В поисках Зефиреи. Заметки о каббале и «тайных науках» в русской культуре первой трети XX века - Константин Бурмистров
Сам Поплавский сформулировал наиболее занимавшие его проблемы в небольшом трактате «Труднейшие мистические азы моей философии» (не окончен, не опубликован). Среди этих главных для него вопросов: «Что такое один», «Что такое два», «Что такое три», «Что такое четыре», «Почему один необходимо представляется нам как неподвижность», «В чем начало мира» и т. д. Краткие пояснения к этим темам (с отсылками к философии, каббале и эзотеризму), которые он записывает для себя самого, а не для нас, крайне энигматичны, требуют вчитывания в другие его тексты, в его источники. Вспомним, что Антуан Февр считал важнейшим признаком эзотеризма убежденность во всеобщей взаимосвязи элементов самых различных уровней реальности, представление о мире как системе взаимно отражающихся зеркал. Мы можем согласиться с тем, что для понимания текстов Поплавского необходимо иметь в виду такое убеждение. Но можем ли мы сами почувствовать эту взаимосвязь, быть в ее осознании, их изучая? Вопрос этот остается открытым, а моя книга – это, возможно, и есть попытка дать хотя бы слабое понятие об этом проблематичном контексте. Тексты же Бориса Поплавского будут ждать отдельного издания, которое состоится, если будет найдена та точка, из которой о них можно будет говорить.
Ну и еще одно. Борис Поплавский был болезненно, исступленно, до полного неверия верующим человеком. Чтобы понять его, необходимо… нет, не верить ему, а скорее испытывать некое доверие к тому, что и как он пишет, доверие и – сочувствие. Иначе ничего не получится. Мне кажется, это (оче)видно и из такого признания самого нашего автора, которым я хочу завершить рассказ о нем:
Конечно, каждый из нас пишет свою собственную каббалу, которой он чаще всего и единственный читатель. Ибо кто станет трудиться над расшифровыванием чужого символизма? У меня даже и того нет, ибо я сам себя мало читаю. К ногам своим860, Gebura, складываю труд свой, а по окончании труда и руки свои. Конечно, никакое я не наследует жизни вечной, ни следующей, кто-то непохожий и торжествующий родится победителем, однако никто и не требует от меня этих жертв, я свободен учить или умереть [в?] Иисусе, однако пусть жизнь будет все-таки кому-то немного легче, когда мои слоновые силы найдут, дождутся наконец себе применения. Боль и небытие. Соблазн любви к небытию…861
Пара слов в заключение
А если что-то надо объяснять,
то ничего не надо объяснять.
М. К. Щербаков 862
Александр Блок говорил, что «археолог – всегда немножко поэт»863. Неудивительно, что и изучающий мышление поэтов неизбежно становится причастным к этой науке о «слове древних». Моя книга, в сущности, и рассказывает о результатах археологических раскопок, причем как в почти буквальном смысле (многолетний розыск книг, рукописей, документов, хранящихся, в том числе, во всеми позабытых местах), так и в смысле метафорическом (были раскопаны «завалы» мыслей, погребенных в пыльных чуланах оккультных школ). Вместе с тем признáем, что «раскопки» – это сказано слишком громко. Фактически, была прорыта всего одна траншея. Мы увидели, что у героев этой книги были на редкость сходные интересы и пристрастия в области «тайных наук». Мне было важно рассмотреть эту тему – интерес к каббале – именно у этих авторов, понять их мысли, чувства, как это бывает с близкими людьми. Но ведь можно назвать еще десятки русских авторов того же времени, как в России, так и в Зарубежье, которые занимались эзотерикой, интересовались «тайными науками», в том числе каббалой. Что-то подсказывает мне, что и у них мы обнаружили бы сходные источники, запросы, подходы.
Зачем вообще русские авторы пытались что-то понять в столь, казалось бы, далекой от европейской (христианской) культуры традиции, как каббала? И не просто понять, но усвоить, использовать для выстраивания собственного мировоззрения, в своем творчестве? Думаю, это более или менее очевидно из приведенных в книге примеров. Во‐первых, конечно, мода. По крайней мере с конца XIX века, если не раньше, каббала и «каббалистика» становятся частью интеллектуального багажа образованных европейцев, которые увлекались областями знания, находящимися на или за границей современной науки. Это относится и ко многим представителям нашего Серебряного века. Далее, если такой человек не просто следовал модному обычаю, но пытался действительно разобраться в мире сверхчувственного, потаенного, оккультного знания, он с неизбежностью сталкивался с необходимостью хотя бы в целом освоить основы каббалы – пусть даже в той ее версии, каковая излагалась в трудах европейских эзотериков. Наконец, если эта тема по тем или иным причинам его привлекала и он обнаруживал в каббале возможность глубже, полнее объяснить волновавшие его лично темы и проблемы (скажем, связанные с пониманием библейской истории творения мира, психологии различных аспектов человеческого существа, рассмотренных через динамику мира сфирот, вопроса о природе пола или сущности языка), тогда он мог специально заняться изучением каббалистических текстов, языков, на которых они написаны, и т. д.
Бывает так, что автор заранее представляет себе свою книгу, о чем в ней будет рассказано, чем она завершится. Как бы вписывает в нее содержание, заполняет ее объем или каркас – словами. Это не мой случай. Я вообще никогда не собирался писать обо всем этом книгу, думал лишь о небольшой статье. И уж тем более не ожидал, что придется рассуждать о многом, особенно собранном во второй ее
