — символы определенных отношений. Так, собака верна своему хозяину, иногда до глупости, до смешного, но такова уж её природа. Мы говорим о «собачьей преданности», так вот, собака — это преданность. И, наоборот, змея — это предательство.
* * *Здесь мы попытаемся коснуться очень сложной темы, а именно того, как обычно выглядит (в книгах) обращение человека ко злу.
Прежде всего, это именно обращение. Человек не создан для зла. Не то, чтобы он был «по природе своей добр»: на этот счет никто иллюзий не питает. Дело совсем не в этом. Просто каждый человек — просто по праву рождения человеком — считается «записаным» в некое «воинство добра», как дворянские дети в полк. Он может быть плохим солдатом, может отсиживаться в тылу или даже позорно струсить в бою — всё это, увы, бывает, но для того, чтобы дезертировать, перейти на другую сторону, необходимо нечто большее. А именно: необходимо сознательно предать своих и перейти на службу Врагу. Злой человек — это враг всех людей, а не только тех, кому он в данный момент непосредственно мешает.
Причины такого предательства довольно однообразны. Человек, проигрывающий в честном соперничестве, обуреваемый обычными человеческими страстями (страхом, жадностью, еще чем-нибудь таким), а иногда просто по глупости, может обратиться к неким «недозволенным приемам», даже, скорее, неким силам, только и ждущим, когда их позовут, и всегда готовым к услугам (и, кстати, выполняющим свои обещания). Однако общение с ними не проходит бесследно. Ширли-мырли с Настоящим Злом всегда кончаются одинаково: приходится расплачиваться, а берет оно известно чем. Рано или поздно приходится отдать ему душу.
Платон (вообще-то человек, скажем так, неглупый) как-то сказал, что никто не совершает зла добровольно. Над этими словами смеются уже которое тысячелетие, а ведь напрасно: отец философов пытался уловить нечто вполне реальное. Воля злого человека не свободна: он одержим злом, как больной заражен своей болезнью. Этот яд отравляет не только жертву, но и самого отравителя, как бы он ни пытался уберечься от этого. Тот, кто прибег к помощи Зла и поклонился Змее, не останется таким, как был. Он обратился к силам, намного превосходящим силы его подлой душонки, и — рано или поздно — эти силы попытаются или подчинить его себе или уничтожить. Змея рано или поздно или подчиняет себе, или предает всех тех, кто доверяется ей и берет её на службу.
* * *Оставлю на минутку литературу ради одной реальной истории. Однажды мне пришлось помогать приятелю в очень неприятном и изматывающем деле: хлопотах по устройству похорон. Хоронили бабку. Родственники, измученные её выходками, даже не пытались изображать какую-либо скорбь. Честно говоря, старуха была омерзительной стервой, изобретательно и с подходцем изводившей несчастную семью как только возможно. Теперь она была мертва, наконец-то мертва, и вся семья вздохнула с облегчением. «Я не знаю, как я её не убил» — почему-то шепотом говорил мне приятель, косясь на перевязанный простыней ком мятого тряпья: все бабкины носильные вещи единодушно решили выбросить. Я как-то задумался: в самом деле, старуха была омерзительно живучей, если б можно было её как-нибудь устранить, это решило бы все проблемы… и поймал себя на этой самой мысли: «если б можно». Гадкую бабку было не жалко ничуть, терпеть её было невозможно, избавиться от нее было бы спасением, но вот убить её своими руками… нет, просто руки не подымутся. А если даже и «сделать дело», получится ведь как у Раскольникова…
Спервоначалу я подумал о треклятой иудеохристианской морали, воспитавшей нас в этаком многотерпеливом духе. Ан нет, язычники чувствовали нечто подобное даже сильнее, чем мы, — иначе «Орестея» никогда не была бы написана. Этого делать нельзя, даже если на это есть множество причин. Нельзя убивать человека, даже если от него никому вокруг нет никакой радости. Потому что дело не в нем. Запреты такого рода защищают не людей. Речь идет о чем-то большем. Много большем.
О чем же? Как бы это объяснить… В прекрасном американском фильме «Total Recall»[240] есть сцена, специально посвященная этому вопросу. Действие происходит на Марсе, внутри искусственного города, покрытого стеклянным куполом. Хороший парень Шварценеггер убегает от плохих парней, которые хочут его уделать. Удирая от них, он спускается по стеклянному куполу куда-то вниз. Тут его и настигают. Один супостат с удовольствием прицеливается из бластера, поводит дулом — бедный Шварц перед ним как на ладони… ща пальнет… и другой супостат бьет его по руке, крича: «Ты разобьешь купол!» Нет, он не тайный друг Шварценеггера, он его враг, но он хочет жить. Там, за стеклом, пустота, и если стекло разобьется, ласты склеют все, и хорошие парни, и плохие… Если живешь в стеклянном доме, не следует кидаться камнями, тем паче начинать стрельбу.
Вот и всё основание для братолюбия. С разборками между людьми надо быть поосторожнее только потому, что они могут нанести вред всему человечеству. Стуча головой ненавистного ближнего по стеклу купола, отделяющего нас от Ничто, мы ставим под угрозу не его жизнь, и не свою даже, а всех.
Именно это останавливает нашу руку, когда хочется прихлопнуть какую-нибудь «гаду», кривляющуюся перед самым носом… В нашем мире полным-полно пакостных, отвратных людишек, чья смерть никому не доставит никаких чувств, кроме облегчения. Но вот убить самому такого… даже если бы это сошло бы с рук… что-то останавливает — и отнюдь не любовь к этому самому ближнему, если понимать слово «любовь» буквально. Некоторых ближних невозможно не то чтобы любить, а даже выносить. Такая любовь, если б она имела место, была бы скорее диагнозом. Нет, нас останавливает чувство невидимой границы, хрупкой стены Дома Жизни, которая может рухнуть, если мы будем бить по ней головой врага. Поэтому нет ничего удивительного, что вокруг нас ползает полно пакости, чьей смерти (когда она всё-таки случается) мы искренне радуемся (и как еще!), но которых мы ни за что не стали бы умерщвлять собственноручно.
Конечно, в случае принятия подобного объяснения мы попадаем в сложную ситуацию. Так, например, при некоторых обстоятельствах физическое уничтожение «ближнего» (и даже «ближних» ан масс) становится прямо-таки богоугодным делом. Представим себе тот же самый стеклянный дом. Если «ближний» собирается залепить кирпичом в стенку, его надо остановить, как угодно и чем угодно, и тут уж приходится рисковать. В общем-то, всегда есть риск, что в пылу борьбы ты разобьешь стенку стеклянного дома, — и есть еще больший риск, что это сделает он. Ну что ж, действительность именно такова. Так, например, можно (а иной раз, увы, и нужно) отпустить с миром вредного человечка, навредившего (пусть даже очень сильно) тебе лично — но нельзя прощать и оставлять в покое врагов отечества и уж тем более врагов человечества. Можно (а иногда и необходимо) молча, без злобы и ненависти, перенести тяжелое горе, причиненное тебе ближним. Но не нарушение им законов чести и справедливости.
Итак, получается, что законы и правила, вроде бы защищающие человека от человека, на самом деле вовсе не имеют отношения к людям? Да. Они защищают не людей. Они защищают то, что защищает каждого человека: невидимую стену, купол, черту. Ограду, отделяющую нас от Ничто.
Стоит сказать, что Ограда пролегает вне человека. Это — нечто, прикрывающее спину каждого из нас, но не являющееся нами самими. Она за спиной каждого человека, но не в нем самом. В человеке, наверное, есть много всего — и пакостной дряни, и скрытых сокровищ, — но Стена находится за нами и вне нас. И за ней — Внешняя Тьма, где плач и скрежет зубовный.
