Всевышний - Морис Бланшо

Я выпрямился, продолжая изо всех сил сжимать свой большой палец, прижимать его к себе, так что ему тоже пришлось смотреть на него – застенчивым, испуганным взглядом, девическим взглядом, как будто то, что он только что сделал, было несколько чрезмерно, предосудительно, но неизбежно. И когда он поднял глаза, чтобы в свою очередь посмотреть на меня, и я увидел, насколько он спокоен, насколько оживлен – и почти что лучезарен – его взгляд, меня пронзила мысль, что этот укус был еще более безумным поступком, чем я думал. Я слышал, как он объясняет, что вспышки боли бывают такими, что ему нужно разодрать, прокусить одеяло, подчас собственную руку; я слушал это, и в то же время он не переставал смотреть на меня с величайшим спокойствием, со странным выражением удовлетворенного тщеславия. «Идет кровь», – глупо сказал я, указывая на распухший палец. Он со смущенным видом посмотрел на ранку. «Вас надо немедленно перевязать», – сказал он. Я встал, меня подхватило застывшее движение. Он снова закричал, да, еще один крик, столь же пронзительный, столь же отвратительный, как и первый, по крайней мере таким я слышал его на лестнице, даже в самом низу, когда добрался до медпункта. Ассистент прошелся по ладони крохотным электрическим огоньком, отчего у меня закололо в плече; он работал медленно и старательно. «Откройте рот», – сказал он, закончив бинтовать. Я видел, как под покрасневшими веками колеблется его взгляд, поднимается с подозрительным видом к моему лбу. «Он вышел, – сказал он маленькой служанке, которую позвал на помощь. – Как такое возможно? Вам в данный момент нельзя выходить, санитарные условия сейчас хуже некуда». – «Дверь была открыта». – «Ну да, даже когда дверь открыта. И вы говорите, что из-за боли привели руку в подобное состояние? Вы что, не чувствовали, что причиняете себе боль?» – «Нет, – сказал я, – это не я сам, это больной, которого я пошел навестить». – «Больной?» – «Да, вы должны его знать, это Дорт». – «Дорт», – повторил он, опуская глаза. В этот момент меня вновь начал донимать приглушенный давешним прижиганием ожог; у меня возникло желание опрокинуть Роста, произнести опрометчивые, вызывающие слова, способные привести его в замешательство. «Где Буккс? Я хочу его видеть». Он, казалось, не услышал этих слов, но внезапно посмотрел на меня со снисходительно удивленным видом, чуть ли не развлекаясь; он, такой маленький, рос на глазах. «Так он не приходит сюда?» – «Нет», – сказал он жалостливым тоном, – разве что изредка!» На выходе из медпункта служанка заставила меня подождать внизу лестницы: по ней спускалась целая орава, не то тридцать, не то сорок парней, в большинстве своем совсем молодых с виду, они были бледны, в плохой форме, но их вряд ли можно было принять за больных. Маленькая служанка, которую окликнул один из них, побежала за ними следом, крикнув мне, чтобы я возвращался к себе в комнату, а она скоро придет. От дверей я показал Дорту повязку. Комната поразила меня, она выглядела как очаг лихорадки, болезни: точь-в-точь перегретое подземелье, могила; и все эти полуспящие люди, которых, казалось, убаюкивала постоянная кома, которые не делали ничего ни для того, чтобы жить, ни для того, чтобы умереть, – откуда они взялись?

– Откуда взялись все эти люди?

Он, чуть улыбнувшись, посмотрел на меня с усталым видом.

– Скажите, – прошептал он, – как вы меня находите? Я сильно изменился!

– Здесь слишком много народа, – сказал я, оглядывая комнату.

– Подойдите же! С правой стороны я больше не могу пошевелиться, там все отказало. У меня такое впечатление, ну да, попробуйте понять, мне кажется, что половина моего тела состоит из кирпича: там мурует, возводит стену каменщик. Может ли такое быть?

– Если вас действительно парализовало, вы не должны больше особо страдать, – сухо заметил я.

– Но иногда стена разваливается: тогда все рушится, все распадается. Возвращается жизнь. – Он оглядел меня. – Вы выглядите…

– Да, со мной тоже не все в порядке.

– Вполне терпимо.

Он продолжал мучительно меня разглядывать. Он казался растерянным и при этом предельно усталым; мне хотелось из милосердия его прикончить.

– Мне кажется, вы не изменились. Вы справитесь с болезнью: вы ее выматываете.

– Вы так думаете?

Он погрузился в размышления. Ему приходилось изо всех сил напрягаться, чтобы не впасть в дрему. Время от времени он гримасничал. «У меня прошла лихорадка», – сказал он с мимолетной улыбкой. Но вдруг уставился на меня краем глаза с не внушающей доверия живостью; я видел, как позади его лица проступает злобная проницательность, так и норовящая вынырнуть из глубин этого огромного тела, дабы сказать свое слово. Но только слова не выходили; доносился какой-то храп, не имеющий никакого отношения ко рту, разве что к груди или животу; открытый рот ждал и, получая лишь бесформенные крохи, с отвращением их отбрасывал. Внезапно он отчетливо произнес: «Болезнь не всегда развивается одинаково»; затем, удовлетворенный, задержал на мне исполненный силы взгляд, который длился, колебался и наконец меня потерял. Я обернулся, дверь все еще была полуоткрыта. «Не уходите. А это?» – пробормотал он, глядя на мою руку. – «Это Рост постарался». – «Рост?» – «Да, медик с первого этажа». Тут он начал кашлять или, скорее, шумно задышал; его словно переполнял воздух, от которого следовало как можно скорее избавиться. Когда он закончил, прошла, казалось, и подавленность.

– Ну вот! Теперь каменщик может спокойно вернуться к своей стене, – весело заявил он. – Он работает не слишком быстро, что верно, то верно. Сегодня заболевшие уже не затягивают: три дня, два дня, одна ночь. Некоторые семьи гибнут за двенадцать часов.

– Я слышал о подобных случаях.

– Почему для одних – несколько мгновений, а для былых больных – недели, месяцы, а то и больше? И что хуже, что лучше? Говорят, что критическое время – три часа пополудни. Вы знали об этом?

– Что вы понимаете под былыми больными?

– Первопроходцев, тех, кто подцепил заразу раньше, пока эпидемия еще не разгорелась. Вам рассказывали историю семьи Роста, его сестры и матери?

– Нет, Рост не особо меня интересует.

– Ха-ха, он вам не нравится? Из-за его тщеславия? Вы находите его слишком заносчивым?

– Осторожнее, вы начинаете уставать.

– Нет, если я прервусь, я потеряю нить. Послушайте, это произошло какое-то время тому назад, во второй половине дня: две эти женщины, выйдя по соседству за покупками, вернулись довольно поздно. По словам девушки, которая жила у них на правах пансионерки, обе были в полном здравии. За едой сестре Роста показалось, что все блюда невкусны, слишком пряны, ей хотелось пить, и после ужина ее сморила легкая сонливость. Проснувшись, она, однако, почувствовала себя нормально и начала наводить