Николай Спешнев - Китайцы. Особенности национальной психологии
Ван Говэй в начале ХХ в. издал сборник «Ююй лу», куда включил 50 статей-высказываний эпохи Тан и Сун. Жэнь Эрбэй дополнил этот сборник новыми материалами вплоть до времен Китайской Республики (1912). В этом сборнике три раздела: «Увещевания», «Льстивые речи» и «Поговорки». В раздел «Поговорки» были также включены отдельные ироничные высказывания и насмешки. А в разделе «Увещевания» имелся пункт под названием «Наставления, сделанные окольным путем, с помощью намека».
Во времена Тан и Сун люди, которые в той или иной степени были связаны с юмором, составляли две категории — люди образованные, литераторы, и шуты, или юродивые, подобные тем, что были еще в доцинскую эпоху. Несмотря на то что в юморе эпо хи Тан и Сун и более поздних эпох, Мин и Цин, существуют различия в психологическом плане, однако национальный колорит в нем не изменился [142].
Линь Юйтан считал, что юмор расцветает всякий раз тогда, когда нация в процессе своего развития при изобилии интеллекта способна беспощадно критиковать свои собственные идеалы, поскольку юмор есть не что иное, как интеллект, который сам себя бьет. Китайцы не без ехидства замечали, что юмор хорош тогда, когда в достатке имеется и одежда и пища. «Когда же человек голоден, то и Шекспир уступит одной сосиске» [95, с. 77–82].
«В любой период истории, — продолжает Линь Юйтан, — как только в один прекрасный день человечество сможет понять свое бессилие и ничтожество, глупость и противоречия, тогда рождается юморист, подобный Чжуан-цзы в Китае, Омару Хаяму в Персии и Аристофану в Греции. Без Аристофана афиняне были бы духовно беднее; без Чжуан-цзы интеллектуальное наследие Китая было бы менее богатым… Однако с появлением Чжуан-цзы и его произведений все политики и разбойники Китая стали большими юмористами, так как в их мысли прямо или косвенно проникло жизненное кредо Чжуан-цзы. Лао-цзы еще до Чжуан-цзы пронзительно смеялся. Он всю жизнь был отъявленным холостяком, а то бы не смог смеяться так проказливо. В любом случае история не сохранила свидетельств того, был ли он женат и остались ли у него потомки. Последний кашель и громкий смех Лао-цзы был подхвачен Чжуан-цзы, который был сравнительно молодым, и голос у него был помощнее, и все последующие поколения могли услышать его смех. Мы все еще не можем упустить случай посмеяться. А еще ведь были Мэн-цзы, Янь-цзы, Лао-цзы и даже Конфуций» [95, с. 77–82].
Замечательный юмор присутствует в «Шицзин», «Лунь юй», «Хань Фэй-цзы». Однако конфуцианские адепты, воспитанные на пуританском отношении к жизни, не смогли найти ничего интересного в Конфуции и понять красоту лирических стихов в «Шицзине», давая им фантастическую интерпретацию подобно тому, как западные теологи трактуют «Песнь песней». В произведениях Тао Юаньмина также присутствует прекрасный юмор, спокойная неторопливая манера изложения и утонченное наслаждение самоотрицанием. Лучшим примером этому может служить стихотворение, в котором он описывает своих непутевых сыновей:
Виски мои уже поседели, и мускулыне тянутся к бумаге и кисти.А-шу уже шестнадцать,и ленив он до крайности.А-сюаню пятнадцать,и нет у него желания читать книги.Юну и Дуаню по тринадцать, а они немогут отличить шести от семи.А-туну уже девять, а он все хочет естьгруши да каштаны.Тогда я осушу свой бокал,если на то будет воля Неба [95, с. 78–79].
Юмор можно увидеть и в стихах Ду Фу и Ли Бо. Ду Фу часто заставлял читателей горько смеяться, а Ли Бо нравится своей романтической беззаботностью, однако мы не называем это юмором. Скажем, известное стихотворение Ли Бо «Под луной одиноко пью», несомненно, наполнено неким грустным юмором. Совершенно замечательным образцом китайского юмора являются афористичные высказывания известных литераторов, собранные в сборнике «Цза цзуань». Конфуцианство как государственная религия ограничивала свободное выражение идей и запрещало излагать непривычные взгляды, а юмор живет только в новых и оригинальных точках зрения. Очевидно, что при таких ограничениях с трудом могла родиться юмористическая литература. Чтобы составить сборник китайского юмора, нужно было обратиться за примерами к народным песням, юаньской драме и новеллам эпохи Мин или к запискам и письмам литераторов и ученых (в особенности эпох Сун и Мин). Это все произведения, находящиеся за рамками ортодоксальной «литературы», где авторы могли чуть-чуть ослабить свою бдительность. Таковыми были Су Дунпо и Ван Аньши.
Китайцев в целом отличает удовлетворенность той реальной ситуацией и теми условиям, в которых они существуют. Это привело к тому, что в обществе теряется индивидуальность и личностное начало. Китайцы не могут, как европейцы, высказывать резкие суждения и критику, поэтому предпочитают непринужденные высказывания, содержащие критику явлений действительности, придавая им юмористическую окраску. Творчество Жуань Цзи, Цзи Кана, Лю Лина и Сюй Вэньчана тому пример. А Тао Юаньмин предпочитал излагать истинную правду с помощью скрытого намека. А еще были проповедники «ортодоксального» юмора — Бо Цзюйи, Ду Фу, Су Дунпо.
Некоторые таланты жили сами по себе. Их внутренний мир состоял из сплошных парадоксов. Они являлись полной противоположностью остальным. Китайское общество не терпело таких людей, их отличал индивидуальный, слишком независимый характер, это были прирожденные оптимисты.
Интересно взглянуть на то, как воспринимают китайский юмор иностранцы и, в свою очередь, китайцы — европейский, в частности русский, юмор. При этом будем помнить о тех чертах китайского характера и этнического сознания, о которых речь шла в предыдущих главах.
Европейцы предпочитают говорить о смешном с серьезным выражением лица, а китайцы — с помощью юмора рассказывать о серьезных вещах. Особенность китайского юмора состоит в том, чтобы шутить, но без жестокости, ласково и сердечно, соблюдая при этом правило «золотой середины».
Линь Юйтан отмечал, что китайцы в своих политических статьях всегда предельно серьезны и здесь нет места для юмора. Но в других обстоятельствах их полное равнодушие к важным реформам и кампаниям часто поражает иностранцев. Например, отношение к аграрной программе Гоминьдана, доктрине трех народных принципов, спасению от наводнений и засухи, Движению за новую жизнь, Комитету по запрету опиума и т. д. Один американский профессор, недавно посетивший Шанхай, выступил в нескольких университетах. Каждый раз, когда он совершенно серьезно начинал говорить о Движении за новую жизнь, студенты надрывались от смеха, и он не мог понять почему. Если бы он стал бы всерьез говорить о Комитете по запрету опиума, смех был бы еще громче.
Такой юмор на грани фарса в результате привел к тому, что китайцы ни к чему не могут относиться серьезно, не важно, является ли это призывом к политическим реформам или похоронами собаки. Элемент фарса в китайских похоронах весьма типичен. В богатой похоронной процессии (похороны кого-либо из высоких чинов) часто можно увидеть снующих туда-сюда уличных мальчишек с грязными физиономиями, одетых в разноцветные халаты. Сопровождает процессию популярный в современном Китае духовой оркестр, который наигрывает марш «Вперед, солдаты-христиане». Данный факт иностранцами часто приводят в доказательство того, что китайцам недостает чувства юмора. Похоронная процессия, богатая элементами фарса, и есть символ китайского юмора. Торжественно обставленные похороны китайцам не понятны. Ошибка европейцев состоит в том, что они априори представляют себе, что похороны должны быть торжественными. Похороны, как и свадьба, должны быть шумными и дорогими, но нет причины, почему они должны во что бы то ни стало быть торжественными. На самом деле здесь требуется только внешняя форма и совсем не учитывается реальное содержание. Линь Юйтан писал, что он до сих пор не может отличить похороны от свадьбы, пока не увидит гроб или пестрый паланкин. Автор этих строк в 1993 г. на Тайване был свидетелем именно таких похорон, которые совершались под аккомпанемент женского духового оркестра, исполнявшего веселый американский марш «Янки дудл-ду». Такое комическое понимание жизни и взгляд на форму и содержание проявляется и во многих других областях.
В китайском языке существует масса сравнений человеческой жизни с театром. Когда китайский чиновник принимает или оставляет свой пост, то говорят «взошел на сцену» или «сошел со сцены». Если кто-то предложил несколько гиперболизированный план, то про него скажут «высоко поет». Китайцы и в самом деле превратили жизнь в сцену.
Приведем пример обратного порядка. Для китайского зрителя или слушателя в комическом произведении обязательно должен присутствовать здравый смысл и стопроцентная, реальная возможность того, о чем идет речь. Так, басня И. А. Крылова «Кот и повар» со знаменитой фразой «А Васька слушает да ест» китайцу непонятна с чисто практической точки зрения, ибо возникает вполне законный вопрос: почему повар занимается увещеванием, а не предпринимает никаких действий? Для китайца ситуация совершенно нереальная, ибо, оказавшись в ней, китайский повар прогнал бы кота и «спас» недоеденного курчонка. Аналогичная картина возникает с басней «Квартет». Во-первых, не все варианты рассадки «музыкантов» были перепробованы; во-вторых, прилетевший «судья» Соловей для китайцев не авторитет, так как в Китае они не водятся, да и больно он мал, посему его суждение в расчет принимать не стоит. Для китайца в любом произведении комедийного плана должна быть поставлена точка над i, поэтому в конце следовало сказать, что «оказывается, они не умели играть на музыкальных инструментах».
