Ирина Левонтина - Русский со словарем
Да к тому же вызывает представление о каком-то аналоге шариатского суда. Фраза про талмуды напоминает торжествующий юбилейный возглас другого журналиста: «И в свои пятьдесят он выглядит на все сто!»
Конечно, в русском языке у слова талмуд, естественно, есть переносное значение, не связанное с иудаизмом.
Конечно, в отличие от слова хохма, про которое можно и не знать, что оно еврейской национальности и значит, собственно, «мудрость», со словом талмуд в нарицательном значении всем все понятно. Видимо, у журналиста оно и сорвалось с языка, поскольку он говорил об Израиле.
Между прочим, слово талмуд в переносном употреблении за последние годы несколько изменило значение. Сейчас это слово образно используется для обозначения толстенного тома, фолианта, кирпича. Скажем, «Желтые страницы». А вот словари в основном дают другое значение — «большой блокнот, ежедневник, в котором записаны необходимые сведения, адреса и т. п. Потрудись заглянуть в свой талмуд!» В таких контекстах сейчас как-то больше используется не нерусское слово талмуд, а тоже не вполне русские органайзер и agenda.
А есть еще слово талмудик — и тут уж ясно, что размер не то чтобы не имеет значения, но не самое главное.
Талмудик — тетрадка или блокнот с именами и явками. Талмудик — потому что человек без него ни шагу, ходит и все время туда заглядывает, сверяется. Вполне ясный образ, но я что-то давненько этого слова не слышала. Мне казалось, что оно выходит из употребления. Однако выяснилось, что это не совсем так. Заглянув в Интернет, я увидела, что слово талмудик очень даже популярно. Нет, блокнотики-то не на слуху. Зато в последние годы появился новый предмет — книжечка, которая прилагается к мобильному телефону, Bluetooth или подобным штукам. Она обычно маленькая, соизмеримая с самим девайсом, но толстенькая, особенно если, в видах избежания мировой однополярности, написана сразу на нескольких языках. И главное, предполагается, что человек поминутно проверяет по ней, все ли он правильно делает. А если не знает, как поступить, то должен книжечку полистать, и ответ обязательно найдется. Это как в Талмуде, говорят, можно найти ответ на вопрос о том, как еврею определять время наступления субботы в космосе.
Правда, современная разновидность удали состоит в том, чтобы ни в какие инструкции принципиально не заглядывать. Что ж, с этой точки зрения человека, который осваивает новый мобильник, сверяясь с книжечкой, можно назвать талмудистом и начетчиком.
История с географией
Как известно, во многих пословицах и поговорках фигурируют названия населенных пунктов. Ну, скажем, в огороде бузина, а в Киеве дядька, Москва слезам не верит, показать Москву (т. е. потянуть вверх за уши), уехать в Могилевскую губернию (смысл прозрачен), поехать в Ригу (даже в двух значениях, чаще всего в смысле «рожать»), смотрит глаз, видит Арзамас (о косоглазии), через Бердичев (т. е. кружным путем — тоже вполне понятно, связано с чертой оседлости). А вот какую историю рассказал мне недавно мой отец, предавшись по случаю дачной расслабленности детским воспоминаниям. Когда ребенок сидел за столом, слишком далеко отставив стул, у них дома и в кругу их знакомых такому ребенку обыкновенно говорили: «Ну вот, опять сам здесь, а стул в Кондарьяловке». И они всё недоумевали: где же эта загадочная Кондарьяловка?
Надо сказать, что у меня сразу появилась гипотеза, где этот населенный пункт и на каких картах его искать. Я, правда, не могу эту гипотезу доказать, но мне она кажется правдоподобной. По-моему, Кондарьяловка — это испорченное и русифицированное слово Кордильеры.
Я легко могу себе представить гимназического учителя — не типа Беликова или Передонова, а вроде кого-то из их более веселых коллег. Он следит за правильной осанкой учеников — а как же без нее — и делает им замечания. Но, так сказать, с выдумкой: Сам здесь, а стул в Кордильерах.
Кордильеры действительно далеко, на другой стороне карты полушарий, а слово и вправду забавное. Анды, допустим, здесь бы не смотрелись. Мне кажется, родилось это выражение именно в связи с правильной позой при письме, а не по отношению к хорошим манерам за обедом. Возможно даже, что не просто какой-то отдельный учитель так говорил, а это было устойчивое выражение, во всяком случае, где-то и в какой-то период. Ну, как наши учителя отзывались на сообщение о забытом дневнике стандартной фразой: «Да? А голову ты дома не забыл?»
И вот приходит ученик из гимназии домой — эдакий румяный первоклассник, воспитанник чеховской Душечки. Садится он чай пить с пирогами и важно рассказывает, как ему замечание сделали. И сам-то он слово Кордильеры неточно запомнил, а уж Душечка и подавно.
Но примерно все-таки запомнила, по-своему поняла и пошла рассказывать знакомым, как много в первом классе задают и какие смешные замечания делают.
По этому поводу не могу не вспомнить замечательный рассказ Е. Рейна: некто просит у граждан денег, мотивируя свою просьбу тем, что он, мол, бывший заключенный, сидел по делу громкому, государственному — делу Ахмедова и Зайченко. А когда у него требуют подробностей, сообщает заговорщическим шепотом: «Зайченко не виноват. Его Ахмедов затянул». Ахматовой — а Ахмедов и Зайченко суть не кто иные, как перевранные Ахматова и Зощенко, а их «подельник» просто наслушался разговоров вокруг известного постановления — история, по свидетельству Рейна, понравилась.
Так начинают
У Б. Пастернака есть стихотворение 1921 г.:
Так начинают. Года в дваОт мамки рвутся в тьму мелодий,Щебечут, свищут, — а словаЯвляются о третьем годе.
Ну и далее по тексту. Заканчивается стихотворение строчкой: «Так начинают жить стихом». Ну, с поэтами, музыкантами, художниками еще более или менее понятно. А вот как с наукой? Как будущих ученых находит их призвание? В особенности, когда они не рождаются в академической среде, не окружены с детства научными разговорами.
Лет десять назад А. А. Зализняк рассказал мне одно свое детское воспоминание. Рассказ произвел на меня сильнейшее впечатление, и я все мечтала его записать, чтоб не пропал.
И вот недавно я наконец попросила Андрея Анатольевича рассказать мне то же самое еще раз и, с его разрешения, собираюсь рассказ воспроизвести. Тут надо заметить, что ценность этой истории придает личность героя. Дело в том, что Зализняк — не просто крупнейший лингвист, автор классических «Русского именного словоизменения» и «Грамматического словаря», исследователь берестяных грамот и «Слова о полку Игореве» и автор «Древненовгородского диалекта».
Для меня и многих коллег Зализняк — это живое воплощение лингвистики, так сказать, лингвистика собственной персоной. И если Пастернак жил стихом, то о Зализняке можно сказать, что он живет языком.
История эта произошла более 60-и лет назад, будущий прославленный лингвист был тогда 11-летним школьником.
Итак, 1946-й год, в Москве голодно. Внезапно объявляются дальние родственники отца нашего героя из Западной Белоруссии. Они приезжают в Москву по каким-то юридическим делам и живут, естественно, у родни, в единственной полуподвальной комнате. В благодарность за приют и помощь они предлагают прислать к ним на лето мальчика — подкормиться и подышать воздухом. Предложение с радостью принимается.
И вот одиннадцатилетний герой уже едет на поезде, один, страшно гордый своей самостоятельностью.
А ехать нужно почти до самого Бреста, немного не доезжая, выйти на небольшой станции и оттуда добраться до городка Пружаны. Сейчас трудно себе представить, что маленького мальчика отпустили в такое путешествие одного, но тогда время было другое и, видимо, выбора у взрослых не было. Ну, так или иначе, поезд подошел к нужной станции. Вот тут-то и произошла сцена, которая, по словам А. А., до сих пор стоит у него перед глазами.
Вот он сходит с поезда, поезд моментально уходит, и мальчик остается на платформе совершенно один. Вечереет, вокруг никого и ничего, только станционное здание, а прямо за ним — врезавшийся в землю немецкий самолет. Одно крыло торчит немного кверху, другое смято. А на здании название станции — латиницей — Orańczyce.
1946-й год, у властей руки не дошли заменить надпись на русскую. Какое потрясение это было для московского мальчика — внезапно выпасть в совершенно другую реальность! И началась эта новая реальность с польской надписи.
Тут еще надо заметить, что до этого у юного Зализняка было одно столкновение с лингвистикой. В шестилетнем возрасте он был отчислен из группы детей, изучающих немецкий язык, за отсутствием способностей. Эту историю лингвисты передают из уст в уста — как анекдот.
