Лидия Либединская - Зеленая лампа (сборник)
– Не плачь, слезами горю не поможешь. Я обещаю тебе, что напишу о нем, о нашей необыкновенной поездке. Пусть люди следующих поколений прочитают о нашем Самеде и позавидуют, что мы были его современниками. И еще пусть думают, что мы, старшее поколение, умели дружить, и дружба наша не обрывалась со смертью одного из друзей. Напишу воспоминания о Саше, а потом о Самеде.
И он написал. «Рассказы о поэте» называются эти воспоминания, неоднократно напечатанные.
И всё же большой соблазн рассказать хоть очень коротко о том, как мы с Самедом Вургуном, прозаиком Мехти Гусейном и двенадцатилетним сыном Самеда Юсифом проехали на «виллисе» почти весь Азербайджан. Самед на быстром ходу машины с необыкновенной меткостью стрелял из охотничьего ружья голубых соек и охотился за джейранами. Гостеприимно и почтительно встретили его в родном Казахе. На улице выстроилась длинная очередь – люди терпеливо дожидались, чтобы пожать руку славному земляку. Ночью мы долго-долго стояли на балконе двухэтажного казахского дома, глядя на огни окрестных сел, раскинувшихся по горам, и говорили о том, что звезды здесь крупнее земных огней. Почти до рассвета слушали мы рассказы Самед а о детстве, о юности, о первой необыкновенной любви… А наутро в благоговейном молчании подошел он к могиле своей матери, единственной могиле на кладбище, над которой выросло раскидистое зеленое деревце (по мусульманскому обычаю сажать деревья запрещается). И люди бережно охраняли это деревце: «Она родила нам поэта, – говорили они, – и сама судьба возблагодарила ее. Пусть вечно цветет оно!»
Мы поднимались в Нагорный Карабах и бродили по древним развалинам Шуши, стояли у могилы Вагифа. В Шуше Юсиф купил себе деревянную свирель, и весь наш дальнейший путь совершался под аккомпанемент гортанной и чистой горской музыки. Мы посетили мавзолей Низами в Гяндже, и Самед в молчании опустился на колени, чтобы почтить память великого своего предшественника.
Да, мне очень хотелось бы написать о забавных дорожных приключениях, о разговорах и шутках Самеда, о веселых рассказах Махти Гусейна, о букетиках полевых цветов, которыми маленький Юсиф украшал нашу пыльную машину, но Юрий Николаевич уже написал об этом, и не мне тягаться с ним.
Приезжая в Москву, Самед всегда бывал у нас и приглашал к себе в гостиницу. Долгие часы проходили в разговорах об искусстве, политике, о жизни и литературе. Однажды он вышел, чтобы проводить нас. Мы переходили Охотный Ряд, машины с шумом и визгом мчались мимо, а Самед шел спокойно, не оглядываясь по сторонам.
– Осторожнее, – не удержалась я. – Ведь вас раздавят!
– Ай, Лида Борисовна, не беспокойся! – усмехнулся Самед. – Я всё вижу, только мне для этого не надо крутить головой…
Больше всего на свете Самед Вургун любил свой Азербайджан – это был источник его творчества, его вдохновения.
Я весь твой, я навек в сыновья тебе дан,
Азербайджан, Азербайджан!
Азербайджан платил ему такой же любовью. Я не знаю другого поэта, который при жизни пользовался бы таким беспрекословным авторитетом, как Самед Вургун на родине. Его имя звучало, как пароль, его стихи знали наизусть взрослые и дети.
Когда стало известно, что Самед смертельно болен, к Юрию Николаевичу пришли его друзья – азербайджанские писатели Сулейман Рустам и Сулейман Рагимов. Мы долго и горестно советовались о том, что сделать, чтобы совершить чудо и спасти его. И тогда Сулейман Рагимов сказал:
– Если бы от этой болезни можно было откупиться, азербайджанский народ за один день собрал бы любое количество денег, золота, чего угодно! Каждый отдаст последнее, только бы спасти Самеда! – И слезы скатились по его сильному и мужественному лицу.
Летом 1962 года я приехала с дочкой в Баку. Мысль о том, что Самеда нет, омрачала радость встречи с любимым городом. Проходя по бакинским улицам, мы на одной из площадей увидели большой мраморный памятник. Самед Вургун приветствовал нас – скульптору удалось передать в камне его задумчивую и веселую улыбку, взгляд философа и охотника.
В такси я сказала шоферу:
– На могилу Самеда Вургуна.
Молча, ни о чем не спрашивая, он повез нас всё вверх и вверх, на аллею почетных захоронений, расположенную на горе над городом.
Был серый прохладный день, дул норд, громыхая железными листьями старых венков. Мы покрыли могилу Самеда красными живыми гвоздиками. А внизу шумел, строился, дышал полной грудью огромный и прекрасный город Баку, город Ахундова и Ахвердова, город Самеда Вургуна.
13
Главное в жизни – ничему не удивляться. Летом 1947 года к нам в комнату вошли два человека.
– Созрыко Бритаев. Ответственный секретарь Нартского комитета, – отрекомендовался один из них.
Нарты – сказочное племя богатырей, которые жили на земле в незапамятные времена. Они сражались со страшными чудовищами, крылатыми семиглавыми драконами, одноглазыми людоедами. У нартов свои обычаи, свой общественный строй, на наш современный взгляд, порою очень странный. Поэтому появление в нашем новом, отстроенном после войны доме представителя нартов, да еще «ответственного секретаря Нартского комитета», не могло не повергнуть нас в изумление. Да и внешне мало походил на богатыря этот скромный худощавый человек с гладко выбритой головой, в легком парусиновом костюме, с университетским значком в петлице. Пожалуй, нарта больше напоминал его спутник – молодой, стройный, широкоплечий и большелобый, с копной черных вьющихся волос. Но внешность обманчива. Должность, которую занимал этот человек, оказалась весьма современной.
– Директор Северо-Осетинского республиканского издательства, писатель Тотырбек Джатиев, – отрекомендовался спутник секретаря Нартского комитета.
Вскоре всё разъяснилось.
Нарты – устный эпос народов Северного Кавказа. Отдельные записи нартских сказаний переводились в Осетии еще до революции. Но только в последние годы их собрали воедино, изучили и систематизировали.
Для этого в столице Северной Осетии, городе Владикавказе, который не раз менял свое название, то носил имя Серго Орджоникидзе, потом звался по-осетински – Дзауджикау, был создан Республиканский Нартский комитет. Старики-сказители, хранившие в памяти переданные от дедов и прадедов народные предания, пропели их перед осетинскими поэтами и учеными. Песни были записаны и сведены вместе, непонятные места растолкованы. Юрию Николаевичу предлагалось перевести на русский язык прозаический вариант эпоса.
Предстояла большая и трудная работа.
– А не отправиться ли нам на родину нартов, в Осетию, всем семейством? – сказал Юрий Николаевич, проводив неожиданных гостей. – Для того чтобы перевод получился хорошим, мне необходимо изучить быт и природу Осетии, посмотреть, как живет осетинский народ, окунуться в стихию осетинской речи. Короче, почувствовать себя в эпосе как дома. Да и для моей основной работы, продолжения книги «Горы и люди», наверное, найдутся там интересные материалы. Заберем-ка мы ребят, бабушку и махнем в Осетию!
– Но ведь это сложно и дорого! – попыталась я проявить благоразумие.
Юрий Николаевич посмотрел на меня с укоризной и удивлением.
– Что-то я тебя не узнаю! Какие сложности? Сядем в вагон и через два дня выйдем в городе Дзауджикау. Мне будет причитаться гонорар за перевод эпоса, вот мы его и истратим на то, чтобы прожить в Осетии несколько месяцев и закончить работу. А когда вернемся в Москву, неужели не заработаем на жизнь?
– Прекрасно! – Конечно, мне очень хотелось, чтобы путешествие наше осуществилось.
– Я вспоминаю забавный случай, – продолжал Юрий Николаевич. – В двадцатом году преподавал я на высших военных курсах в Екатеринбурге. Как-то вечером сидели мы с курсантами на лавочке возле ворот. Была весна, в воздухе что-то лихорадочное. Мы тогда были очень молоды, всё нам казалось веселым и легким. Шутили, смеялись… Вдруг подходит цыганка и предлагает погадать. Я из озорства протянул ей руку. Она посмотрела и сказала: «Вот что, красавец, хорошая у тебя будет жизнь. А денег у тебя всегда будет много и никогда их не будет…» Если бы ты слышала, какой оглушительный хохот покрыл ее слова. Деньги! Мы были уверены, что не сегодня завтра произойдет мировая революция и деньги будут отменены на всем земном шаре. Однако представительница фараонова племени оказалась права. Всегда вроде бы много зарабатываю, а сбережений нет. Но не в этом счастье!.. Значит, едем?
У Юрия Николаевича в дневнике есть такая запись:
«20 июля 1947 года.
Живем на первом Реданте, это дачная местность в 4–5 километрах от Дзауджикау, справа от Военно-Грузинской дороги, которая здесь же, на наших глазах, входит в горы. Местность эта на плоскогорье, несколько поднятом над всей долиной Терека, холмистом, прорезанном сухими балками и оврагами и вплотную примыкающем к местным горам хребта, к первой цепи ее.
Вокруг дома – запущенный сад, старые яблони, груши и вишня, даже в самое жаркое время – здесь тень, в дожди не бывает сыро. С 14-го по 19-е был период неустроицы, вчера появился еще один стол для еды, еда ушла из нашей комнаты в соседнюю, появилась посуда.
