Ирина Левонтина - Русский со словарем
И это Тургенев — писатель, у которого не найдешь слова, которое не было бы идеально подогнано к своему месту (тут я на всякий случай пересчитала отрицания). Пеньковский еще сказал, что для современников эта фраза звучала несколько по-французски, а ведь Тургенев яростно боролся с галлицизмами — конструкциями, возникшими в русском языке под влиянием французского.
Прочтем еще раз: Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины… — как не впасть в отчаяние… Нельзя верить… Почему верить? Кто-то считает, что русский народ не великий? С кем спорит Тургенев? Не иначе с самим собой.
Смысл всего текста такой: все плохо, будущее ужасно, и если за что и можно схватиться, как за соломинку, то только за чудесный русский язык.
Стихотворение начитается с сомнения. И заканчивает его Тургенев фразой, весь ломаный синтаксис которой это сомнение и выражает — вольно или невольно.
Не задушишь, не убьешь!
В холле детского сада красочно оформленный стенд. Его необходимый элемент, естественно, составляют типовые речения, которые используются как подписи к фотографиям, заголовки и т. п. Фонд таких общеизвестных клише — часть культуры. Тут, естественно, и Друзья, прекрасен наш союз! Интересно, что это клише бытует именно в такой форме, а не как у Пушкина — Друзья мои, прекрасен наш союз! Правда, сам Пушкин предлагал оставить четырехстопный ямб мальчикам в забаву. Вот и сделали из пятистопного ямба четырехстопный — в забаву мальчикам и девочкам. Действительно, эта фраза давно превратилась в универсальный лозунг, пригодный для любого детского учреждения. Пушкин-наше-всё в действии.
Рядышком еще одно навязшее в зубах речение:
Дети разных народов,Мы мечтою о мире живем.
Тоже клише, предназначенное для того, чтобы взгляд по нему скользил, не задерживаясь. Но что-то меня зацепило, и я вгляделась повнимательнее.
Этот лозунг венчает фотографию, на которой сидят детки, подобранные так, чтобы обеспечивалось максимальное разнообразие этнических типов. Так, хорошо. Тогда вспомним, откуда цитата.
Текст и впрямь знаменитый — «Гимн демократической молодежи мира». Это в котором припев:
Песню дружбы запевает молодежь,Молодежь, молодежь.Эту песню не задушишь, не убьешь!Не убьешь! Не убьешь!
Бродский в «Представлении» на эту самую песню ссылается:
Что попишешь? Молодежь.Не задушишь, не убьешь.
Песня была написана поэтом Львом Ошаниным и композитором Анатолием Новиковым в качестве музыкальной эмблемы Всемирного фестиваля молодежи и студентов и впервые исполнена в Праге 25 июля 1947 года, в день открытия первого Фестиваля.
На эти фестивали приезжали не только делегации из соцстран, но и представители левых, иногда слегка экстремистских, молодежных организаций из капстран. Текст гимна, между прочим, звучит местами весьма воинственно.
Оно, конечно, песня дружбы, но: Кровью праведной, алой / Наша дружба навек скреплена. Или вот:
Молодыми сердцамиПовторяем мы клятвы слова.Поднимаем мы знамяЗа священные наши права!Снова черные силыРоют миру могилу, —Каждый, кто честен,Встань с нами вместеПротив огня войны!
Так что девиз первого фестиваля «Молодежь, объединяйся, вперед к будущему миру!» вызывает ассоциации с такой борьбой за мир, что камня на камне не останется, а также с другой известной шуткой: «Нам нужен мир. Весь мир». А уж в 1949 году в Будапеште девиз Фестиваля уточнили: «Молодежь, объединяйся, вперед к будущему миру, демократии, национальной независимости и лучшему будущему для людей», и оставим на совести авторов вопрос о том, каким образом борьба за национальную независимость приближает нас к будущему миру.
Но вернемся к первым строкам гимна — Дети разных народов, / Мы мечтою о мире живем. Дети разных народов — это в данном случае люди вполне призывного возраста, которые в эти трудные годы идут бороться за счастье и за свои священные права и которых вид алой праведной крови не должен смущать. Разные народы понимаются тут, конечно, не в этническом, а в государственном смысле — ну примерно как пролетарии всех стран. А мечта о мире не исключает здесь призыва к классовой борьбе и реализации права наций на самоопределение. Сейчас вся эта агрессивная борьба за мир, честно говоря, не особо актуальна.
И вот те же самые слова: Дети разных народов, / Мы мечтою о мире живем — попадают на детсадовский стенд. И что получается? Дети — это и правда дети, малыши. Разные народы — это, как теперь принято выражаться, и коренные, и некоренные национальности. А мечта о мире обретает вполне ясное содержание: чтобы не было контртеррористических операций в форме ковровых бомбардировок, и борьбы с нелегальной иммиграцией в форме тоже понятно какой, и вообще понятно чего.
Это, конечно, мелочь, но в этой истории реализуется, по-моему, очень важный культурный механизм.
Меняются времена, цели и ценности. И что делать с фондом затертых клише, оставшимся от прошлой эпохи? Выбросить, забыть, отказаться от всех старых штампов, ждать, пока наработаются новые? Но это путь очень травматичный.
Я помню, в начале Перестройки, когда в Москве был бум переименований, я придумала дешевый способ переименования. Можно улицу Вавилова переименовать в улицу Вавилова, только при этом считать, что теперь имеется в виду не Вавилов Сергей Иванович, а его незаконно репрессированный брат Вавилов Николай Иванович. Нечто подобное постоянно происходит в языке и культуре. Словесная оболочка сохраняется, а содержание незаметно подменяется. Кое-что, конечно, не пригодится (тьфу, тьфу, чтоб не сглазить), вроде кандидатов нерушимого блока коммунистов и беспартийных. Но не выбрасывать же из языка половину слов и выражений — в том числе детей и мир?
Местный колорит
В Москве по-прежнему говорят подъезд, а в Петербурге парадная, в Москве белый хлеб, а в Петербурге булка. Кое-какие различия исчезают (телевизор-то у всех один), зато другие появляются. Например, в Москве кусочки поджаренного на вертеле мяса в лепешке называют шаурма́, а в Петербурге — шаве́рма. На Невском, правда, я видела одно заведение, которое называлось «Шаурма». Глобализация, однако.
Локальные различия лучше сохраняются в детском фольклоре — он ведь передается только из уст в уста и почти не попадает в средства массовой информации. Кроме того, дети обычно живут на одном и том же месте и путешествуют меньше взрослых. А во взрослом состоянии детский фольклор практически уже не усваивается, да и подзабывается. Поэтому он консервативен.
Мне рассказали интересную историю. Все знают выражение жадина-говядина. Но вот продолжение этой дразнилки разные люди говорят по-разному. Кто-то, заинтересовавшись этим феноменом, провел большой опрос в Интернете, и вот что оказалось. Москвичи, согласно результатам этого опроса, дразнятся так: Жадина-говядина, турецкий барабан, кто на нем играет? Петька (Мишка, Васька) таракан. Петербуржцы дразнят жадин иначе: Жадина-говядина, пустая шоколадина. А на остальной территории России распространена соврем другая дразнилка для жадин: Жадина-говядина, соленый огурец, на полу валяется, никто его не ест. Конечно, эти дразнилки, как и любые фольклорные тексты, имеют несколько разные варианты, кроме того, есть некоторое количество авторских вариаций на ту же тему, однако в целом картина такова.
Сама я, когда меня опросили, чуть не опрокинула всю науку. Коллега предложил продолжить про жадину-говядину, и я сначала сказала пустая шоколадина, чем страшно его изумила.
«А Вы в Москве родились?» — подозрительно спросил он. «В роддоме Грауэрмана на Арбате», — говорю. Но тут я добавила, что еще знаю про жадину-говядину-турецкий-барабан. — «Ну какой для Вас основной вариант?» Я честно ответила, что одинаково. Но когда мне объяснили про Москву и Петербург, я сказала, что все сходится. Я действительно родилась в Москве, но моя мама была ленинградка, и в детстве я много времени проводила у бабушки в Ленинграде.
Потом я обнаружила еще один яркий вариант этой дразнилки: «Жадина-говядина жареный пупок». Этот жареный пупок меня, конечно, заинтриговал. Оказалось, что есть еще считалка: «Шиндыр-мындыр, лопупындыр, Лопупындыр, шиндыр-мындыр, Шиндыр-мындыр, лопупок, Вышел жареный пупок!» Этот же жареный пупок, да еще от акулы, упоминается в песне из репертуара барда Константина Беляева «Случай на именинах у Лёвы»:
