Жак Ле Гофф - Цивилизация средневекового Запада
Мы уже видели, что, несмотря на прогресс, благодаря плугу, трехполью, многоразовой пахоте и прополке, был скоро достигнут предел плодородия земли, что урожаи оставались низкими и что люди Средневековья должны были искать дополнительные ресурсы скорее в увеличении обрабатываемой площади, нежели в повышении урожайности. Средневековая агрикультура была обречена пребывать экстенсивной. Но это пожирание пространства было одновременно и уничтожением богатства. Ибо человек был не способен восстанавливать уничтожаемые им природные богатства или ждать, когда они восстановятся естественным образом. Расчистки, особенно очищение «порушенной целины» от остатков растительности, истощали земли и прежде всего уничтожали, казалось бы, беспредельное богатство средневекового мира — лес.
Вот один текст среди многих прочих, который показывает, как быстро средневековая экономика оказывалась бессильной перед лицом природы, ибо ответ природы на технический прогресс, который ее лишь насиловал, — это истощение, которое в свою очередь заставляло прогресс идти вспять. На территории Кольмара, во французских Нижних Альпах, городские консулы постановили в конце XIII в. уничтожить гидравлические пилы, которые вызывали обезлесение региона. Эта мера имела то следствие, что леса наводнила толпа «бедных и неимущих людей», вооруженных ручными пилами, которые причиняли «ущерба в сто раз больше». Множились меры, призванные защитить леса, сужение площади или исчезновение которых влекло за собой не только уменьшение основных ресурсов — дерева, дичи, меда диких пчел, но и усиливало в некоторых регионах и на некоторых почвах — особенно в средиземноморских странах — действие процесса обезвоживания, приобретавшего часто катастрофический характер. На южной кромке Альп, от Прованса до Словении, была организована начиная с 1300 г. защита рощ и лесов. Общая ассамблея жителей Фольгары в области Трентино, созванная 30 марта 1315 г. на городской площади, постановила: «Если кто-либо будет застигнут на том, что он рубил лес на горе Галилеи до тропы, которая ведет от Коста до горы, и от вершины до подножия, то заплатит пять су с каждого пня. Да не смеет никто рубить стволы лиственницы, чтобы разводить на горе костер, под страхом штрафа в пять су со ствола».
Человек в данном случае был не единственным виновником. Опустошителем являлся также скот, бродивший по полям и лугам. Поэтому увеличивалось число «заповедников», где был запрещен выгул или пастьба животных — особенно коз, этих главных врагов средневековых крестьян.
Например, в Фольгаре: «Если кто-либо будет обнаружен в виноградниках со стадом коз или овец, то он заплатит двадцать су за все стадо или пять су, если это произойдет в другом месте. Если обнаружат, что кто-либо поехал на телеге, запряженной волами или коровами, не по общественной дороге, а пересек чужой луг, то он заплатит пять су с пары скотов».
Кризис, который был описан как «кризис XIV века», заявил о себе тем, что забрасывались плохие, второстепенные земли, по которым только что прокатилась волна расчисток, вызванная демографическим ростом. С конца XIII в., особенно в Англии, оставлялись земли, которые не способны были быстро восстановить свое плодородие. Ими снова овладевали ланды и лесные поросли… Средневековое человечество не вернулось к отправным основам, но оно не могло расширить, как того хотело, свои возделанные прогалины. Природа оказывала ему сопротивление, а подчас и побеждала его. Эта картина наблюдается от Англии до Померании, где тексты XIV в. говорят нам о «мансах, вновь занесенных песком и поэтому заброшенных или, во всяком случае, невозделанных». Истощение земли становилось важнейшей проблемой для средневековой, по преимуществу аграрной экономики.
Но когда начала вырисовываться экспансия денежного хозяйства, она также, наряду с другими трудностями, скоро наталкивалась на естественное ограничение — истощение рудников. Несмотря на возобновление в XIII в. чеканки золотых монет, важную роль играло серебро. Но с конца XIII в. заметен упадок его традиционной добычи в Дебришире и Девоншире, в Пуату и Центральном Массиве, в Венгрии и Саксонии. Здесь также все упиралось прежде всего в технику. Большинство этих старых разработок достигло такой глубины, где становилась большой опасность затопления, и рудокоп был бессилен перед водой. Иногда также рудные жилы просто-напросто истощались.
Альфонс де Пуатье, брат Людовика Святого, озабоченный тем, чтобы скопить драгоценный металл для крестового похода в Тунис, выговаривал в 1286 г. своему сенешалю в Руэрге за «столь малую сумму серебра», добытого в руднике Орзеала. Он распорядился установить там все возможное техническое оборудование — водяную и ветряную мельницы, а при нехватке лошадей и рук увеличить число рабочих. Напрасно…
Конечно, на смену шли новые рудники в Богемии, Моравии, Трансильвании, Боснии, Сербии. Но их продукции было недостаточно для нужд христианской Европы в конце XV в. Христианский мир страдал от «монетного голода». Его утолили в следующем столетии золото и особенно серебро Америки.
Последнее ограничение — истощение людских ресурсов. Долгое время западная экономика не страдала от нехватки рабочей силы. Конечно, беглый раб активно разыскивался хозяином; новые монашеские ордены во главе с цистерцианцами старались возместить отсутствие сервов введением института конверсов, «мирских братьев». Но то был поиск наиболее дешевой рабочей силы, а не истинный недостаток рабочих рук. Число нищих и то уважение, которым они пользовались — францисканцы и доминиканцы сделали из нищенства духовную ценность, — свидетельствуют о существовании опекаемой и почитаемой безработицы. Во второй половине XIII в. у Гильома де Сент-Амура и Жана де Мена появились первые нападки на здоровых нищих. Остановка демографического роста, а затем и попятное движение сделали менее многочисленной и более дорогой крестьянскую рабочую силу, которая и без того уже сократилась и вздорожала вследствие освобождения сервов от личнонаследственной зависимости. Многие сеньоры в целях экономии рабочих рук обращались к животноводству. Великая эпидемия чумы 1348 г. превратила демографический спад в катастрофу, и спустя несколько десятилетий наступил кризис рабочей силы. Повсюду слышались только жалобы на обезлюдение, которое влекло за собой запустение новых возделанных земель. Вот лишь один текст из сотен. Бранденбург в 1372 г.: «Известно, что чума и мор были столь свирепыми, что унесли с собой большинство земледельцев, так что сегодня они очень малочисленны и редки, а большая часть земель пребывает невозделанной и заброшенной». В конечном итоге средневековой экономике не хватало самого крестьянина, недоедающего и наполовину истребленного эпидемиями. Демографическое неблагополучие было последним тормозом для мира, находившегося на крайнем пределе.
Материальная нестабильность объясняет в большой мере присущее человеку Средних веков чувство неуверенности. Люсьен Февр хотел написать историю чувства безопасности, фундаментального стремления человеческих сообществ. Остается сделать это. Средневековье фигурировало бы в этой истории с отрицательным знаком. Люди в конечном счете обретали ощущение безопасности единственно в религии.
Безопасность в этом мире достигалась благодаря чуду, которое спасало рабочего — жертву несчастного случая на производстве: упавших с лесов каменщиков, которых святой чудесным образом поддерживал в падении или воскрешал на земле; мельников или крестьян, попавших в мельничное колесо и чудом вырванных из рук смерти; лесорубов, от которых молитва отводила падающее дерево. Такой случай произошел в XI в. со спутником святого лимузенского отшельника Гоше д’Орейлем. Чудо в Средние века занимает место общественной безопасности.
Но в первую очередь безопасность была связана с потусторонним миром, где рай сулил избранным жизнь, свободную наконец от страхов, внезапных бед и смерти. Но кто мог быть уверен, что он спасется? Боязнь ада усугубляло чувство земной неуверенности.
Разумеется, материальная жизнь в Средние века знала определенный прогресс. Правда, отсутствие точных количественных данных, а также то обстоятельство, что феодальная экономика плохо годится для применения тех статистических методов, с помощью которых оценивают темпы развития если не капиталистического, то по крайней мере денежного хозяйства, не позволяет достичь точности, присущей исследованиям по экономической истории Нового и Новейшего времени. Тем не менее можно сделать набросок средневековой экономической конъюнктуры и заметить долгую фазу экспансии, которая соответствует в определенной мере улучшению благосостояния.
Напомним основные данные этого подъема. Прежде всего, демографический рост. Между концом X и серединой XV в. население Запада удвоилось: в Западной Европе, вероятно, проживало, согласно Дж. Расселу, от 22,5 млн. жителей около 950 г. до 54,5 млн. накануне «черной смерти» 1348 г., а во всей Европе, по подсчетам М. Беннета, от 42 млн. около тысячного года до 73 млн. в 1300 г. Демографический подъем был, по всей вероятности, особенно сильным около 1200 г. Выведенные Слихером ван Басом индексы прироста населения за пятидесятилетний период дают 109,5 за 1000–1050 гг., 104,3 за 1050–1100 гг., 104,2 за 1100–1150 гг., 122 за 1150–1200 гг., 113,1 за 1200–1250 гг., 105,8 за 1250–1300 гг. С 1200 по 1340 г. население Франции возросло, очевидно, с 12 до 21 млн. человек, Германии — с 8 до 14 млн., Англии — с 2,2 до 4,5 млн. Эта фаза роста расположена между двумя периодами демографического спада, когда население Европы сократилось приблизительно с 67 млн. человек в 200 г. до 27 млн. к 700 г. и с 73 млн. в 1300 г. до 43 млн. к 1400 г. Отметим, что число европейцев начала XIV в., по максимальной оценке, было чуть выше, чем в конце II в., в эпоху римского процветания. С демографической точки зрения Средневековье можно, кажется, количественно определить как простое наверстывание.
