Валентин Красилов - Метаэкология
Далеко зашедшие процессы такого рода требуют для своего преодоления внешнего толчка. В природе это чаще всего космические и геологические воздействия, нарушающие экологический климакс, в метаэкологии — вторжение примитивной воинствующей метафизики, принесенной на острие копья (так арийское нашествие взорвало окостеневшую семитскую теократию, Махабхарата породила буддизм, троянская война — гомеровскую этику, пелопоннесская — платонизм, иудейская — христианство). Во всех этих случаях разрушительные импульсы идут от косной материи к живой (космические и геологические воздействия, вызывающие биосферные кризисы, см. главу 5) и от материального к духовному (войны, экономические катастрофы, вызывающие кризис метаэкосистемы), созидательные — в обратном направлении. Разрушение как способ расчистить дорогу новому необходимо лишь на ранних этапах эволюции в связи с жесткостью структуры формирующихся систем. Более гибкая структура эволюционно продвинутых систем допускает бескризисное развитие.
Так на заре цивилизации возник парадокс высокой продуктивности духовной жизни при незначительной метабиомассе живой культуры, которая подвергалась быстрому омертвению в виде табу, ритуалов, традиций, стандартов, догм и парадигм. Эти священные коровы производили столько навоза, что смыть его мог только обращенный вспять поток, как на авгиевом скотном дворе. С тех времен укоренилось представление о необходимости отринуть старое, чтобы дать дорогу новому. Но это не единственный и не магистральный путь развития. Рациональнее, как показывает опыт биологической эволюции, постоянно наращивать метабиомассу, вовлекая в круговорот все накопленное разнообразие идей, оберегая их как от идеологического отбора, так и от окаменения в массовой культуре.
Схема развития ценой разрушений обязательна лишь для систем, в которых господствует косный компонент и отпадает с увеличением доли живого. Никто не может установить раз и навсегда соотношение этих компонентов — что первично и что вторично — поскольку оно изменяется в ходе развития. Человек выделился из животного мира, когда духовное начало возобладало над материальным. Так было в течении всей древней истории, и лишь последний период, самый мрачный, ознаменовался обратными соотношениями. Именно для этого периода характерно насилие как импульс к развитию. Но цепь причин и следствий — от природных ресурсов к экономике, к общественным отношениям, к духовной жизни — на наших глазах уже разворачивается в обратном направлении.
Общая закономерность эволюции систем заключается в переходе конфликтных отношений в сотрудничество. Взаимодействие нуклеотидных и белковых частиц, вероятно, начиналось как паразитизм. Со временем первые превратились в программное устройство, воспроизводящее свою белковую среду — организм. Это модель оптимальных отношений со средой, которая должна быть воспринята человеком.
В системе рано или поздно появляются гомеостатические механизмы, обеспечивающие ее устойчивость. Жизнь на земле преодолела череду кризисов, во время которых вымирали сотни тысяч видов. По логике развития этот дорогостоящий процесс должен был со временем вылиться в более рациональные формы. Появление в ходе эволюции разума, способного хранить и обрабатывать информацию о состоянии всей биосферы, имело ту же системную цель, что и генетическое кодирование в индивидуальном развитии: обеспечение устойчивого воспроизведения. Мы переживаем раннюю стадию формирования биосферной этики, которая проясняет смысл самоограничений, проповедуемых всеми религиями. Но человечеству еще предстоит осознать свою историческую миссию хранителя биосферы, как отдельному человеку — миссию развития эгосистемы по следующим (и, наверное, еще многим, здесь не учтенным) позициям.
Витализация. Палеонтологическая летопись сохранила бесчисленные слои окаменелых экосистем. От цивилизаций прошлого остались каменные руины. Но, став фактами духовной культуры, все эти нагромождения камней оказались вовлеченными в развитие мысли, обрели вторую жизнь. Значит, возможно воскресение из мертвых.
Мы уже убедились в том, что история жизни — не бессмысленная чехарда видов. В течение сотен миллионов лет жизненное пространство расширялось и все более плотно заполнялось разнообразными видами. Примитивные организмы производили огромное число практически идентичных копий. Массовая смертность была (и остается у низших форм) необходимым механизмом регуляции численности. При малой биомассе первые экосистемы генерировали внушительные объемы мортмассы. Последующие шаги изменяли эти соотношения, повышая эффективность использования ресурсов среды, энергетический вклад в потомство, защищенность каждой отдельной жизни. Рекомбинация генов при половом размножении компенсировала дефекты, унаследованные от одного из родителей. Социум брал на себя заботу о слабых и больных. Метафизика давала пристанище отверженным. В результате тройственные системы платили меньшую дань смерти, соотношение мертвого и живого в них смещалось в пользу последнего. В свете этой задачи получает смысл эволюция организмов и существование человека. Это мера, позволяющая оценить альтернативные модели жизни.
Здесь я хочу напомнить о существовании довольно широкого набора моделей жизни, которые вошли в систему западной культуры как ее опорные элементы. Это солярная модель взлета — падения — очищения — возрождения, наиболее древняя и потому оставившая глубокий след в сознании; гомеровская модель испытания судьбы; платоническая модель служения системе в качестве ее винтика; романтическая модель утверждения индивидуальности путем разрушения системы; смешанная платоромантическая, допускающая индивидуальный бунт в ранней жизни при условии выплаты общественного долга в последующей; ее развитие в фаустовскую модель повторной жизни на основе природных ритмов; героическая — поединок с последним врагом, смертью; стоическая — путь к смерти через опрощение и страдание; эпикурейская — атараксия, уклонение от страданий; и, наконец, нирвана — выход из игры. Каждый может использовать эти и другие модели для построения своей собственной.
Транссистемность. Любая система ограничивает свободу своих компонентов. Развитая личность тяготится системными ограничениями и в то же время находит возможность биологической, социальной и духовной реализации лишь в адекватно развитом обществе: вне такового она, как Робинзон Крузо, обречена на проявление самых примитивных и, по сути, безличных свойств. Уход из системы есть нирвана, небытие, достижимое лишь путем систематического уничтожения всех проявлений и следов личного бытия.
Стремление к свободе парадоксально. Можно убедить себя в том, что настоящая свобода заключается в сознательном ограничении, но ощущения свободы это не прибавит. Поскольку человек не может существовать, не вступая в те или иные отношения с природой, рукотворным миром вещей, семьей, профессиональным окружением, светским обществом, государством, культурной средой, то высвобождаясь из одной системы, он тем самым более глубоко погружается в другую. Нелегко вырваться из их объятий. Даже Иисусу для этой цели пришлось прибегнуть к помощи меча.
Внутренняя свобода, как правило, означает самоутверждение одной части личности за счет другой. Так какой же смысл имеет извечное стремление к свободе? По-видимому, лишь тот, чтобы не позволить одной из систем, будь то природа, общество или культура, полностью поглотить человека, одной из сторон личности подчинить другую. Реально доступная человеку свобода носит транссистемный характер и заключается в одновременной принадлежности разным системам и ни одной из них в отдельности.
Горизонталь. Схемы «бог — человек — природа», «религиозное — этическое — эстетическое», «ноосфера — техносфера — биосфера», «дух — сознание — материя», как и противоположные им, отражают иерархическую — вертикальную — установку в сознании человека. Вертикаль так или иначе переносится на отношения между людьми, исключая подлинное равноправие и указывая путь наверх как смысл жизни.
Преломить эту установку могла бы замена вертикали на горизонталь в отношениях между духовной, социальной и природной системами (эта идея метафорически выражена в пришествии сына человеческого, братских отношений между богом и людьми). Горизонталь должна быть соблюдена и в отношениях между поколениями, по традиции взирающими друг на друга сверху вниз или снизу вверх (мы озабочены безответственностью и прагматизмом нынешней молодежи, а она — отсталостью и ханжеством старшего поколения). Приносящие себя в жертву ради будущего не воспитают достойной смены. Никто не вправе требовать подобной жертвы, потому что поколения равноценны. Проматывающие природное и культурное наследие не менее грубо нарушают этот принцип, поскольку ставят следующее поколение в худшие условия. Эти соображения позволяют рассматривать принцип горизонтали как элемент биосферной этики.
