Игорь Морозов - Феномен куклы в традиционной и современной культуре. Кросскультурное исследование идеологии антропоморфизма
«Как играла? Заворачивала в пелёночки её. Вот. Платочки повязывала ей. Гуляла я и спать укладывала, понимаете? Это мне только было, знаете, сколько? Семь лет было. Ещё я в школу не пошла…
Детские игровые сооружения, имитирующие жилище („домики“, „шалаши“, „будки“, „клетки“, „штабики“ и под.), являются проекцией „пространства личности“ в „пространстве игры“. Использование такого рода сооружений имеет большое значение для формирования и развития личности, с его помощью происходит освоение „чужого“ и выделение „личного“ пространства, налаживание межличностных и групповых контактов, подавление детских фобий и развитие личной инициативы.
В этом контексте особенно важно, что во многих играх, проходящих в пространстве „игрового дома“, используются куклы и иные антропоморфные предметы, которые, как мы уже выяснили раньше, являются своеобразными вещами-„персонификаторами“, помогающими ребенку разворачивать вовне свое „Я“ и тем самым дающими возможность для различных манипуляций с персональными характеристиками. Пространство игрового дома в данном случае представляет собой материализованное „пространство личности“, которое может быть трансформировано в соответствии с задачами и целями игры, в том числе и с целью самоидентификации ребенка.
Кукольные игры в свадьбу и похороны
Представление о том, что куклы могли оказывать влияние на всю последующую судьбу своих обладательниц, получившее отражение в образе куклы – волшебной помощницы в народных сказках, находит яркое воплощение в детских играх «в свадьбу» [см.: Морозов 1996а, с. 139–146; Морозов 1995, с. 21–26]. «Играют в „свадьбы“, имитируя отдельные моменты обрядности: венец – банный ковш и проч.» [Виноградов 1999, с. 21]. «Вот нарядют же куклу-то: „Эт невеста, а там вот, – говорит, – тот жених…“» [ЛА МИА, с. Ждамерово Сурского р-на Ульяновской обл.].
Такого рода игры известны многим народам мира [Фрезер 1986, с. 128–129; Гаджиева 1985, с. 286; Булатова 1988, с. 112; Календарные обычаи 1989, с. 179–182; Ботякова 1995, с. 167; Карпов 2001, с. 30; и др.]. И в разных социокультурных средах: «Катя охотница играть в куклы. У нее есть кукла-барышня и есть кукла-девка. У нее есть кукла-жених и есть кукла-невеста, и жених все кормит невесту гостинцами» [НКРЯ: Панаев 1844].
Илл. 110
Иногда для игры изготавливали куколки, изображающие основные свадебные чины – см. илл. 110, куклы для игры «в свадьбу» [ЛА КСВ, фото СВ. Комаровой; см. также цв. вкл. 4, 5]. «Кукал из тряпычкыв делали, играть „в свадьбу“. [Для „невесты“] какую нову тряпачку палуччи – юбку ей, кофту ей, платок абвяжишь. Юбку-ту сбарим, а „мужику“-та [=„жениху“] ни сбарим, ему так, гладка. Ну, биз штанов. Биз штанов. Завирнём гладинька: рубашка ды всё… „Хрёсная“ быват там, „хрёсный“ сам, „хрёсна“ – ну там эти куклы делали. Эта тока када „винчают“. А как же. Песен при этом не пели. „Да куклы-та ани и пают! Так тока хадили, гуляли и всё…“ [ЛА СИС, с. Палатово Инзенского р-на Ульяновской обл.].
Илл. 111
Обычно детьми с большей или меньшей степенью точности разыгрывались различные этапы свадебного обряда – см. илл. 111, катание молодых на масленицу [ЛА МИА, каргопольский музей-студия „Игровой дом“]. „И „невестами“ их нарежали, кукал. Панарядим – у меня „невеста“, а у другой „жених“. Куклу нарядим, фату приделаем. „Жениха“ там паискрасим углём – угаль древесный. Вот мы паизрисуим их и в гости идём, приглашаим – как абычна [делали на свадьбе], так и мы играим. Мы же видим, то и всё перенимаем точно так… Да, хадили эта мы в „дом“, этык и в варота ни пускали. Палачик панаставим – и „варота“: „Ни захади! Атайди!“…“ [ЛА МИА, ст. Галюгаевская Курского р-на Ставропольского края]. „Чай, бывала, кукалки были. Мы и шили йих, и всё сами. Всё вон. У миня была вот этакий яшшик [большой]. Да. И там была и „нивеста“ [примерно 15–20 см], там был и „жиних“. Да. Там и пастель была – всё была. Вот и играли. Нарядишь йих. Так-та ане, в такой день-т ни нарядны, а нарядишь йих. Вот как нивесту делаишь и вон из марли как „увал“, платей сашьёшь ей харошай. Вот и играли этак. ‹…› И „свадьбу“ сделашь, и накрошишь хлеба (там были у нас ищё и чашички и ложички маленьки какея), вот и хлеба накрошут там, ишо чё-нибудь. Вот и, вроде, угашшашь, как паложина на свадьбу“ [ЛА МИА, с. Араповка Сурского р-на Ульяновской обл.].
В Каргопольском районе Архангельской области, по свидетельству Е. И. Мельник, „свадьбы делали. У мамы лоскут – приданого возьмешь. Нарядим ее – как же, невеста! Жениха, парня сделаем… „Давай, – как двое играют, дак, – твою девку возьмем за моего парня!“ Сватались. У одной на окошке куклы, у другой – на другом“; „Я какую-то баночку нашла, наложила лепаков, вот таких лоскутков. Кукле говорю: „Собирай да клади в свой сундучок!“ Вот как раньше приданое было у девки, так и я кукле. Тут сошьешь себе такой матрасик и подушечку. Все-все, одеяльце – это приданое повезем к жениху“ [Мельник 1991, с. 48, № 23, д. Кононово и Лукино].
В Козельском р-не Калужской обл. дети также играли в кукольную свадьбу. „Ой! Женили! Конешно! Кукол из тряпок делали и из глины делали. Ну, конешно, этих больших делали, „ребят“-то, а „девочек“ поменьше. Ага. ‹…› Ну, поставим их – соберёмся, можить, девочки четыре, можить, пять – и вот поставим „мальчика“ и „девочку“ и свадьбу играем: воды нальём, выпиваем!.. Свататься мы не ходили, а вот так делали…“ Вся свадьба состояла из застолья, спать кукол не укладывали. „Нет, нет. Разойдёмсе – и пошли!..“ [ЛА МИА, д. Касьяново].
В Радищевском р-не Ульяновской обл. дети играли „в свадьбу“ с глиняными куколками. „Играли, чай, мы сами играли. Вот глину принесёшь, настряпаешь. Ну, так же вот „жених“, „невеста“ там. А то вот из этово, из глины наляпаешь вот всяких ребятишек: и парнишку, и девчонку. С ножками. Руки, ноги – всё это. И тут вот [=на голове] цвяты наделаешь. И шляпы делали. Их не одевали, потаму что эти шляпки им делали – всё из глины. Да. Всё из глины было… Поиграем, да и бросим, да и дамой. А на второй день придём, опять играем у двора…“ [ЛА МИА, д. Воскресеновка].
Часто в этих ролевых играх куклы применяются факультативно – более обычно исполнение всех ролей реальными участниками [подборки описаний см.: Морозов 1996а, с. 139–146; Морозов 1995, с. 21–26; см. также: Карпов 2001, с. 30]. Приведем здесь несколько характерных описаний, которые позволяют лучше понять, по какому принципу осуществляется замена реальных участников игры антропоморфными предметами. „Играли вот – ‹…› делаем свальбу, кого-нибудь жоним. Вот сходим эдак-то, принесём липы-то, ягод, гороху нарвём – это опеть чёо-нить сварим. „Пирожков“, из земли напеком. Стручёк гороху выжулубим, так редком накладём – это „гороховик“ у нас. Вот. Пиво сделаем, вино. Вино, дак это так вода, чай какой. А пиво – слатенькя водиця. Вот. „Жених“ с „невестой“ садится – вот кто уж побольше, кто с какой знаком. Мальчики и девочки так лет десять там ли девять. Мы таких пару подбираем, чтобы дружили. До поры-то „жонят“ дак. Ну, в школе ещё учились по летам это. „Свататься“ ходили до поры [=сначала]. Да. Жених придёт тамо-ка, ну, возьмёт парня, двух, девчонок двух. Да, там кто ей посватается, кто пошел, припасает на обед. Всем робота… Веньчать-то не веньчали. Так. Придут к нам, мы уж их встретим, так столик изладим, две скамеечки, садимся – всё уж на столах готово. Так вот и сядёт „жених“ к „невесте“ (некак это, не снарежали иё), и всё. Мы подаём. И пиир! „Пирожки“-те можно исть, а „шанежки“-ти из песка-то, нельзя! Ну, морковки нарвём, опеть это, нарежем поясками – раньше голанка была. Всёво нарежем: огурцёв. А интересно! И „Го-орькё!“ было! Бы-ыло „Гоорькё!“ Да: „Горькё!“ – а так, не чёловались. Парень скажет: „Ды я и без чёловков люблю иё, люблю!“… [Спать „молодых“] не ложили, нет. Спать по домам. Да, толькё поиграм. Ну, это когда, дак это травы нарвём да устелём. Да. То посидят, то полёжат, пошопчут чё-небудь. Да… Попируём, все розойдёмся, играем в другую игру какую-нить…“ [ЛА МИА, д. Низкая Грива Павинского р-на Костромской обл.].
Дети принимали участие и в подростковых играх „в свадьбу“ – такие развлечения нередко практиковались у казачества. В этом случае их функции очень близки к функциям кукол в соответствующих кукольных вариантах игры „в свадьбу“. „„Свадьбу“ устраивали… У нас тут одни как устраивали – уже лет, наверно, по 15, по 14 им было. Вроде начали играть у шутки. Ага, у шутки – и пироги пекли сами, и всё – прямо вот как настоящую свадьбу делали. Матери ж нету целый день дома, они целый день хозяйва, целая улица…… И там, видать, и паменьше были, и пабольше – всякие. И „невесту“ убрали, и ишаков подпрягали, и через всю станицу… Делали фату с марли: этак вот напыжуть вот здесь гребешок, здеся, а здесь ещё третий [=сделают надо лбом сборку из ткани в три ряда], да вот эти с иконов цветы павытащуть. Да вотут вота понаденуть ей… Ну и – а ишаки ж раньше вольно ходили, ну и тележка в каво-то была – и они взяли, впоймали ишака, запрегли в тележку, посадили этих „молодых“: „жених“ едить за „невестой“. Падъехали, выкуп начали делать на воротах. А потом заехал, „невесту“ эту взял. Не знаю – вывозил он её, не вывозил. Это я не помню. Ну что у цветах она сидела, что эта приезжал „жених“ [видела]… Наверно, и катали всё же по станице, что люди все узнали. Так её долго-долго „невестой“ звали. Все смеялись долго-долго… И она всё говорила на себе: „Я красивая! Я красивая!“ И вот так ей имя дали: „Невеста“ или „Красивая“… Воды нальють дети, ну, даже в стаканы: „Давай, выпьем там!“ И песни пають. Обязательно, ты што! С самово пупенка зачинали петь! Свадбеные вообще были приняты петь песни…“ [ЛА МИА, ст. Барсуки Невинномысского р-на Краснодарского края]. Добавим, что у казаков женщины хранили свои подвенечные уборы – венки и цветы – в святом углу на „благословенных“ иконах (т. е. тех, которыми их благословляли родители перед венчанием), а свадебные восковые цветы раньше вешали на окнах и занавесочках.
