Николай Стороженко - Предшественники Шекспира
61) De la Rue, Essais historiques sur les bardes, les jongleurs et les trouveres. Caen. 1834. т. II. p. 52 и слѣд.
62) Таковы напр. La Disputoison de Vin et de l'Iaue, De l'yver et de l'Esté и пр. Они имѣютъ форму діалогическихъ поэмъ, написанныхъ двумя размѣрами и по всей вѣроятности игрались или рецитировались двумя жонглерами въ замкахъ передъ рыцарями и дамами; по крайней мѣрѣ на это намекаютъ заключительныя слова, съ которыми лѣто обращается къ публикѣ:
Seigneurs et dames, ore emparlezQue nos paroles oy avezApertement. Et vus, puceles, que tant amcz.Le vus requer que vus rendezLe jugement.
(Jubinal, Contes, Dits, Fabliaux, Paris 1839, т. II. p. 49).
63) Вотъ въ краткихъ чертахъ оригинальная теорія Колльера, изложенная имъ въ его Исторіи англійской драматической поэзіи: уже въ нѣкоторыхъ довольно древнихъ мистеріяхъ мы встрѣчаемъ въ числѣ дѣйствующихъ лицъ аллегорическія фигуры; съ теченіемъ времени число ихъ все болѣе увеличивается; библейскія лица, бывшія прежде главными носителями дѣйствія, отходятъ на второй планъ, и аллегорическія фигуры занимаютъ ихъ мѣсто; самое содержаніе мистерій приспособляется къ нимъ и такимъ образомъ мистеріи постепенно переходятъ въ моралите. (History of English Dram. Poetry, vol. II. p. 259–260). Мы не будемъ останавливаться на разборѣ гипотезы Колльера, такъ какъ несостоятельность ея давно уже обнаружена Эбертомъ (въ Jahrbuch für roman. und Engl. Liter. 1 Band, s 165–168). Мнѣніе Колльера отчасти раздѣляется и нѣмецкимъ ученымъ Ульрици, который допускаетъ еще другой — впрочемъ второстепенный — источникъ происхожденія моралите, именно французскія entremets. (Shakspeare's Dram. Kunst. Dritte Auflage. 1 Baud. s. 35–37). Къ сожалѣнію гипотеза Ульрици точно также страдаетъ отсутствіемъ прочной исторической основы, какъ и гипотеза его предшественника. Приводить въ связь англійскія моралите съ французскими entremets едва-ли основательно, такъ какъ аллегорическія процессіи и нѣмыя сцены аллегорическаго характера, составляющія содержаніе entremets, стали входить въ моду въ самой Франціи только въ началѣ XIV ст. (Ebert, Entwickl. Gesch. der franz. Tragödie s. 21), между тѣмъ какъ уже въ XII в. мы имѣемъ цѣлую пьесу аллегорическаго содержанія, родственную по стилю съ Disputoisons труверовъ и которую можно считать прототипомъ позднѣйшихъ моралите. Другимъ Факторомъ въ образованіи моралите, Ульрици, слѣдуа Колльеру, признаетъ мистерію. Отправившись отъ колльеровской гипотезы о постепенномъ размноженіи аллегорическихъ фигуръ въ мистеріяхъ, приведшемъ къ превращенію мистерій въ моралите, Ульрици дополняетъ ее слѣдующими соображеніями: "по мѣрѣ распространенія вкуса къ аллегоріямъ вошло также въ обычай выражать въ аллегорической формѣ и основную мысль мистерій — грѣхопаденіе человѣка и спасеніе его съ помощью Божьей благодати — мысль съ особенной ясностью выступающую въ циклической композиціи англійскихъ мистерій. Эта же основная идея присутствуетъ подъ различными формами и въ древнѣйшихъ англійскихъ моралите и притомъ съ такимъ поразительнымъ постоянствомъ, что мы необходимо должны предположить близкое духовное родство ихъ съ мистеріями". (Shakspeare's Dram. Kunst. 1 Band. s. 38). Мы не намѣрены вступать въ полемику о томъ, дѣйствительно-ли основная идея циклическихъ мистерій проникаетъ также собою содержаніе древнѣйшихъ англійскихъ моралите, но допустивъ даже возможность этого поразительнаго совпаденія идей, мы тѣмъ не менѣе считаемъ его слишкомъ шаткимъ основаніемъ, чтобъ на немъ опереть гипотезу о происхожденіи моралите отъ мистерій, хотя бы и циклическихъ. Извѣстно, что сводныя мистеріи возникаютъ въ Англіи не раньше XIV ст., т. е. послѣ окончательнаго установленія праздника Тѣла Господня (Corpus Christi) въ 1311 г., между тѣмъ какъ идея спасенія падшаго человѣка благодатью божіею составляетъ сущность всего христіанскаго вѣроученія и повторяется на всѣ лады въ твореніяхъ отцовъ церкви, въ проповѣдяхъ и даже въ лѣтописяхъ. Намъ могутъ замѣтить, что авторъ разумѣетъ здѣсь не самую идею, а воплощеніе ея въ драматической формѣ, которое, по его мнѣнію, является первый разъ въ циклическихъ мистеріяхъ, но даже и въ этомъ случаѣ мнѣнію Ульрици противорѣчатъ историческія данныя, такъ какъ уже въ XII в. мы видимъ эту идею, облеченную въ драматическую форму въ пьесѣ трувера Германа, содержаніе которой изложено нами выше.
64) Ebert, Die Engl. Mysterien s. 166. См. также статью Литре въ Histoire Litteraire, de la France, Tome XXIII p. 216–234. По мнѣнію Жюбиналя идея спора между Синагогой и Церковью (La Disputoison de la Sinagogue et de Sainte Eglise) заимствована изъ латинскаго діалога Петра Альфонса, помѣщеннаго въ Biblioteque des Peres, Tome XXI. (Jubinal, Mystères inédits du XV siècle. vol. II. Notes, p. 404–408).
65) Пьеса эта по сю пору не издана. Въ изложеніи ея содержанія мы будемъ слѣдовать Колльеру (History of Engl. Dram. Poetry, vol. II. p. 279–286).
66) См. o ней въ Histoire Litteraire de la France. Tome XXIII. p. 260. На французскій источникъ этой моралите указываетъ одно выраженіе, что замокъ постоянства крѣпче любаго замка во Франціи (for it is strenger thanne any in France).
67) "All men example here at may take
"То mayntein the good and mendyn here mys.
"Thus endyth our gamys:
"То save you fro synnynge
"Evyr, at the begynnynge,
"Thynke on your last endynge.
"Te deura laudamus.
Въ этихъ словахъ заключается мораль или идея пьесы, состоящая въ томъ, что для избѣжанія грѣха и осужденія человѣку необходимо съ начала дней своихъ непрестанно помышлять о смертномъ часѣ,- мысль не имѣющая ничего общаго съ основной идеей мистерій, какъ ее понимаетъ Ульрици. Не смотря на все наше желаніе, мы не могли усмотрѣть въ древнѣйшихъ англійскихъ моралите того внутренняго, основаннаго на тождествѣ идей сродства съ мистеріями, въ существованіи котораго такъ убѣжденъ Ульрици, считающій самыя моралите не болѣе какъ видоизмѣненіемъ мистерій (Abart der Mysterien). Правда, и въ разсказанной нами пьесѣ кой-гдѣ просвѣчиваетъ мысль о необходимости участія благодати въ спасеніи человѣка, во эта мысль не выступаетъ въ качествѣ руководящей идеи, не проникаетъ собою все содержаніе пьесы, а является только въ эпилогѣ, очевидно заимствованная не изъ мистерій, а изъ пьесы Германа, или — что еще вѣроятнѣе — изъ популярной въ средніе вѣка драматической поэмы Стефана Лэнгтона, написанной на тотъ же сюжетъ и относящійся къ началу XIII в. (De la Rue, Essais historiques sur les bardes etc. т. III. p. 8–10). Но отрицая происхожденія моралите отъ мистерій, мы далеки отъ мысли отрицать теологическое направленіе древнѣйшихъ моралите; мы думаемъ только, что теологическій духъ, проникающій собою моралите и налагающій неизгладимый отпечатокъ на ихъ мораль, не есть наслѣдіе мистерій, а составляетъ характеристическую черту всего средневѣковаго развитія, которую, можно наблюдать не только въ области драмы, но и вообще въ сферѣ литературы, науки и искусства. Что же касается до моралите въ собственномъ смыслѣ, то онѣ, повидимому, не любили задаваться одной общеобязательной идеей; въ каждой моралите непремѣнно заключалась какая нибудь мораль, какой нибудь урокъ человѣчеству, но сущность этихъ уроковъ была весьма разнообразна и зависѣла отъ различныхъ обстоятельствъ, отъ разнообразныхъ соціальныхъ причинъ, оказывающихъ во всѣ времена неотразимое вліяніе на характеръ литературныхъ произведеній. Такъ напр. одна изъ древнѣйшихъ англійскихъ моралите Every Man, возникшая при началѣ борьбы католиковъ съ протестантами, задалась цѣлью запечатлѣть въ умѣ зрителя католическое ученіе объ оправданіи посредствомъ добрыхъ дѣлъ. Въ другой, написанной въ началѣ XVI в., при первыхъ лучахъ Возрожденія, проводится мысль, что для счастія человѣчества необходимо изученіе философіи и другихъ наукъ. (Collier, History etc. vol. II p. 320) и т. д. Намъ кажется, что въ этой подвижности, въ этой удивительной способности отзываться на жизненные вопросы времени и заключалось огромное преимущество моралите, надъ мистеріями; понятно такае, что этой подвижности и свободы не было бы, если бы она не предполагалась самими источниками моралите, которые почти всѣ свѣтскаго происхожденія. Извѣстно напр., что содержаніе Every Man заимствовано изъ восточной повѣсти Объ испытаніи друзей, обошедшей въ различныхъ пересказахъ всю Европу и наконецъ принявшей религіозно-аллегорическую окраску въ знаменитомъ средневѣковомъ романѣ Варлаамъ и Іосафатъ. (Goedeke, Every Man, Homulus und Hekastus. Hanover 1865. s 1-30.
68) Collier, History etc. vol. II p. 290–291 и въ особенности р. 305–307.
69) Warton, History of English Poetry. London. 1840. vol. II. p. 508–511.
70) Hawkins, The origin of the English Drama. Oxford 1773. vol. * I. См. предисловіе къ Гику Скорнеру.
71) Collier, History etc. vol. II. p. 308.
72) Ibid. vol. I. p. 27 и II. p. 271. Въ 1489 г. на святкахъ при дворѣ Генриха VII было представлено нѣсколько пьесъ, которыя, судя по описанію ихъ, сдѣланному очевидцемъ (см. примѣчаніе 25), весьма походятъ на интерлюдіи. Впрочемъ есть упоминаніе объ интерлюдіяхъ гораздо болѣе древнее. Въ рукописномъ сборникѣ проповѣдей, относящихся къ XIV в., проповѣдникъ укоряетъ молодыхъ людей въ томъ, что "thei taken noon heede of goddis word, thei rennen to enterludes with gret delijt". (Brand, Popular Antiquities of Great Britain, London 1867, vol. II. p. 285).
