Человек смотрящий - Марк Казинс
Лагерь Чингисхана. Миниатюра из книги Рашида ад-Дина. XIV в. © Bibliothèque Nationale, Paris, France / Bridgeman Images
На протяжении Средних веков художники следовали этому правилу, втискивая своих персонажей, сюжеты и символы в почти плоское, лишенное глубины пространство. А вот эпоха Возрождения была одержима осью Z. На рубеже XII и XIII веков итальянский художник Дуччо наклонил столешницу своей «Тайной вечери» вперед, зрительно отодвинув ее от переднего плана, и тем самым разрушил заклятие плоскостного изображения. Он создал рискованный визуальный эффект – поневоле опасаешься, как бы столовые ножи и тарелки не соскользнули прямо на апостолов, сидящих за – а может, и под? – столом.
Кажется, будто дальняя стена отодвинута вглубь, потолочные консоли направлены прямо на нас: художник словно заглядывает в комнату через окно. Восприятие глубины нашей малышкой очень схоже с этой робкой попыткой визуального разделения планов.
Дуччо ди Буонинсенья. Тайная вечеря. 1308–1311 / Museo dell’Opera del Duomo, Siena
С тех пор Z – как иллюзия трехмерного пространства – станет одним из любимых фокусов западноевропейской живописи. Художники из Северной Европы любили показывать нам «комнаты в комнатах»; Мантенья заставлял поверить, будто мы сидим у ног Христа; аллегорические и религиозные сцены, помещенные в архитектурное обрамление, становились жизнеподобными, осязаемыми, близкими. Z-ось не лишена поэтики, но не чужда и политики.
В книге «Искусство видеть» Джон Бёрджер (Бергер) утверждает, что картины, создающие иллюзию глубины, написанные по законам перспективы с единой точкой схода, изображают видимый мир «устроенным для зрителя, как когда-то Вселенная мыслилась устроенной для Бога». Он совершенно справедливо привлекает наше внимание к этой эгоцентрической позиции западноевропейского зрителя, который мыслил себя центром мироздания, однако Z-ось имеет и другое политическое значение. Как мы увидим далее, линия от меня «здесь» к тебе «там» – это вектор симпатии и эмпатии.
Зрение и цвет
Давайте представим себе, что с момента появления человека разумного мы уже порядочно продвинулись по нашему историческому пути. Теперь мы в Египте времен Клеопатры. Другая малышка смотрит на мир. Освоившись с расплывчатыми формами и пространством, как и ее предшественница, она начинает различать цвета. Страницы визуального альбома становятся красочными и более сложными. В природе чаще всего встречаются зеленый пигмент хлорофилл, содержащийся в растениях и водорослях, и меланин, содержащийся в коже, но самая большая цветовая плоскость, доступная человеческому глазу, – это небесная синева. Каждый цвет имеет свою историю, но мы остановимся на синем. Этот пример даст нам представление о неоднозначности цветового восприятия.
Вид © Mark Cousins
Глядя на безоблачное небо, мы не ощущаем глубины, у нас пропадает чувство расстояния. Художник Ив Кляйн родился в Ницце, на юге Франции, так что в детстве ему часто доводилось видеть ясное небо. Юношей, лежа на пляже и устремив взгляд ввысь, он начертал на небе свою подпись. Было ли ему известно тогда, что голубое небо мы видим в результате так называемого рэлеевского рассеяния солнечных лучей в атмосфере? Замечал ли он, что цвет теряет свою интенсивность, если перевести взгляд с синевы над головой к линии горизонта? На Миланской выставке 1957 года Кляйн представил серию работ – все без исключения насыщенного ультрамаринового цвета. Камедь, на основе которой были сделаны краски, придала цвету сияние и насыщенность. Произведения Кляйна несли в себе отзвук детских впечатлений – синего неба, заполнявшего все поле его зрения.
И все же история наблюдения за синевой не так прямолинейна, как может показаться на примере Кляйна. Она извилиста и переплетается с нашим сознанием и культурой самым неожиданным образом. В наскальных изображениях, сделанных около 17 тысяч лет назад в пещере Ласко, синего нет вовсе, возможно, потому, что у диких зверей не бывает синего меха. Полудрагоценный камень лазурит, придавший ультрамариновой краске Кляйна цветовую насыщенность, впервые стали добывать около VII века до н. э. на территории современного Афганистана. В Древнем Египте, где находится сейчас наша малышка, синий цвет символизировал начало нового дня. Женщины – в том числе, возможно, и Клеопатра – красили губы иссиня-черным. Поскольку в Европе лазурита не было, его тогда ценили на вес золота, но уже со 2-го тысячелетия до н. э. в ход пошел и другой синий пигмент – кобальт, уступающий лазуриту в глубине.
Его использовали при изготовлении цветного стекла на Ближнем Востоке и – гораздо позже, в XIV веке, – для подглазурной росписи китайской керамики.
Учитывая разнообразие синих пигментов и наличие слова «синий» в египетском языке, а также бесспорный факт, что самые большие просторы в мире, доступные нашему глазу, – это синева неба и моря, немалое удивление вызывает то обстоятельство, что море и небо ни разу не названы синими в творениях Гомера, или в Библии, или в индуистских Ведах. И если в иудейской культуре вербальное превалировало над визуальным, то греки высоко ценили умение видеть. «Чтобы знать, надо увидеть», – писал Бруно Снелль в своей книге «Открытие разума: о греческих истоках европейской мысли», так что мы ожидаем найти у Гомера множество слов, связанных со зрительным восприятием. Он описывает море как медное или «винно-чермное», говорит о его блеске, но не о цвете в нашем понимании. Хотя греческие авторы, как и авторы Библии, жили в Средиземноморье, и, значит, им часто доводилось видеть море в солнечные дни, когда в его водах отражалось синее небо.
Попытка объяснить эту загадку ведет нас к субъективности цветового восприятия, его зависимости от нашего мышления и системы ценностей. Слов для обозначения синего цвета нет ни в китайском, ни в японском, ни в греческом, ни в еврейском языке, следовательно, когда носители этих языков смотрели на небо, они оценивали его не столько в пределах цветового спектра, сколько в пределах светового, пространственного, божественного. В большинстве языков с древнейших времен присутствуют слова, обозначающие светлое и темное, затем появляется красный, следом – зеленый или желтый. И в последнюю очередь – синий. Не так много твердых веществ в природе имеет синий цвет. Поднимая глаза к небу, люди видели не материю, а обиталище бога. Мы не знаем, каким представлялся зримый мир Гомеру, когда он создавал «Одиссею», но одно мы знаем: он описывал походы и возвращение
