Александр Жолковский - Осторожно, треножник!
– Им нужно раньше.
– Раньше вторника не можем.
AZ едва успевает сговориться с Капчицем, как раздается звонок из ЦК. AZ неумолим:
– Я же сказал, что до вторника не могу.
– Тогда мы найдем кого-нибудь другого. Незаменимых у нас нет!
Звонит Капчиц: с ним только что пытались назначить запись без AZ. Новый звонок из ЦК:
– А почему вы не можете раньше?
– А почему вы не позаботились прислать ваш материал и назначить запись заранее?
– Сейчас речь не об этом. Вы должны срочно выполнить ответственное задание.
– Вот во вторник и будет срочно, вне обычной очереди.
– А раньше никак нельзя?
– Никак. Я занят у себя на работе.
– Мы можем на это время освободить вас от работы.
– Спасибо, не надо. Я люблю свою работу. А вам советую получше делать свою, пока вас самих не освободили. До вторника.
...(31) В 1974 году AZ все-таки увольняют: после высылки Солженицына атмосфера в стране меняется к худшему, и ректор наотрез отказывается возобновить контракт, на который AZ перешел ввиду отсутствия в штате должности для кандидата наук. Он устраивается в «Информэлектро» – информационный институт Министерства электростанций, либеральный и независимый директор которого (С. Г. Малинин) охотно нанимает неблагонадежных интеллектуалов. В этом ему пытается препятствовать заведующий отделом кадров Н. Е. Лебедь («нелебедь»).
Последнему принадлежит историческая фраза: «Ладно, будем брать всех: евреев, диссидентов – всех… Но не только же всех!» Интервью с Лебедем AZ проходит успешно.
– Ну а читать вы любите?
– Люблю.
– Что же вы последнее время читали? AZ называет каких-то авторов.
– Ну а Ленина вы часто перечитываете?
– Вы очень странно ставите вопрос. Ленина не читают – Ленина изучают. Я вас даже не понял.
– «Материализм и эмпириокритицизм» давно изучали?
– Для нас, лингвистов, это настольная книга.
– А не помните, что Ленин там говорит о Канте? – спрашивает Лебедь, по-видимому, как раз в это время проходящий в семинаре по марксизму соответствующую главу. AZ рапортует про ограниченность кантовского понимания вещи в себе.
Идеологический экзамен выдержан. Лебедь готов взять AZ на работу, но только через месяц – сейчас нет денег. «Вы что же, думаете, что я пойду на перерыв стажа?!» – возмущается AZ, проходя таким образом и проверку на вшивость. Его зачисляют немедленно.
...(32) На этой работе с рекордной для него зарплатой AZ не делает совсем ничего и, готовясь к отъезду («Информэлектро» пользуется репутацией «пусковой площадки» для отъезжантов), пишет и печатает за границей статьи по поэтике, а тем временем дружит с профоргом, ходит с коллективом в сауну и вообще считается своим парнем. Ему даже выдают характеристики для частных поездок за границу – в Польшу. При подписании очередной характеристики Лебедь, как полагается, устраивает AZ экзамен по политической грамотности.
– Ну а материалы съезда партии прорабатывал?
– Что за вопрос?
Из полупустого сейфа, в котором виднеется также бутылка кефира, Лебедь вынимает красный том материалов очередного съезда и торжественно раскрывает его:
– Посмотрим, посмотрим, что ты знаешь.
– Так нечестно, Николай Еремеевич, неспортивно – вы с книгой, а я без. Уберите книгу, тогда и спрашивайте.
– Ладно, что там у тебя, давай подпишу.
AZ про себя решает, что следующая характеристика, за которой он обратится к Лебедю, будет для выезда в Израиль. (Так в дальнейшем и случается.)
...(33) AZ, проводящего рабочее время на даче, вдруг срочно вызывают на работу – за ним даже присылают секретаршу. Приехав в город, он звонит своему заведующему (Б. Румшискому), и тот объясняет, что AZ нужен не их начальству, а Министерству иностранных дел, откуда его стали искать через отдел кадров, а это уже чревато неприятностями.
– Понятно, – говорит AZ. – Поскольку я им явно нужен, скажите, что мне от них потребовать.
– Очень просто: пусть они позвонят в наш отдел кадров и извинятся – скажут, что они забыли, что вы уже с утра работаете у них в… другой башне.
Мидовцы действительно готовы на все – им нужен перевод на сомали речей Председателя Президиума Верховного совета Подгорного для его предстоящего визита в Сомали, а Капчица нет в городе. Дело это плевое, AZ просит немедленно доставить ему тексты, он переведет их сегодня же (и еще успеет на дачу). Однако это невозможно: «Первый Отдел не завизирует вынос текстов из МИДа». AZ приходится на следующий день явиться в здание на Смоленской, томиться в ожидании заказанного пропуска, пройти через двойные милицейские посты (сначала Министерства внешней торговли, потом МИДа; на Радио пост один, зато документы проверяют дважды – при входе и при выходе) и, получив, наконец, тексты, ждать, пока из другого отдела доставят латинскую машинку (в отделе Сомали ее нет – язык-то бесписьменный). AZ мгновенно переводит речи, ничем не отличающиеся от ежедневных радиоматериалов, и заводит разговор об оплате и уходе. Однако оказывается, что это еще не все речи – последнюю вот-вот подвезут. Пока что AZ, в сопровождении мидовского специалиста (Бобылева), не владеющего сомали, хотя и получающего надбавку за знание языка, отправляют в закрытый буфет, где по особым ценам можно роскошно поесть и отовариться икрой. Наконец текст последней речи приходит, AZ тут же переводит его и снова заговаривает о расчете. Но не тут-то было: завтра из ЦК поступят окончательные исправления, и их надо будет на месте внести в перевод. «Так зачем же вы мне давали это сырье?» – возмущается AZ, но делать нечего. Поездка на дачу отодвигается еще на день. Назавтра AZ вручают поправки, и через пять минут он приносит перевод.
– Уже? – недоумевает завотделом Восточной Африки.
– А чего долго чикаться? Большинство поправок либо грамматические, либо логические – я их сам внес еще вчера. Ну а за такие тонкости, как различие между «дружеским отношением» и «дружественностью», я и не берусь. Так что прикажите получить.
В дальнейшем AZ смотрит документальный фильм о визите Подгорного в Сомали и видит, как его перевод читает известный ему сотрудник советского посольства, посредственно владеющий языком. Когда позже AZ рассказывает всю эту историю Щеглову, тот замечает, что AZ зря ждал латинской машинки: лучше было бы написать перевод русскими буквами, тогда Подгорный смог бы прочесть перевод сам – ему-то какая разница, что читать?!
В этих трех десятках фрагментов «все правда» – в том смысле, что ничего не выдумано, хотя, конечно, отбор эпизодов и деталей и стиль изложения неминуемо несут какой-то смысловой заряд. Не исключено, что существенным фильтром служит уже сам механизм памяти, имеющей тенденцию удерживать лестное и опускать неприятное. Но даже и при наличии такого лакировочного налета приведенный протокол представляется красноречивым документом (существенно отличающимся от ряда беспроблемных автогероизаций в мемуарных свидетельствах о той поре). Ниже предлагается его анализ, который опять-таки может оказаться не свободен от авторской субъективности. Впрочем, те или иные поправки на возмущающие факторы необходимы применительно практически к любым текстам и анализам.
3
Протокол отражает стадии профессиональной карьеры AZ в двух ее основных аспектах: научном – в рамках соответствующих институтов (МГПИИЯ, ИВЯ, «Информэлектро», издательство «Наука», журнал «Иностранная литература»), и прикладном – в рамках средств массовой информации (Московское радио, студия «Экспортфильм»). С профессиональными сплетаются этико-идеологические коллизии (подписание писем, отстаивание структурализма), развертывающиеся на политическом фоне – внутрисоветском (аресты, процессы, Синявский, Солженицын, петиционная кампания, партийное и административное начальство, дискуссия в журнале) и международном (Сомали, колониализм, освобождение Африки, Вьетнам, Чехословакия, «Голос Америки», эмиграция в Израиль). Единой сюжетной канвой служит «сомалийский» мотив, так или иначе причастный этим разным сферам. А основную тему этого сюжета составляют, конечно, взаимоотношения человека, точнее – инакомыслящего интеллигента, и власти – советской власти 1970-х годов.
Диссидентский элемент не требует особых комментариев. AZ критически относится к официальной политической линии, сочувствует реформам Дубчека, разделяет позиции арестованных и высылаемых правозащитников и подписывает письмо в их поддержку, см. (18); отвергает претензии начальства на идеологический контроль над наукой (3); пренебрегает институциональной карьерой (защитой диссертации) (3); настаивает на допущении в свою квартиру негра (6); вмешивается, будучи сам полуевреем, в трудоустройство еврея-ученика (14); эмигрирует (32). В своем «свободомыслии» он не одинок – так или иначе его поддерживают и защищают друзья-подписанты и коллеги по Институту (3, 24, 25, 27); вчуже уважительно звучит даже реплика обозревателя с Радио (19). Главным оружием AZ служит профессионализм – к его научным заслугам апеллируют Шайкевич в ходе переаттестации (24) и оппоненты на защите (27), на свою незаменимость как переводчика с редким языком опирается он сам во взаимоотношениях с заказчиками из ЦК и МИДа (30, 33).
