В поисках Зефиреи. Заметки о каббале и «тайных науках» в русской культуре первой трети XX века - Константин Бурмистров
Можем высказать предположение, что именно работы Бердяева, наряду с книгой Мережковского, побудили Поплавского размышлять о «тайне пола» и двуединстве человеческой природы, искать сходные идеи и в немецкой мистике, и в еврейской каббале. Статья Бердяева была опубликована в апреле 1930 года – и примерно в это же время, как видно из дневниковых записей, у Поплавского возникает интерес к каббале, сохранявшийся у него до самой его кончины.
5.5. Каббалистическая смерть
Размышления о каббале часто связаны у Поплавского с темой смерти, вообще имевшей для него особое значение. Творчество для Поплавского – это своего рода мистический подвиг, для которого, как и для подвига аскетического, необходима готовность и вера. Отказ от творчества – это смерть, причем не физическая, а мистическая. Поплавский называет ее «каббалистической». Здесь можно вспомнить слова того же Папюса, писавшего, что каббала —
это не какая-нибудь отрасль человеческого знания, это – Высшая Магия добра и зла, это наука жизни и смерти, которую хочет постигнуть профан704.
В 1931 году в ответе на «литературную анкету» журнала «Числа», с которым сотрудничал Поплавский, он рассуждает о своем творчестве, о стремлении сохранить в нем мистическое настроение переживания невыразимого:
Но, думается мне, не есть ли религиозная философия для меня род «халтуры» высшего порядка и измены мистическому «присутствию»705? Измены высшей, труднейшей жизни, в наказание за которую к литературному Дон Жуану приходит Каменный Гость – духовная смерть. Литературная халтура всех аспектов, всякая уступка публике есть измена духовной муке, расплата за которую – окаменение и каббалистическая смерть. Так между страхом духовной смерти и страхом публики сознание доходит до глубочайшего отвращения от литературы, но нет успокоения и исхода, и надо жить безысходно. Но только бы выразить, выразиться. Написать одну «голую» мистическую книгу <…> и уехать, поступить в солдаты или в рабочие. Расправиться, наконец, с отвратительным удвоением жизни реальной и описанной. Сосредоточиться в боли. Защититься презрением и молчанием. Но выразиться хоть в единственной фразе только. Выразить хотя бы муку того, что невозможно выразить706.
Для того чтобы не окаменеть, необходима аскеза, сокращение себя, сжатие в той своей части, в которой сохраняется подлинное бытие. Мысль Поплавского порождает ассоциации с одним из важнейших для каббалы представлений о цимцум, акте самоограничения вездесущей божественной субстанции, в результате которого появляется возможность («место») для формирования чего-то иного, нежели божественный Абсолют, то есть для творения мира707. Эта концепция каббалы оказалась исключительно продуктивной не только в еврейском эзотеризме, но и произвела впечатление на европейскую мысль последних веков (в частности, на философию творчества Шеллинга), с которой был хорошо знаком Поплавский708. Именно такое «самосжатие» он имеет в виду, на наш взгляд, в небольшом тексте «Lumières froides» («Холодный свет»), написанном в 1932 году:
Неудача есть вина. Болезнь есть ли зло человека, наравне, напр[имер], с жестокостью, но ведь жестокость тоже его врожденное свойство, но почему можно отстраняться [от] жестокости и нельзя отстраняться от больных – по-античному, как от нечистых? Потому, может быть, что только зло субъекта в человеке вменяется непедагогически объективности его. Но еще глубже человек должен отстраниться от себя, жить вне отвратившегося, и останется 99% личности, тогда из покаявшегося слоя будет сформирована новая маленькая, но качественно неподкупная личность, которая и будет спасена при второй каббалистической смерти, после которой тень Геракла даже 99%-я остается в Адесе709.
Можем также предположить, что это рассуждение Поплавского, в котором он вспоминает один из подвигов Геракла, отчасти было инспирировано следующим фрагментом «Догмы и ритуала» Элифаса Леви:
Корки мира духов прозрачны, корки материального мира непрозрачны710; тела – это только временные корки, души которых должны от них освободиться; но те, кто подчиняются в этой жизни телу, создают в себе внутреннее тело, или флюидическую корку, которая становится их тюрьмой и их наказанием после смерти вплоть до того момента, когда им удастся расплавить ее в теплоте божественного света, подняться в который им мешает их тяжесть; они достигают этого только ценой бесконечных усилий и помощью праведных, протягивающих им руку, и все это время они пожираются внутренней деятельностью плененного духа, как бы в горящей печи. Те, кто достигают костра искупления, сжигают себя сами, подобно Гераклу на горе Эта, и таким образом освобождаются от своих мучений; но большинству не хватает храбрости перед лицом этого последнего испытания, которое кажется им второй смертью, еще более ужасной, чем первая, и, таким образом, они остаются в аду, который вечен де-юре и де-факто, но в который души никогда ни ввергаются, ни удерживаются там против собственной воли711.
Представление о «второй смерти» у Поплавского восходит, вероятно, к мистическим (или теософско-оккультистским) толкованиям Откровения Иоанна Богослова, в котором она упоминается несколько раз и понимается как отделение от Бога, дарующего жизнь (эта смерть наступает после физической и подобна пламени геенны): «Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь – в озере, горящем огнем и серою. Это – смерть вторая» (Откр. 21:8). Как известно, в теософской и оккультной литературе Апокалипсис считали «каббалистическим» сочинением: Элифас Леви со всей определенностью объявил о том, что «Сэфер йецира, Зоѓар и Апокалипсис являются главными текстами оккультизма»712. Не случайно Поплавский именует «вторую» смерть «каббалистической».
Рис. 13. Аллегорическое изображение «второй смерти» (по изд.: Guaita S., de. Le Serpent de la Genèse. Livre II. Paris, 1897. P. 615)
С оккультистской версией каббалистических представлений о происходящем с разными «частями», или аспектами, души человека (нэфеш, руах, нэшама) в момент его кончины он мог познакомиться в отдельной главке «Каббалы» Папюса, озаглавленной «Душа во время смерти» («L’âme dans la mort»)713. Согласно этому источнику,
Каббала различает две причины, приводящие к смерти. Первая состоит в том, что божественность постепенно уменьшается или резко прерывает свое постоянное влияние на Нешаму и Руаха, так что Нефеш теряет силу714, посредством которой оживлено материальное тело, вследствие чего и наступает смерть. По Зогару, этот род смерти называется: «смерть сверху, изнутри в наружу»715. В противность первой, вторая причина смерти, про которую можно было сказать «смерть снизу, или извне вовнутрь»716, состоит в том, что тело низшего наружного состава расстраивается под влиянием смущения или
